Нужна помощь в написании работы?

Если бы кардинал Ришелье не обладал выдающимися способностями к борьбе с самыми хитросплетенными интригами и заговорами, то лишь придворные оковы должны были бы отнять у него целиком все время. Пребывание его у кормила правления оказалось бы тогда столь же безрезультатным, как и деятельность его предшественников — Кончини и герцога Люина. К счастью для Франции и Европы в слабом теле Ришелье жил мощный дух. Сознавая, что надежнейшим средством сохранить за собою пост первого министра является выполнение политической программы Генриха IV, которую Людовик XIII в принципе вполне одобрял, Ришелье деятельно работал над ее осуществлением. В составленном на исходе жизни «Политическом завещании», адресованном Людовику XIII, Ришелье следующим образом характеризовал доставшееся ему в 1624 году наследство: «Когда, Вы Ваше Величество, решили предоставить мне одновременно и доступ в Ваши Советы и оказать великое доверие в управлении Вашими делами,  я поистине могу сказать, что гугеноты, делили государство с Вами, что вельможи вели себя, как если бы они не были вашими подданными,  а наиболее могущественные губернаторы провинций - как государи в своих должностях... Я еще могу сказать, что союзы с иностранными государствами находились в пренебрежении, частные интересы предпочитались государственным, - одним словом, достоинство Королевского Величества было унижено».

Действительно, безрадостная картина:      внутренняя разобщенность страны, слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, истощенная казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика.

Как исправить положение к лучшему? На этот счет у нового главы Королевского совета совершенно определенные намерения. В «Политическом завещании» Ришелье писал: «Я обещал Вам употребить все свое искусство и весь авторитет, который Вам угодно было дать мне, чтобы сокрушить партию гугенотов, сломить спесь  вельмож, привести всех ваших подданных к исполнению своих обязанностей и возвысить Ваше имя среди иностранных наций на ту ступень, на которой оно должно находиться».

Он обещал королю укрепить внутри государства авторитет верховной власти и возвеличить Францию извне и сдержал свое обещание. Наиболее трудною представлялась первая часть этой задачи.

Для кардинала Ришелье, у которого на первом плане стоял государственный интерес, заключавшийся в ту пору’ главным образом в водворении внутреннего порядка и упрочения государственной власти, важно было «реформировать» дворянство, поскольку оно являлось отрицательной, противогосударственной силой. Поэтому первым делом Ришелье, после того, как он получил свое властное положение (1624), было - сломить господствовавший в дворянстве дух своеволие и приучить его к повиновению государственной власти. Отсюда - ряд суровых мер. В 1626 году вышел, по его инициативе, королевский эдикт, предписывавший «сравнять с землей все укрепленные замки, не находящиеся вблизи границ». «...Чтобы во всех укрепленных местах, будь то города или замки, находящихся внутри нашего королевства и провинций и не расположенных в важных пунктах на границах или других важных местах, укрепления были снесены и разрушены; даже старые стены должны быть разрушены сообразно с тем, насколько это будет признано необходимым для блага и спокойствия наших подданных и безопасности государства, так чтобы отныне наши подданные не могли опасаться, что названные укрепления доставят им какое-либо беспокойство, и чтобы мы были освобождены от расхода, который мы принуждены производить на гарнизоны». В течение нескольких лет один за другим взлетали на воздух и падали грудами развалин вековые стены старинных феодальных замков, долго служивших очагами сопротивления и опорами мятежей против королевской власти. Наконец, по почину же Ришелье, был издан королевский эдикт, против дуэлей, под страхом смертной казни. Жизнь дворянина принадлежит Франции и ее королю, и может быть принесена в жертву лишь государственным интересам. В «Политическом завещании» кардинал признается, что всю свою жизнь «старался найти средство, способное искоренить это опасное зло». Он не видит иного средства покончить с «варварским обычаем», кроме безжалостного наказания виновных и их сообщников (секундантов).   «Приказываем, чтобы все, кто в будущем совершит это преступление, как вызвавшие, так и вызванные на дуэль, не взирая ни на какие грамоты о помиловании, которые они могли бы получить от нас хитростью или иным образом, с этого времени были лишаемы всех своих должностей, если они их имеют...  и, равным образом, всех пенсий и прочих милостей, какие они получат от нас... Также повелеваем, чтобы третья часть имущества вызвавших и вызванных на дуэль была конфискуема».

