Крест вины и ответственности и возвращение  к высотам жанра в романе Г.Кант “Остановка в пути”

Роман Г.Канта “Остановка в пути” (1977) сразу привлек внимание немецких и российских литературоведов. Анализ произведения дан в работах Р.Мелхерта, Б.Шика, К.Хенке, В.Шпивока, Д.Затонского, П.Топера, И.Бернштейн, Е. Книпович. Роман оценен как одно из значительнейших достижений литературы последних лет. Однако лишь в статьях Мелхерта и Бернштейн предпринята попытка соотнести произведение Канта с традиционным немецким романом воспитания, и она заслуживает продолжения. Г.Кант обозначил свое произведение как “очень немецкий воспитательный роман”, пояснив при этом, что понятие “воспитательный роман” порождает воспоминание о Гете, о тонком и эстетическом, в то время как его роман “с благородным и эстетическим, с заботливым руководством, наставлением и проведением героя по подобающим ему ступеням воспитания ... имеет очень мало общего”. Однако при соотнесении с романом воспитания Т.Манна “Волшебная гора” роман Г.Канта не представляется уж таким контрастным. Напротив, он, казалось бы, начинается там, где закончился роман Т.Манна, а именно с изображения военного времени. “Волшебная гора” была по сути произведением о “потерянном” поколении, ко-торое было потерянным прежде всего потому, что выросло в условиях духовного кризиса буржуазного гуманизма, оказалось без должного наставника. В этом глубокое отличие книги Т.Манна от романа Гете, воспевшего восходящее бюргерство. Немецкое бюргерство ко времени создания “Вильгельма Мейстера” в значительной мере утратило прогрессивную активность, но не исчерпало свои возможности, а потому у героя Гете сохраняется безусловсловное доверие к духовным наставникам и оптимистическое мироощущение.

Многое в Марке Нибуре, главном герое романа “Остановка в пути”, роднит его с героями других произведений этой жанровой разновидности. Сам писатель говорил о наивности Марка: ”Просто диву даешься, как он себя ведет, да как ничего не знает, да как глуп и бестолков”. Это не гетевский и не манновский герой с быстро формирующейся способностью к интеллектуальным диспутам и философскому осмыслению жизни. В своей простоте и наивности Марк схож с Парцифалем Эшенбаха и Симплицием Гриммельсгаузена (оба автора называют своих героев “дурачками” и весело смеются над их наивностью). Незнание жизни, наивность обнаруживает Марк в сцене пленения и в других ситуациях. Однако Нибур обладает некой книжной мудростью, и занимает поэтому промежуточное положение между героями Эшенбаха, Гриммельсгаузена, с одной стороны,  Гете и Манна – с другой.

Роман Г.Канта ситуативно  как бы продолжает роман Д.Нолля: но Марк Нибур, в отличие от Вернера Хольта, совсем недолго находится на войне и лишь дважды стреляет, его “воспитание” проходит в ситуации плена и тюрьмы. В романе ярко предстает драматичная судьба восемнадцатилетнего юноши, против своей воли ставшего солдатом вермахта и расплачивающегося сурово за участие в войне. Повествование романа выдержано в форме “Ich-Erzählung”, т.е. от “я” героя. В повествовательном “я” сливается настоящее, прошедшее и “предпрошедшее” время; голос Марка настоящего времени, анализирующий происшедшее, с голосом Марка, непосредственно переживающего ситуацию войны, плена и тюрьмы и вспоминающего порой (ситуативно и ассоциативно) о детстве, так что эмоциональная живость переживания, ощущения, чувства юного Марка постоянно переплетается с  аналитическим осмыслением сцен, ситуаций и чувств повзрослевшим Марком, иногда соединяясь в нерасторжимое единство в отдельных сценах, скажем, в сцене пленения Марка: ”Да, все было против правил, все. Против правил из учебного пособия и против правил из героического эпоса. Кто же садится во вражеской стране за вражеский стол, жрет и думает только о жратве! Кто же думает о сне, не подумав прежде о собственной безопасности!... Мне бы врага отбросить, а я удрал, ведь враг стрелял в меня. Мне бы охватить всю картину в целом, а я воспринимал все с собственной точки зрения. Я заботился о своей шкуре, я прислушивался к своему желудку, разглядывал свои ноги только потому, что они закоченели. А убил я кашевара только потому, что иначе он убил бы меня. Я свой, свои, меня. Я слишком хлопотал о себе и за хлопотами позабыл, что врагу место за Уралом, а мне не место под польской кроватью” .

