Нужна помощь в написании работы?

21 июня 1547 Москву охватил пожар таких размеров, какого еще здесь не бывало. Загорелась церковь Воздвижения на Арбате при сильной буре, огонь потек как молния, спалил на западе все, вплоть до Москвы-реки у Семчинского сельца. Затем буря обратилась на Кремль, вспыхнул верх Успенского собора, крыши на царском дворе, казенный двор, Благовещенский собор; сгорела Оружейная палата с оружием, Постельная палата с казною, двор митрополита; по каменным церквам сгорели иконостасы и людское добро, которое продолжали и в это время прятать по церквам. В Успенском соборе уцелел иконостас и все сосуды церковные. Митрополит Макарий едва не задохнулся от дыма в соборе, он вышел из него, неся образ богородицы, написанный митрополитом Петром, за ним шел протопоп и нес церковные правила. Макарий ушел было сначала на городскую стену, к тайнику, проведенному к Москве-реке, но здесь он не мог долго оставаться из-за дыма. Его стали спускать из тайника по канату, но канат оборвался и митрополит сильно расшибся, едва мог прийти в себя, после чего был отвезен в Новоспасский монастырь. Кремлевские монастыри – Чудов и Вознесенский – сгорели, в Китай-городе сгорели все лавки с товарами и все дворы, за городом – большой посад на Неглинной,  Рождественка – до Никольского Драчевского монастыря. По Мясницкой пожар шел до церкви святого Флора, на Покровке – до церкви святого Василия. Насчитывали до 1700 мужчин, женщин и детей, сгоревших живыми. Великий князь с женой, братом и боярами уехал в село Воробьево.

Царь устроил совещание. Его духовник Федор Бармин заговорил о колдовстве, как о причине случившегося грандиозного несчастья. По поводу этого случая уже успели возникнуть и распространиться слухи, что чародеи вынимали у мертвых людей сердца, мочили их сердца в воде и той водой кропили город. От этого и произошел пожар. Несколько бояр поддержали это обвинение. Начали разыскивать виновных. Несколько дней спустя, в воскресенье, толпа народа собралась у пострадавшего от огня Успенского собора и начала называть имена виновников. Правление Елены оставило недобрую память. Мать и братья правительницы стали подвергаться непримиримой ненависти. Появились и свидетели, утверждавшие, что они видели, как улицы и стены домов кропились колдовской водой. Князь Михаил Васильевич Глинский, дядя царя, жил в это время со своей матерью далеко, во Ржеве. Но его брат Юрий был в Москве.  Он думал найти убежище в том самом храме, который пострадал от пожара, будто бы им вызванного. Толпа ворвалась туда, убила его, а труп выволокла и бросила на то место, где казнили преступников, затем устремилась к его двору и стала избивать слуг. Спустя три дня чернь появилась в Воробьево и начала требовать выдачи других мнимых виновников пожара. Шуйские, отправленные в ссылку после казни Андрея, теперь были возвращены  и вошли в милость царя. Они находились в его свите и посоветовали ему казнить людей, на которых указывала толпа.

Но Иоанн решил показать себя и не отступать. Следовать указаниям других было не в характере царя, он был часто несправедливым и жестоким судьей, но судил самостоятельно. Момент был трагический и решительный. Иоанн был суеверен, как и все его современники, и возможно, что он разделял общий взгляд на причину пожара и считал обвинение основательным, но обвинители, на его взгляд, являлись еще большими виновниками: они хотели и старались посягнуть на его права, навязывали ему свое решение, свой приговор.