Дуэли были настоящею казнью, в которой дворянство играло одновременно роль палача и жертвы. Они были не только до крайности часты, но и крайне кровопролитны и граничили подчас с настоящими битвами. Дуэль того времени, это не был уединенный, прячущийся от нескромных взоров поединок, обставленный множеством ритуальных формальностей: Дуэль была такая же драка, как и всякая другая, только с оружием в руках. Дуэль возникала там же и в тот же момент, где и когда возникал к тому повод: в трактире, на площади, на улице, среди бела дня. Если дерущиеся были не одни, то и их друзья, их случайные спутники принимали участие в общей свалке. Дуэль сплошь да рядом превращалась в форменную баталию, в которой с той и с другой стороны принимали участие по десять, по двадцать, по тридцать противников и более. Дворянская дуэль продолжала, подобно частной войне, служить постоянным элементом усобицы в стране. Вполне понятна та решительность, с которой ополчился против этой стороны дворянских нравов Ришелье. Суровые меры, впрочем, не оправдали его ожиданий. Навыки насилия и саморасправы были еще слишком сильны, традиции частных войн слишком живучи, а правовое сознание слишком малоразвито в тогдашнем дворянском сословии, чтобы можно было искоренить зло одними предписаниями и строгостями. Не находя себе поддержки в общественном сознании, королевский декрет против дуэлей казалось,  должен был остаться мертвой буквой. Сам Людовик XIII подшучивал над теми, которые отказывались от вызовов, и насмешливо замечал, что они, вероятно, радуются возможности сослаться на его декрет. Однако же в тех случаях, когда это сообразовывалось с видами Ришелье, королевский указ против дуэлей применялся, хотя и в значительно смягченной форме. Несколько дворян, в том числе дю-Плесси Прален, были за участие в поединках уволены от придворных должностей. Тем не менее, мания дуэлей не ослабевала. Граф Бутвилль прибыл из Брюсселя на почтовых в Париж для поединка с маркизом Девроном. Несмотря на присутствие в столице короля, дуэль состоялась среди белого дня на Королевской площади. Секундант Деврона был убит. После поединка граф Бутвилль собирался бежать за границу, но был арестован и предан суду парижского парламента, который приговорил его к смертной казни. Все ожидали, что король воспользуется правом помилования, и что смертная казнь будет заменена воспрещением приезда ко двору, но, по настоянию кардинала, Людовик XIII подписал смертный приговор, который и был приведен в исполнение. Те дворянские привилегии, которые не имели чисто политического значения, Ришелье оставил неизменными. Так, за дворянским сословием была сохранена исконная привилегия не платить тальи, королевской подати, хотя в это время оно фактически уже не несло на себе тяжести воинской повинности, которою прежде оправдывалась эта привилегия. Нетронутым остался и сеньориальный суд, который служил одной из наиболее прочных основ привилегированного социального положения дворянства, так как помимо той влиятельности, которая была связана с правом суда, последнее сопряжено было и с материальными выгодами для его обладателей. К тому времени, когда кардинал Ришелье возглавил Королевский совет, он свободно разбирался в тех группировках и партиях, которые существовали при дворе Людовика XIII. Их было две: партия «святош» (les devotes) и «добрых французов» (les bons francais). Партия «святош», в которую входили Мария Медичи, кардинал Берюль и другие влиятельные особы, выступала за то, чтобы политика Франции — как внешняя, так и внутренняя — руководствовалась только интересами католицизма. «Добрые французы» же, представленные в основном дворянством, отвергали как гугенотский сепаратизм, так и папский универсализм, настаивая на защите исключительно национально-государственных интересов. Возвышение Ришелье «святоши» считали своей крупной победой, ведь кардинал, «князь Церкви», ближайший советник Марии Медичи, друг кардинала Берюля, просто не может не быть своим. Если бы они знали, как жестоко ошибались... Впрочем, «добрые французы» ошиблись не меньше, приняв Ришелье за своего противника. Образцом политического деятеля для кардинала был Генрих IV, на первое место ставивший национальные интересы Франции. Находясь, длительное время среди «святош», и считаясь одним из них, кардинал не сразу решился изменить государственную политику. Ришелье раздирали сомнения, он опасался открытого конфликта с Марией Медичи и ее сильным и влиятельным кланом. Первые 3-4 года своего правления кардинал, как мог, старался сохранить лояльные отношения с партией «святош», хотя его политика уходила все дальше от пути, уготованном ей Марией Медичи и ее окружением. Все это время он настойчиво и твердо старался упрочить свое положение при короле, обезопасить себя от неизбежных, как он считал, в будущем нападок на него. Надо сказать, действия кардинала были умелыми, и король проникался все большим уважением к своему первому министру. Незадолго до похода на JIa-Рошель в беседе с папским нунцием кардиналом Спада Ришелье шутливо заметил: «В Риме на меня смотрят как на еретика. Очень скоро меня там канонизируют как святого». Его действительно обвиняли в безразличии к делу католицизма, награждая прозвищами «кардинал гугенотов», «кардинал от государства». Наверное, в чем-то они были правы, ведь хотя Ришелье всегда был истым католиком и деятелем церкви, он гораздо больше напоминал политика, государственного деятеля. Терпимый в вопросах вероисповедания, Ришелье не шел ни на какие компромиссы, когда дело касалось утверждения абсолютизма в государстве. Всю свою жизнь он самым решительным образом боролся с оппозицией, тем более организованной. Кардинал всегда подчеркивал: «До тех пор пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране и не сможет предпринять какие-либо успешные действия за ее пределами».