Для романа Канта характерно единство эмоционального и интеллектуального начал. Уже в дилогии Гете блестяще была разрешена просветительская проблема соотношения эмоционального и интеллектуального начал в человеке благодаря созданию образа Вильгельма. Идея естественного слияния чувства и разума становится доминантой педагогической системы гетевского романа. В образе Ганса, романе “Волшебная гора” в целом на новом уровне произошло соединение эмоционального и интеллектуального.

У Г.Канта эмоциональное начало реализовалось как усиление лирико-субъективного звучания с преобладанием исповедального тона, позволяющего передать сиюминутное настроение героя (образы-представления героя, его мечтательность). Причем изменился характер повествования, появилось нетипичное для романа воспитания описание событий от первого лица (известен лишь роман Гельдерлина с его “я” эпистолярной формы). Впрочем, повествование от “я” не противоречит характеру этой жанровой разновидности. В романе воспитания герой всегда стоит в центре событий, а окружающие люди и явления так или иначе соотносятся с его внутренним миром. Г.Кант еще более усилил типичное для жанра субъективное начало. У него динамика внутреннего бытия героя доминирует по отношению к описанию окружения, в то же время в повествовании сохранилась объективирующая тенденция: через фигуру Нибура-повествователя, временную  дистанцию (Нибур прошлый – Нибур настоящий), через тяготение романа к сценическому и аналитическому исследованию мысли героя соотносятся с потоком явлений.

Аналитичность повествования является следствием интеллектуальности романа. В романе Г.Канта акцент сделан не на изо-бражении событий, а на их осмыслении. Интеллектуальное у Гете и Т.Манна отражало отношение героя к общественным, природным явлениям, был очевиден обобщающий характер поставленных проблем. Скажем, Гете рассматривает не просто взаимоотношения Вильгельма и театра, Вильгельма и актеров, но проблему национального театра в целом, его репертуара, воспитания актеров; не просто отношение Вильгельма к Шекспиру, а проблему трактовки Шекспира, его постановки на немецкой сцене. Т.Манн исследует не просто отношение Ганса к жизни и смерти, но проблему жизни и смерти, их взаимосвязи и противостояния; не просто акт свободы в понимании Ганса, а проблему свободы и необходимости в общефилософском значении и т.д. Интеллектуальный поиск кантовского героя более конкретен, хотя и направлен на осознание своего места в обществе.

Г.Кант и в этом романе избирает юмористически окрашенную манеру повествования, столь характерную для его предшествующих произведений (романы “Актовый зал”, “Выходные данные”), но, как и в предшествующих произведениях, юмористическое видение ситуации, в  том числе и самим героем, скажем, повзрослевшим Марком в “Остановке в пути”, не исключает драматизации повествования, реализующейся  прежде всего, в судьбе главного героя. Главный герой “Остановки в пути” уже в начале повествования включен в события остро драматические, за которыми стоит трагическая ситуация войны; он не имеет даже той малой “отсрочки” перед испытанием, которую имел Вернер Хольт в романе Д.Нолля. В романе Г.Канта главный герой уже в начале произведения приближен к читателю в своих размышлениях о солдатской жизни, его впечатления, ощущения и воспоминания изначально пронизаны нерадостным настроением, ибо он вспоминает  о  тягостной отправке на службу зимой, на морозный восток, в ситуации войны и семейного траура, так как отец и брат его уже погибли на войне. Негативное восприятие военной действительности усиливается неприязненным отношением Марка к солдатчине, поэтому для него перед отправкой в Кольберг “все вокруг было безобразным” . Г.Кант ставит героя в сложные и острые ситуации, при этом драматизм ситуаций по мере движения сюжета возрастает, что можно было наблюдать и в романе Д.Нолля. Драматизм и опасность испытаний сближают оба эти произведения с романом Г.Гриммельсгаузена “Симплициссимус”.