Первый биограф Иоанна, Курбский, в изображении этих событий ввел один эпизод, который долгое время давал повод к ошибочным заключениям позднейших исследователей. В тот момент, когда Иоанну угрожала толпа, к нему явился неизвестный священник. Он имел такой вид, какой местные иконописцы придавали изображениям пророков – с поднятой к небу рукой, с воодушевленным и суровым лицом. Он заговорил с царем властным голосом, как посланник неба, обличал его словами Священного Писания, в происходивших событиях он видел знак гнева Верховного Судьи. Наконец, свою речь он подкрепил знамениями и чудесами. Эта последняя фраза показывает, как мы должны относиться к данному рассказу. Имеются другие указания, позволяющие выявить правду и преувеличения. Уже несколько лет до указанного времени Сильвестр, автор Домостроя, был настоятелем церкви Благовещения и состоял духовником государя. Поэтому священник, которому Курбский приписывает такую необыкновенную роль, не мог быть неизвестным Иоанну. Сильвестр был в дружбе с Владимиром Андреевичем, одним из дядей Иоанна, и за него он с успехом ходатайствовал перед царем, тогда еще великим князем, в 1541 году. Таким образом, Сильвестру еще гораздо раньше приходилось оказывать влияние на царя, которое, правда, ограничивалось узкой сферой. Его невысокое положение простого священнослужителя, а также, как считают некоторые историки, невысокий интеллектуальный уровень не давали ему возможности широко распространять свое влияние. Курбский, вероятно, вспомнил явление Нафана к Давиду. Но язык Домостроя не имел ничего пророческого. Просто наступил момент, когда при государе должны были выдвинуться новые люди без какого бы то ни было чуда. Иоанн понимал необходимость изменения старых приемов управления. Новое направление требовало и новых деятелей. Бессознательно он последовал примеру Людовика XI: «не без основания не доверял он образованным и честным людям; он искал себе сотрудников в безвестной толпе; выбирал людей, которые ничему не учились и в своих успехах руководились лишь инстинктом». Как и другой Грозный, французский король, Иоанн предпочитал людей, которых сам выводил из ничтожества. Наступление этого момента было, несомненно, ускорено катастрофой 1547 года, и вполне естественно, что Сильвестр выдвинулся во время беспорядков. Ничто не указывает на то, что он с этого момента приобрел над духом молодого царя ту власть, о которой говорил Курбский, а вслед за ним и другие историки.

Возникает закономерный вопрос – был ли Сильвестр настолько крупной личностью, чтобы играть видную роль при таком человеке, как Иоанн Грозный? Можно рассмотреть те источники, которые остались после него. Это, в первую очередь, Домострой, который не обнаруживает в нем ни дальновидного политика с широкими планами, на высокого моралиста. Кроме Домостроя, до нас дошли еще три послания Сильвестра, но они также не обнаруживают его величайшего ума, о котором принято говорить. Скорее даже наоборот. Одно из них адресовано Иоанну, подлинность его сомнительна, но все же, наставления Сильвестра сводятся к проповеди воздержания от содомского греха, что несомненно глупо, при всем известной любви Иоанна к женщинам.

Период преобразований в управлении открывается Иоанном созывом собора. До настоящего времени не удалось установить ни времени созыва, ни характера его совещаний. Можно только сказать, что он был созван несколько лет спустя после пожара 1547 года. В этот момент на сцену выступает и Алексей Адашев, который вступает в тесный союз с Сильвестром. Некоторые историки считают, что главная роль на этом соборе принадлежала митрополиту Макарию. Вполне возможно, что руководящую роль Сильвестру и Адашеву присвоило неправильное толкование документальных данных.

Личность Адашева окружена легендами и его фигура в глазах некоторых историков совершенно заслоняет Иоанна Грозного. Многие из них наверняка были введены в заблуждение как пристрастными показаниями политического союзника Адашева – Курбского, так и свидетельствами самого царя. Но это не дает права думать, что простой слуга стал на место государя, думал и действовал за него. Некоторые историки представляют все таким образом, что Адашев и Сильвестр образовали дуумвират и более десяти лет правили государством и обеспечивали благосостояние страны.

Свидетельство Курбского, как и Грозного, относится уже к тому времени, когда обоих любимцев постигла царская немилость. Курский в это время был добровольным изгнанником и старался смягчить удар, нанесенный его честолюбию, и, скорее всего, он придумывал более или менее удачные оправдания. Иоанн же всегда отличался замечательным умением в измышлении фактов, помогавших переложить вину с себя на кого-нибудь еще. Как известно, политика вовлекла Иоанна в ожесточенную борьбу, не прекращающуюся в продолжении всего его бурного и длительного царствования. Трудно определить, к какой партии примыкали в этой борьбе или, по крайней мере, какой стороны держались Сильвестр с Адашевым. И тот и другой происходили из низших слоев  и многие склонны видеть в них тех новых людей, которых Иоанн выдвинул в борьбе с боярским самовластием. Но, с другой стороны, Курбский принадлежал к старому боярству и в то же время он был другом и единомышленником Сильвестра и Адашева. Нет другого способа примирить эти безвыходные противоречия, как только признать обоих царских любимцев тем, чем они были в действительности – Иоанн пользовался ими в борьбе с боярством. Но сами они, скорее всего, предпочитали служить боярам. Заметив это, Иоанн удалил от себя Сильвестра и Адашева и на их место призвал других.

Другими словами, нельзя преуменьшать ту роль, которую эти двое сыграли при Иоанне Грозном, но в то же время, нельзя превозносить их до небес, мол они были благодетельны и святы и только их заслуга в том, что Иоанн встал на путь истинный. Сильвестр и Адашев несомненно оказывали большое влияние на молодого царя, но Иоанн не был тем, кто безропотно позволяет помыкать собой. Примером тому может послужить то, как он поступил с боярами.

 

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Узнать стоимость
Поделись с друзьями