Протестанты не только не думают о возвращении королю своих двухсот укрепленных мест, которые по Нантскому эдикту были временно оставлены в их руках, но и принимают, наоборот меры к дальнейшему упрочению своей военной силы. Для содержания своих «губернаторов» (комендантов) и гарнизонов, они взимают в свою пользу часть королевских податей и сверх того устанавливают специальный налог на своих единоверцев. У военных чиновников и юристов из окружения Людовика XIII (многие из которых - католики) не вызывал сомнения тот факт, что протестанты хотят создать во Франции государство в государстве со своими начальниками, структурой и политикой. Уже в 1610 году насчитывается около 200 крепостей протестантов, возглавляемых комендантами. Каждый такой город - крепость располагает военным корпусом, в котором командиры выполняют приказы аристократов - гугенотов. А по необходимости города, участвующие в движении R.P.R. (Religion Pretendue Reformee), согласно католической терминологии, могут выставить против короля свои гарнизоны, дворянские формирования и народное ополчение в количестве 25 тысяч человек, что намного превышает численность регулярных королевских войск. Крепость JIa-Рошель, насчитывающая 20 тысяч жителей, выглядит настоящей столицей протестантов и является последним оплотом гугенотов в самом сердце монархии. Ришелье допускал свободу их вероисповедания и богослужения, он не мирился с их политической военной организацией, которая угрожала национальному единству и могла вызвать крупные политические осложнения, тем более что гугеноты не раз поднимали восстания и обращались к иностранной помощи. Так они вели дипломатические переговоры с Англией, с Голландией, с протестантской Германией. И эта протестантская республика уже настолько сильна в начале XVII века, что она в состоянии серьезно соперничать с французской монархией. Ришелье усматривал в этой полу-независимости угрозу государству, особенно во время войны. Гугеноты представляли собой государство в государстве, они имели сильных сторонников в городах и мощный военный потенциал. Кардинал предпочитал не доводить ситуацию до кризиса, однако, фанатизм гугенотов подогревался Англией, вечной соперницей Франции. Участие, принятое гугенотами в1627 году в нападении англичан с моря на побережье Франции, послужило для правительства сигналом к началу действий. К январю 1628 года была осаждена крепость JIa-Рошель - опорный пункт протестантов на берегу Бискайского залива. Ришелье взял на себя личное руководство кампанией, и в октябре непокорный город капитулировал после того, как около 15 тысяч его жителей умерли от голода. Из 28-тысячного населения до капитуляции дожило немногим более 5 тысяч человек. К полному изумлению победителей, оказалось, что городские стены защищало всего полторы тысячи человек - все, кто был способен держать оружие в руках. Открывшаяся взору картина произвела на Ришелье глубокое впечатление, о чем он рассказывает в мемуарах: «Город заполнен трупами - они лежат на площадях, на улицах, в общественных местах и в домах. Оставшиеся в живых люди до такой степени слабы, что не в состоянии хоронить умерших... Покойники настолько иссушены голодом, что их трупы даже не разлагались, а ссыхались, и только по этой причине в городе не вспыхнула эпидемия». Сдача Ла-Рошели не сопровождалось ни грабежами, ни насилием. Это в значительной степени было результатом усилий Ришелье и святой братии отца Жозефа, неустанно призывавших к прощению раскаявшихся в своем неповиновении грешников. По совету Ришелье Людовик XIII приказал доставить хлеб для населения города. Милосердие, по убеждению кардинала, - не менее действенный инструмент власти, чем устрашение.

Никто из защитников города не был предан суду или наказан.

В 1629 году Ришелье завершил религиозную войну великодушным примирением - мирным соглашением в Але, в соответствии с которым король признавал за своими подданными-протестантами все права, гарантированные им в 1598 году, за исключением права иметь крепости. «Они были вынуждены принять мир не так, как они желали, но как было угодно дать его королю, и не в форме договора, как то они всегда делали в прошлом, но в виде прощения и милости. Прежде им оставляли укрепленные города; теперь король приказал им срыть все без всякого исключения укрепления тех городов, которые участвовали в мятеже, и сделать это за их счет, собственными руками; это должно показать, что король желает иметь ту честь, чтобы воздвигнутое против его авторитета было разрушено самими же строителями».