Недолгое пребывание Марка на солдатской службе сменяется пленом, пребывание в бараке дебоширов сменяется из-за ошибочного обвинения польской женщины тюрьмой, в которой Марк проходит этапы одиночного заключения, пребывания в общей камере с польскими уголовниками, а затем в камере с немецкими эсесовцами. Герой Г.Канта молод, романтичен в  своих ощущениях, идущих от его молодости и начитанности, поэтому повествование романа окрашено лирическими и поэтическими тонами, ибо Марк, заботясь о своем рассудке в окружении страшной действительности, не просто припоминает некогда прочитанное, но и уходит в поэзию и пытается поставить ее между собой и окружением как спасительный барьер. Поэтому становятся возможными в романе поэтические строчки, как, например, мысленное обращение Марка, висящего на подножке вагона, к польской девушке за стеклом, обращение, в котором он дает волю присущей ему фантазии, устремляя ее к мирной жизни: ”Машинисту локомотива я уже дал указание – проскакивать все места, где есть обелиски, подвалы со знаменами и священные дубравы. Мне самый вид их противен, и запаха их я не терплю. Знаешь, как должен пахнуть мир? Как свежеочищенный огурец. На худой конец как поле люпина... как воздух в березовой роще, когда только-только прошел дождь, или как  ветер, обдувающий коптильни в феврале, –  вот какой должен быть вкус у жизни” . Но Г.Кант, приближая читателя к поэтичному, светлому и, несмотря ни на что, юному восприятию жизни Нибуром,  постоянно  акцентирует  нетождественность героя окружающей действительности: ”Я всегда обладал способностью создавать себе собственный мир, если мне недоставало окружающего мира или он был не таким, каким я желал бы его видеть, но в той действительности – согбенных спин, шаркающих шагов, просительных взглядов и горестных вздохов – не оставалось места для полета фантазии” . Г.Кант  не подавляет читателя нагнетанием тягостных деталей, ужасающих своей натуралистичностью, воссоздавая ситуацию плена и тюрьмы, напротив, рассказы об увлечении пленных кроссвордами, припоминании увиденных фильмов, воспоминания Марка о прошлом содержат немало юмористически окрашенных эпизодов, однако и драматизм существования Марка постоянно напоминает о себе ситуациями, угрожающими и потрясающими. Ужасают картины, виденные Марком и другими пленными в Лодзи, где пленных заставляют бежать друг за другом по тюрьме, полной трупов заключенных, уничтоженных немецкими преступниками, и где Марка осыпает ударами плачущий старик. Нибур правильно оценивает обстоятельства, размышляя о побоях: “Получи я их где-нибудь в другом месте и из-за чего-нибудь другого, они, пожалуй, показались бы мне жестокими, что вовсе не значит, будто мне не было больно, но страх устанавливает иные масштабы; по этим масштабам полученные побои были пустяком, ведь они не лишали меня жизни” . Драматична обстановка лазарета, где Марк замечает, “что воздух, который сохраняет мне жизнь, отдает запахом гангренозной кожи и сгнивших конечностей” .

Полны драматизма лейтмотивы романа: страха, голода, холода и одиночества. Лейтмотив одиночества играет особую роль. Это не просто чувство одиночества, которое переживает Марк во время пешеходного перехода в плену: “в таком одиночестве, как на этих дорогах в конце января, я бывал редко” . Марк, в отличие от Вернера Хольта, проходящего через войну с одноклассниками и имеющего возможность найти поддержку, изначально одинок во всех драматических ситуациях военной и послевоенной  жизни:  от  отправки  на  фронт, когда мать, сломленная потерями, не идет его провожать, до страшнейшего испытания тюремной жизнью.

В сценах тюремной жизни чрезвычайно усиливается противостояние героя окружению. Г.Кант, в отличие от предшествующих своих романов, сосредоточивает внимание на становлении характера главного героя, волевых проявлениях в его поведении, умении защитить себя: ”А если кто-нибудь хочет знать, умею ли я огрызаться, пожалуйста: дважды ко мне не подъезжали ни попрошайки, ни педики” . Сильный характер и способность к отпору помогают Марку выстоять в постоянном противоборстве и противостоянии сокамерникам – эсесовским преступникам. Он, несмотря на страшное, грозящее смертью ночное купание в унитазе, устроенное ему сокамерниками, смело отвечает на угрозы гауптштурмфюрера: ”... вчера еще вы могли бы произвести на меня впечатление.  Но  сегодня  уже  все.  Не желаю иметь с вами ничего общего” . Он не просто не боится восстановить против себя генерала Эйзенштека, но и испытывает при этом чувство освобождения: ”... никогда еще я не был так свободен, как в этот миг, ибо больше нигде ничто подобное происходить не могло. Я разъярен на генерала и это ему показываю. Я насмехаюсь над генералом и свои насмешки произношу вслух. Я нападаю на генерала, и тот не может со мной  ничего сделать, кроме как обозвать балаганным оратором” .