Длительная и кровопролитная история религиозных войн во Франции завершилась. Был сделан исторически важный шаг к достижению национального единства. В победной реляции, отправленной королю, Ришелье подчеркивал: «Теперь с полным убеждением можно сказать, что источники ереси и бунта иссякли... Все склоняются перед Вашим именем». Кардинал проявил политическое благоразумие, широту мышления и терпимость, убедив Людовика XIII отказаться от намерения подвергнуть гугенотов дальнейшим преследованиям. Ришелье лучше многих понимал, что унижение и гонения способны лишь посеять семена будущих мятежей. Смотря далеко вперед, он решительно отказался от заманчивой идеи создания во Франции религиозно однородного общества, считая ее совершенно утопичной. Действительно, история должна подтвердить, что Ришелье в век инквизиции отличался такой религиозной терпимостью, какая даже и в наше время встречается далеко не повсеместно. Сам он говорит в своем «Политическом Завещании»: «Я не считал себя вправе обращать внимание на разницу в вероисповедании. И гугеноты, и католики были в моих глазах одинаково французами». Впрочем, взгляд Ришелье на религиозный вопрос не имел прочной почвы в народном сознании, так что, когда, полвека спустя, Людовик XIV отменил Нантский эдикт, мера эта не вызвала со стороны общественного мнения ни малейшего протеста. Соглашения, подписанные в Але, оставили гугенотам право на свободу вероисповедания, но лишили их возможности оказывать политическое и военное сопротивление центральной власти. Всем офицерам-гугенотам, пожелавшим перейти на королевскую службу, такая возможность была предоставлена, при этом их не побуждали насильно менять веру. Практически все они так и поступили. Королевской власти нужны были деньги для войны гугенотского «государства в государстве». Это и было причиной пристального внимания Ришелье ко всем вопросам торговли, мореплавания и флота, проявленного им в эту пору. Ришелье придавал большое значение превращению Франции в морскую державу, обладавшую военным и торговым флотом, способным соперничать с английским и испанским, а также располагающую хорошо оборудованными портами и базами. Кардинал вписал в свое «Политическое завещание» такую амбициозную фразу: «Похоже, что природа пожелала сделать Францию морской империей, выгодно разместив два ее побережья, обеспеченных превосходными портами на океане и Средиземном море». До конца своих дней Ришелье держал в поле зрения вопросы морского строительства. В 1625 году Франция не имела ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша; в Средиземном море она располагала лишь 10 галерами. В результате усилий, предпринятых Ришелье в основном 1626 - 1630 годах, королевский военно-морской флот к 1635 году был представлен тремя эскадрами, базировавшимися вдоль северо-западного побережья Франции, а также одной эскадрой и 20 галерами на средиземноморских рубежах. В «Политическом завещании» он рекомендует Людовику XIII построить 40 боевых кораблей в Атлантике и 30 - в Средиземном море.

Ришелье много времени отдавал и реорганизации армии. Одним из наиболее известных мероприятий Ришелье было основание в 1635 году военной парижской школы для молодого дворянства. Она явилась прототипом Сен-Сирской академии, но не пережила своего основателя.

Согласно предписанию кардинала в его военную школу принимались только французы 14-15 лет из бедных дворянских семей, выбранные «достаточно пропорционально» из разных провинций, «крепкого здоровья и годные для профессии, к которой их призывают». Все они должны быть католиками. Казна брала на себя их полное обеспечение, тем более, что число учащихся не превышало двадцати.  Программа обучения  составленная Ришелье, была отлична от аналогичных коллежских программ: помимо необходимых для офицера - езды на лошади, фехтования, владения оружием, математики и фортификации, она включала в себя основы логики, физики, метафизики, французский язык, мораль, картографию и историю.

Здесь, налицо стремление Ришелье создать привилегированный корпус высокообразованного офицерства, преданного короне и не связанного с придворными партиями. Академия появилась в начале войны с Испанией и уже после двух лет обучения была обязана выпускать военных, способных командовать войсками.

Ришелье не успел осуществить реформу образования дворянства. Военная академия закрылась после его смерти. Но усилия Ришелье не пропали даром. Кардиналу удалось привлечь на службу королю и Франции массу дворянства, создав для него условия для получения образования, которое обеспечило второму сословию придворную, административную и военную карьеру .

Одним из важнейших дел правления Ришелье было утверждение во Франции централизации. Парламенты были наиболее серьезными противниками министра-кардинала, откровенно претендовавшие на то, чтобы разделить власть с королем. В эпоху Людовика XIII,  наряду с парижским парламентом, парламенты существовали еще в восьми городах Франции:  Тулузе, Гренобле, Борно, Дижоне, Руане, Ренне, По и Эксе. В 1633 году по инициативе Ришелье был создан парламент в Меце. Эта мера была продиктована стремлением прочнее привязать Лотарингию к Франции, оторвав ее от Империи. Самое серьезное сопротивление усилению абсолютизма оказывал парижский парламент, взявший себе за правило всячески затягивать регистрацию королевских эдиктов. Особенно упорство парламенты проявляли в отношении тех эдиктов, которые касались Финансово-налоговых вопросов. Абсолютизм в лице Людовика XIII и его первого министра не мог долго мириться с посягательствами на свою власть.

Внимание!
Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

В феврале 1641 года Людовик XIII подписал «Эдикт, запрещающий парламентам вмешиваться в государственные дела и администрацию». Преамбула этой декларации выразила всю суть внутренней политики Ришелье, направленной на укрепление абсолютизма.

«... Мы, согласно с мнением нашего совета, по нашему определенному убеждению и в силу нашей королевской власти и авторитета, сказали и объявили, говорим и объявляем, что наш парижский парламент и прочие наши трибуналы были учреждены только для того, чтобы давать правосудие нашим подданным; мы делаем им строжайшие запрещения на будущее время... брать в свое ведение какие-либо дела... которые могут касаться государства, администрации и правительства; эти дела мы оставляем исключительно за нами и нашими преемниками, если только мы не дадим им нашими грамотами власти и специального поручения, сохраняя за собой право спрашивать мнение нашего парламента относительно государственных дел в тех случаях, когда мы сочтем это полезным для блага нашей службы.

Мы повелеваем и желаем, чтобы эдикты и декларации, которые будут занесены в реестр по этой форме (в нашем присутствии и королевском заседании), были вполне исполняемы по их форме и содержанию, и запрещаем нашему парламенту и другим трибуналам оказывать какое-либо противодействие, не воспрещая, однако, нашим должностным лицам делать нам представления, которые они сочтут нужными, относительно выполнения эдиктов  для блага нашей службы,  после каковых представлений, мы желаем и повелеваем, чтобы они повиновались нашим желаниям и исполняли эдикты согласно исправлению, которое будет сделано нашей властью, если мы это прикажем им.

Что касается эдиктов и деклараций, которые будут посланы ими относительно правительства и администрации государства, то мы приказываем и предписываем им опубликовать их и подвергать регистрации, никоим образом не разбирая и не обсуждая их; что касается эдиктов и деклараций относительно наших финансов, то мы желаем и повелеваем, чтобы, если, после того как они будут присланы им, встретится какое-либо затруднение при их регистрации, они возвращались для представления нам, чтобы мы могли сделать в них изменения, какие сочтем нужными; они же не будут иметь право вносить в них какие-либо изменения своей властью или же употреблять слова «мы не должны и не можем», что оскорбительно для авторитета государя.

В том случае, когда мы найдем, что эдикты должны быть зарегистрированы и исполнены в той форме, в какой мы их послали им после того, как выслушали представления по этому поводу, мы желаем и повелеваем, чтобы по получении нашего приказания они приступили к проверке и регистрации, прервав все дела...».

На протяжении всех 18 лет своего правления кардинал Ришелье последовательно и целеустремленно вел наступление на права парламентов провинций, лишая их политических полномочий и региональных свобод. Там, где оказывалось открытое неповиновение, Ришелье прибегал к принуждению. Провинциальные парламенты вынуждены были склонить голову перед натиском первого министра, и лишь парижский парламент мог изредка позволить себе неповиновение.

Политика Ришелье в отношении провинций была направлена на ослабление влияния своевольной аристократии, рассматривавшей провинции как свои неотчуждаемые владения. Ришелье понимал, что именно там, в провинциях, скрыты корни влияния аристократии. Только обрубив эти корни, он мог надеяться окончательно, подчинить грандов государственной власти. Положение осложнялось тем, что все эти Вандомы, Гизы, Монморанси, Бельгарды, Суассоны и Роаны стояли во главе крупных губернаторств и наместничеств, активно препятствуя новой административной политике министра-кардинала. Ришелье с искренней горечью писал в «политическом завещании» насаждал новые. По его убеждению, провинциальная администрация должна была стать в полном смысле правительственной. Представитель центральной администрации должен сосредоточить в своих руках всю полноту власти, к тому же отчитываться только перед правительством.

В 1637 году Ришелье назначил во все французские провинции интендантов юстиции, полиции и финансов, с помощью которых успешно боролся с губернаторами аристократами, не хотевшими усиления королевской власти, ограничивавшей их властные возможности. Через некоторое время к интендантам перешла вся полнота административной власти в провинциях, с местным сепаратизмом было покончено. «Заговоры и восстания, в которых принимали участие областные губернаторы, побудили Ришелье упразднить губернаторские должности. Место губернаторов заступили королевские интенданты, непосредственно подчиненные первому

министру. Институт интендантов, несомненно, сыграл важную роль в утверждении абсолютной монархии, которой, в отличие от сословной, нужны были не союзники, а только подданные. «Великолепный министр иностранных дел, умелый военный министр и никудышный министр финансов» - так оценивал способности Ришелье в области финансово-экономической политики французский историк XIX века виконт д’Авенель. К этим словам добавляется собственное заявление Ришелье в письме к сюринтенданту  Бюльону от 1635 года: «Я настолько признаю свое невежество в финансовых делах, а Вас считаю в них столь сведущим, что единственное мое пожелание Вам состоит в том, чтобы Вы подбирали себе людей, наиболее подходящих для службы короля». Как будто после 1635 года и до 1642 года он не хотел и не мог обучиться этим делам, которых как раз в военные годы ему приходится все чаще и чаще задумываться!