Кант ставит важную проблему формирования человеческого характера. Как правило, в немецком романе воспитания не анализировался процесс формирования волевых качеств характера героя. Перед героем Гете не возникало проблемы выживания, его нравственное совершенствование осуществлялось через обретение доброты, внутренней чуткости, мягкости в общении с людьми. Сложнее процесс воспитания Ганса Касторпа в романе Т.Манна, но и он не поставлен в условия жизненной борьбы. Марк, как и Ганс, находится в ситуации вынужденной остановки на жизненном пути, но в романе Г.Канта “остановка” носит более угрожающий характер. Болезнь Ганса не опасна, и отъезд с горы возможен, пребывание Нибура в плену и тюрьме в ожидании возможного смертельного приговора делает более острой проблему выживания. Эстетическая, интеллектуальная атмосфера Бергофа в романе Т.Манна способствовала внутреннему совершенствованию Ганса. Ему, как и Вильгельму Мейстеру в романе Гете, легко сохранять чувство собственного достоинства, возвышающее в определенной степени героев романа воспитания над окружающим миром.

Интеллектуальные упражнения Ганса, как и Вильгельма, обусловлены естественной потребностью молодого существа в познании. Погружение героев Гете и Т.Манна в Innerlichkeit (внутренний мир) свидетельствует об их духовном богатстве. У Гете богатство героя в Innerlichkeit мыслится как необходимый процесс самопознания, но столь же необходим выход Вильгельма из Innerlichkeit. Эволюция героя прослеживается от стремления заглянуть в себя к познанию других людей, жизни и определению места в ней. Жизнь понимается не как примитивное приспособление (в этом смысле важно противопоставление Вильгельма и Вернера), а как поиск наилучшего варианта реализации своих способностей и возможностей на благо общества. Для героя Т.Манна Innerlichkeit – естественное состояние, не мешающее ему постигать окружающих людей, хотя жизнь, находясь на горе, он может изучать в очень неполных ущербных проявлениях. Полноту жизни герой познает интеллектуально. Практическая жизнь, в которую вступил Ганс после пребывания в Бергофе, останавливает его эволюцию. Марк в романе Г.Канта попадает в условия, неподходящие для совершенствования. Ганс в “Волшебной горе” уже подвергся угрозе заражения “демоном тупоумия”. Еще более реальной оказывается эта опасность для Марка в ситуации плена и тюрьмы. Интеллектуальная работа стала для Марка необходимостью, условием сохранения личности, формой защиты духовного “я” в обстоятельствах вынужденного сосуществования с военными преступниками. Выживание потребовало укрепления волевых  черт характера. Марка роднит с традиционными героями романа воспитания чувство достоинства, а в условиях плена и тюрьмы ему потребовались мужество, воля, стойкость и даже определенная жесткость в защите этого достоинства. Формирование этих качеств наряду с сохранением внутренней мечтательности и наивности придают индивидуальное своеобразие герою Канта и вносят новые черты в тип героя романа воспитания.

Проблема этического становления героя  – одна из важнейших и в романе Г.Канта. Но Нибур не ставит перед собой цели самосовершенствования. Этическое прозрение героя происходит помимо его воли. Автор прослеживает цепь воздействующих на Нибура импульсов. Воспитание Марка совершается не целенаправленно, как в “Вильгельме Мейстере” (попытка целенаправленного  воздействия  есть  и  в  “Волшебной  горе”),  а  стихийно.

     Среди “случайных” воспитателей Марка самые различные люди –  от родителей, дяди Йонни, советской женщины (врача-капитана) до эсесовских преступников, польских уголовников и польского следователя. При этом только влияние польского следователя на Марка было целенаправленным. Кант изображает воспитывающее воздействие множества людей на отдельного человека, вводя с этой целью множество эпизодических образов. Подобный принцип строения образной системы присущ и его прежним романам, но в “Актовом зале” и “Выходных данных” эпизодические образы в большинстве своем были связаны со вставными новеллами. В “Остановке в пути” новеллистичность повествования уже в такой мере не реализуется.