Тем не менее, многие историки, специально изучавшие этот вопрос, пришли к выводу, что в области финансовой политики Ришелье проявил столь же незаурядные способности, как и в других областях.

Надо признать, что в сфере финансов Ришелье досталось тяжелое наследство. «Наихудшим злом для французской экономики в эти годы был царивший в ней беспорядок», - подчеркивает Тапье. Общая дезорганизация, непомерное возрастание налогов, денежный голод, иностранная конкуренция и растущая дороговизна жизни - таков порочный круг, который должен был разорвать Ришелье. Положение осложнялось тем, что успешно лечить финансово-экономические недуги можно было только в условиях длительного мира, а именно такой возможности министр-кардинал и не получил. Едва покончив с внутренними волнениями, он втянул страну в изнурительную европейскую войну, поставив под сомнение выполнение своих финансово-экономических проектов.

В «Политическом завещании» Ришелье разработал конкретные планы финансовой политики «для мирного времени», но не успел их осуществить, так как за 18 лет его правления лишь четыре года (1630 -1634 гг.) пришлись на относительно мирный период. Идеи и соображения в области управления финансами Ришелье черпал из современной литературы, из докладных записок, составлявшихся по его поручению, из частных бесед со знающими людьми. Как и большинство его современников, Ришелье считал первейшим условием процветания государства изобилие в нем звонкой монеты. В отличие от Испании, получавшей золото из своих заморских владений, Франция могла надеяться привлечь к себе золото и серебро главным образом путем развития экспорта при минимальном импорте. Но здесь все упиралось в крайне ограниченные производственные возможности’ аграрной страны с ее закрытой экономикой. Крестьянство, составлявшее основную массу населения Франции, жило в условиях натурального хозяйства, едва сводя концы с концами. Ограниченность потребностей у подавляющей массы французов накладывала отпечаток на всю экономику страны, пребывавшую в застойном  состоянии. Ришелье не мог не понимать, что наращивание производства товаров невозможно в условиях постоянного усиления налогового бремени. Непоследовательность его финансово-налоговой политики заключалась в том, что, будучи противником дальнейшего повышения налогов, он, тем не менее, вынужден был постоянно прибегать к этой испытанной мере выкачивания средств, необходимых для ведения войны.

Ришелье был против обременительных займов и повышения налогов, неизбежно приводящих к дороговизне, упадку внутренней торговле, сокращению экспорта и земельной ренты, в результате же - к опасному росту недовольства. Однако из этого вовсе не следует, что кардинал отличался состраданием к народу, к его бедственному положению. Свое отношение к народу он четко определил все в том же «Политическом завещании». «Все политики согласны в том, - писал Ришелье, - что ежели народ будет пребывать в чрезмерном достатке, то станет невозможно держать его в правилах его обязанностей... Его можно сравнить с мулом, привычным к поклаже. От продолжительного отдыха он портится больше, чем от работы. Но работа эта должна быть соразмерна силе этого животного. Также следует поступать и с народом...».

Как ни был настроен Ришелье против чрезмерных налогов и займов у финансистов, в практической политике он постоянно вынужден был прибегать и к тому и к другому, особенно начиная с 1635 года, когда Франция вступила в Тридцатилетнюю войну. Налоги и займы давали правительству крупные суммы, необходимые для содержания многочисленной, в подавляющей массе наемной армии,  Ришелье писал сюринтенданту Бюльону от 18 ноября 1638 года: «Невозможно держать гарнизоны, если не оплачивать их наличными. Я прекрасно знаю, что господа советники заявят, что они составили на это смету, но такие заявления бесполезны, если заранее не припасти денег. Вот теперь я знаю, что одна из крепостей королевства, расположенная недалеко от врагов, находится в очень плохом состоянии, так как гарнизон разбежался из-за того, что его не оплатили. Господам финансовым советникам гораздо легче собрать деньги, чем нам набрать солдат. Деньги, будучи собраны, уже не исчезнут, а собранные солдаты без денег сразу же рассеиваются».

Повышение налогов было неизбежно, и ни король, ни кардинал никогда бы не принудили французский народ к подобным жертвам, если бы их самих не вынуждала к этому внешняя политика. На уровне королевства налоговые поступления более чем утраиваются: 10 500 000 ливров в 1635 году, 20 300 000 в 1638-м, 36 000 000 в 1641 году. В некоторых финансовых  округах налогоплательщики полностью разорены: в финансовом округе Парижа налог достигает в 1635 году 440 000 ливров, а в 1641-м - 4 400 000 ливров! Он удесятерился! Юго-восток, где наблюдаются первые народные волнения, также не пощажен войной, поскольку налоговые поступления повышаются в округе Бордо от 400 000 франков в 1635 году до 2 700 000 в 1641-м, что составляет 700% .