В экспозиции романа сохранилось сопряжение двух прошедших временных пластов и настоящего, но настоящее время не выступает в “Остановке в пути” в самостоятельной функции (в “Актовом зале” и “Выходных данных” сюжетным временем было и настоящее время). В “Остановке в пути” приметы настоящего размыты, все внимание сосредоточено на прошедшем и предпрошедшем времени жизни героя. Роман воспитания обычно не тяготел к ретроспективным формам повествования.

Сопоставление предпрошедшей и прошедшей жизни героя в романе Г.Канта помогает высветить процессы формирования нравственных и политических аспектов мировоззрения Нибура. При соотнесении времен явным становится влияние семьи на Марка, ее пролетарского существования, классово четких воззрений дяди Йонни. Отец, мать и Йонни внушили Марку нерасположение к нацистам (слова отца о службе в гестапо), помогли осознать свое пролетарское происхождение. Заложенные семьей основы классового и этического сознания в Нибуре делают возможной дальнейшую эволюцию Марка. В романе Канта представлен типичный для послевоенного романа воспитания демократический герой, становление нравственного сознания которого составляет содержание романа. Наличие подобной нравственной доминанты обнаруживает связь “Остановки в пути” с классической традицией. При этом особым образом развивается в романе  Канта  интернациональная тема (по-своему прозвучавшая у Эшенбаха, Гете, Новалиса, Т.Манна), соотнесенная с политической и нравственной проблематикой романа. Уже роман Эшенбаха содержал в утопической форме идею единения людей различных наций. В санатории Бергоф (роман Т.Манна) предполагалось естественное дружеское интернациональное существование людей, но как вся атмосфера горы, так и интернациональный мир ее был искусственным строением, возможным лишь в изоляции от большой жизни общества. Кант прослеживает реальный процесс формирования интернациональных отношений в сложнейших условиях послевоенной ситуации, особый драматизм которой заключался в зарождении взаимопонимания между немцем Марком, предполагаемым немецким преступником, и поляками, жертвами фашистских преступлений.

Эволюция нравственного сознания Марка сложна. Советская женщина, врач-капитан, беседуя с Марком, заставляет его размышлять: “Пока я наконец не додумался –  c трудом, с большим трудом, – что моя точка зрения на мир –  это точка зрения, которую мне внушили и преподали, и что –  с трудом, с большим трудом додумался я до этого –  существуют еще и другие точки зрения, и что вполне даже может быть –  с  трудом, очень осторожно, с оглядкой подходил я к этой мысли, –  что моя точка зрения на вещи и обстоятельства не всегда верна. И что –  о головокружительный взлет мужества!  –  возможно,  все-таки  верна  точка зрения других людей” .

Увиденное страшное разрушение Варшавы, следы преступлений соотечественников, найденная при разгребании развалин грифельная доска некоей девочки Хельдвиги Серп  –  все заставляет Марка задуматься над судьбами других людей (“преодолеть самого себя”) и подойти к осознанию вины: “Я твердо знал одно: в первую осень это получилось или в последнюю, огонь разожгли мы. И все, что сгорело, сожгли мы. И все, кто умерли, умерли от нашей руки”. Правда, это еще лишь признание общей вины немцев, из числа которых Марк исключает себя: “Я не знаю никакой Ядвиги. Это первая стена, которую я разрушаю”. Гауптштурмфюрер из камеры военных преступников, ратующий за единство сокамерников и призывающий к этому сообществу Марка, убеждает его в соучастии: “Ты замещал многих, не будь таким скромником. Без двух выстрелов из твоего автомата дело бы не обошлось...”.

Марк, не принимая сообщества нацистских преступников, признает свою вину перед поляками: “А вот полякам – ничего не поделаешь, это придется признать – ты кое-что должен. Если гауптштурмфюрер мог спокойно перемалывать улицу Генсея, потому что ты шел следом как подкрепление, значит, жителям улицы Генсея ты кое-что должен”.