Правительство в целом, то есть сюринтенданты, государственные секретари, канцлер, Ришелье, король, полностью понимало пагубность финансовой политики военного времени, но постоянно возраставшая нужда в деньгах не давала возможности предпринимать какие-либо большие реформы. Результаты были налицо. Рост налогов доводил народ до отчаяния и вызывал восстания. Придворная аристократия старалась использовать всеобщее недовольство согласно своим обычаям - заговоры против Ришелье следовали один за другим.

Враги Ришелье с Марией Медичи во главе, вели сначала против него войну памфлетами, в которых взводили на кардинала всевозможные обвинения. Так, утверждали, будто он отравил кардинала Берюлла (заступившего на место в качестве интимного советника королевы-матери), замышлял истребить членов королевской фамилии и овладеть французским престолом, упрекали в равнодушии к интересам церкви и в готовности пожертвовать ими ради благ мира сего и т. д. и т. п.

Враги кардинала не щадили и короля. Они изображали Людовика XIII простой марионеткой в руках властолюбивого и наглого визиря. Эти бестактные нападки на короля были чрезвычайно выгодными для Ришелье, так как побуждали Людовика XIII принимать все более энергичным образом сторону своего премьера против дерзких памфлетистов.

Убедившись, что памфлетами не удается потрясти доверия Людовика XIII к его первому министру, враги Ришелье решили прибегнуть к более действенным мерам. С 1626 года до самой смерти кардинала один заговор против него сменялся другим.

В 1626 году была принята первая из многочисленных попыток устранения кардинала его политическими противниками. Заговор против Ришелье был важнейшей частью более широкого замысла по низложению Людовика XIII и возведению на трон его младшего брата Гастона, герцога Анжуйского.

В 1626 году Гастону исполнилось 18 лет, и он официально был объявлен дофином. У Людовика XIII все еще не было наследника, и Гастон считался им до тех пор, пока в королевской семье не родился мальчик. Пока же Гастон оставался наиболее вероятным преемником Людовика XIII. А раз так, то почему было бы не ускорить его восшествие на престол, тем более что нынешний король мало соответствовал своему высокому предназначению. Кто-то усиленно распускал слухи о психической неполноценности короля, подверженного частой ипохондрии, о том, что он не в состоянии управляться с делами государства.

Активную роль в заговоре играли герцогиня де Шеврез и воспитатель Гастона маршал д’Орнано. Среди участников заговора были сам Гастон, сводные братья короля Вандомы, его кузены Конде и Суассон, а также Анна Австрийская.

Благодаря счастливой случайности кардинал своевременно узнал об угрожавшей опасности. Граф Шале в беседе с приятелем рассказал о предположении умертвить кардинала. Об этом было сообщено Ришелье, с пояснением, что премьер обязан спасением жизни именно самому графу. Объяснившись с неосторожным заговорщиком, кардинал признал возможным пощадить как его, так и принца Гастона, давшего при этом случае королю обещание жениться на девице Монпансье и полюбить Ришелье всем сердцем. Людовик XIII лично съездил в Блуа, чтобы арестовать побочных своих братьев Вандомов. Тем временем принц Гастон, изменив только что данному слову, начал деятельно готовиться к вооруженному восстанию, о чем кардиналу было немедленно донесено.

Многие заговорщики, в том числе граф Шале, нарушивший из любви к герцогине Шеврез клятву не вмешиваться более в интриги против кардинала, были арестованы. Шале поплатился за вторичное участие в заговоре жизнью. Принц Гастон, в качестве ближайшего наследника престола, остался безнаказанным. Впрочем, он до такой степени струсил, что беспрекословно женился на девице Монпансье и выдал кардиналу всех своих единомышленников, не исключая и Анны Австрийской. В награду за такую откровенность король пожаловал Гастону герцогства Орлеанское и Шартрское, графство Блуа и большую пенсию, благодаря которой ежегодные его доходы стали превышать миллион ливров (около 2 млн. руб.)

Последнюю схватку со своими врагами Ришелье пришлось пережить незадолго до смерти, в 1642 году. На этот раз его противники, среди которых вновь оказался Гастон Орлеанский, а также Анна Австрийская, попытались использовать фаворита короля,  20-летнего маркиза А. де Сен-Мара, главного шталмейстера двора. Заговорщики, склонявшие Людовика XIII к заключению мира с Испанией и Империей, пошли даже на заключение тайного договора с Филиппом IV. В их планы входило устранение не только Ришелье, но и самого Людовика XIII в случае, если бы король отказался прекратить войну. На роль регента претендовал Гастон Орлеанский, что вызвало серьезные опасения у Анны Австрийской, которая и сообщила о заговоре кардиналу.  Получив текст тайного договора с Испанией, Ришелье немедленно начал действовать. Он проинформировал Людовика XIII о готовившемся государственном перевороте и получил санкцию на арест всех участников заговора. 12 сентября 1642 года были казнены главные заговорщики — Сен- Мар и его друг де Ту, советник парижского парламента. Гастон Орлеанский отделался легким испугом, написав под диктовку Ришелье, что навсегда отказывается от всех притязаний на престол.

Франсуа Блюш в своей монографии «Ришелье» пишет: «Никто не знает начала и точного хода провала заговора, но в нем нет ничего удивительного. Столько заговорщиков в курсе тайны! У кардинала достаточно информаторов. Фонтрейль уверенно опознан. Однако вряд ли стоит обвинять в предательстве королеву.  Хотя Анна Австрийская и предупреждает Ришелье о тайном договоре с Испанией (возможно, потому что ее пугает необдуманность заговорщиков, возможно, потому что, видя нездоровье мужа, надеется на скорое вдовство и длительное регентство;  дофину на этот момент всего три года), она, несомненно, никогда не читала статьи этого злосчастного договора и к тому же обещала друзьям герцога Бульонского хранить тайну.  Вполне возможно, что Ришелье уже получил доказательства заговора и предательства из других источников и послания королевы (от 7 и 9 июня) не сообщили ему ничего нового. Заговор потерпел поражение».

Исторический портрет Ришелье Был бы не полным без характеристики его активной деятельности на ниве культуры и просвещения. В борьбе за национальное единство страны он широко использовал не только административные меры и силу оружия, но также средства культурноидеологического воздействия, которые считал не менее эффективными. К развитию культуры он подходил, прежде всего, как политик, озабоченный укреплением внутренней сплоченности государства.

Первостепенное значение он придавал делу пропаганды правительственной политики. Едва ли не первым он понял значение «идеологического» воздействия на общественное мнение. В 1631 году Ришелье основал первую французскую газету «La Gazette» в издании которой, участвовал и как автор. Ришелье сделал все от него зависящее, чтобы установить государственную монополию на информацию. Население, по его убеждению, должно получать только ту информацию и в том освещении,  которое выгодно правительству. Через 9 лет по приказу Ришелье во Франции была открыта и первая королевская типография, в которой были напечатаны несколько пьес Ришелье, которые были поставлены в театре и пользовались популярностью - «Большая пастораль», «Смирнский слепой», «Мирам», «Европа».

C позиций  «государственной целесообразности» подходил Ришелье и к делу образования. Его взгляды на этот счет достаточно четко изложены в «Политическом завещании». Кардинал был убежден, что «образованность - лучшее украшение любого государства», но считал, что «не всякого следует обучать». «Точно так же, - писал он, - как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы в случае, если бы все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием. Увлечение науками пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного учения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия... Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы количество людей, способных их разрешить».

Ришелье выступил сторонником того, что в наши дни называется профессионально-техническим образованием.  Как  государственный деятель, Ришелье отдавал явное предпочтение техническим и другим «полезным» знаниям перед гуманитарными, считая, что слишком много молодых людей ориентируются на занятия правом, философией и литературой и слишком мало - торговлей. «В хорошо устроенном государстве, - подчеркивал кардинал, - наставники технических дисциплин должны преобладать над учителями свободных профессий».

У Ришелье был тонкий литературный вкус, который, правда, несколько портил его политические пристрастия. Он покровительствовал кружку литераторов, регулярно собиравшихся в доме маркизы де Рамбуйе. Эти «конференции» натолкнули кардинала на мысль, которую он постарался реализовать. Речь шла о создании академии, миссия которой состояла бы в

том, чтобы совершенствовать французский язык и способствовать «правильному» развитию отечественной литературы. И здесь, он выступал прежде всего, как политик, убежденный, что единое государство немыслимо без единого языка и единой культуры, 10 февраля 1635 года королевским эдиктом, написанным Ришелье, была основана Французская академия. Кардинал стал ее главой, создав на ее основе общефранцузский культурный центр. Тогда же по его приказу Жак Лемерсье  начал реставрацию Сорбонны, начав при участии кардинала в мае 1635 года строительство Сорбоннской церкви, выбранной Ришелье для места своего вечного успокоения.

Ришелье был не только способный драматург и писатель, но также художник и музыкант, тонкий ценитель культурного наследия прошлого, знаток античности и Возрождения, меценат и коллекционер. У него была одна из самых богатых во Франции библиотек, которую он завещал Сорбонне . Его коллекция картин только в Пале-Кардиналь (ныне Пале-Руаяль) была представлена именами Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Корреджо, Пуссена, Рубенса, Бассано, К. Лорена и многих других выдающихся мастеров. Облик Ришелье дошел до нас в основном благодаря полотнам Ф. де Шампеня и гравюрам  Ж. Калло, на которых фигура кардинала воплощает собой идею абсолютизма.

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Узнать стоимость
Поделись с друзьями