Классический гетевский вариант романа воспитания претерпел к ХХ в. значительные изменения. Уже в “Волшебной горе” Т.Манна одного из воспитателей Ганса Касторпа иезуита Нафту, сторонника телесных наказаний и смертной казни, считающего, что не следует бояться обагрить руки кровью,– трудно причислить к “благородным” воспитателям. В романе Г.Канта число “неблагородных”воспитателей резко возрастает даже по сравнению с  романом Д.Нолля. Сам процесс взаимоотношений Марка Нибура с “воспитателями” резко драматизируется в “Остановке в пути”, достигая резкого конфликтного противостояния Марка нацистским “воспитателям”: “Деревянным истуканом я не был, но грубым был, прекратив общаться с остальными. Я строил убежища внутри себя, а снаружи обеспечил себе жизненное пространство, пользуясь всеми крепкими ругательствами. Так еще можно было существовать в изоляции, на сей раз добровольной,  присутствовать ровно настолько, чтобы к тебе не преминули обратиться, ко-гда ты сам того хотел, существовать в оболочке отчужденности, сквозь которую редко кто пытался проникнуть...”.

Классический немецкий роман воспитания не знал конфликтного действия (романы Эшенбаха, Гете, Новалиса, Т.Манна). Герой подобных произведений оказывался порой лишь в состоянии некоторой внутренней дисгармонии (например, состояние Вильгельма в момент разрыва с Марианной, Ганса при появлении Шоша с Пеперкорном, Парцифаля после первого посещения замка Мунсальвеш). Но в процессе эволюции герой преодолевал возникшую дисгармонию.

Действие в романе Канта развивается напряженно, драматично, происходит острое столкновение героя с окружающими людьми, его характер и мировоззрение формируются в конфликтной ситуации.

Марк Нибур становится невольным соучастником фашистской агрессии: не принимая войну,  он подчиняется обстоятельствам. В плену политическая пассивность героя мешает ему осознать складывающиеся после войны социально-политические отношения в Польше и собственной стране. Выбрасывая челноки из швейных машинок, отправляемых на восток, он пытается тем самым занять активную политическую позицию, но беседа с заключенным, бывшим директором банка Гесснером, лишает героя уверенности в правильности выбранного пути. Некоторое  время в плену конфликтные отношения Нибура с людьми (стычка с  фельдфебелем, жизнь в бараке дебоширов) являются для него лишь средством самозащиты. Условия плена и тюрьмы предъявляют к характеру Марка чрезвычайно суровые требования, заставляют его нацелить себя на твердость  характера, стойкость. Примечательно, что работа Марка над собственным характером – единственный осознанный аспект самовоспитания героя в романе, поэтому акцентированы “победы” и “поражения” Нибура в этом становлении.

В полной мере характер Марка раскрывается в ситуации противостояния эсесовским преступникам. Этапы конфликта (отпор капитану Шульцки, последовательное противостояние Марка генералу Эйзенштеку, столкновение с гестаповцем Рудлофом и др.) отражают изменение позиции героя. Инициатива противостояния исходит от Нибура, благодаря ей герой завоевывает новые политические, социально-классовые и нравственные позиции, обретает непривычную внутреннюю свободу, связанную с утратой верноподданнических представлений о социальной иерархии и преодолением расовых предрассудков, в результате чего ощущает себя чужим среди немцев, бывших эсесовцев и представителей так называемых высших слоев, и предпочитает за ответом на возникающие в сознании вопросы обращаться к полякам.

Таким образом, антивоенная тема приводит к драматизации всей художественной системы романа воспитания. Чрезвычайно драматичной в условиях войны становится судьба главного героя. Столь характерный для данного жанра мотив испытания трансформируется в цепь остродраматических ситуаций. Не одно, а множество испытаний выдерживает герой антивоенного романа воспитания, многие из которых оказываются для него смертельно опасными. Остродраматический сюжет антивоенного романа воспитания ставит героя в ситуацию конфликта с окружающим миром (Д.Нолль) или вводит его в длительное конфликтное противостояние с окружающими людьми (Г.Кант). Нравственная эволюция главного героя превращается в процесс драматически окрашенного прозрения, рождающегося в сложной внутренней борьбе, сопровождающейся драматичными взаимоотношениями главного героя с  воспитателями.

Художественные принципы создания образа главного героя обретают приметы трагедийных поэтических форм (тема вины главного героя (Д.Нолль, Г.Кант), трагическая “захваченность” сознания Вернера Хольта в романе Д.Нолля, трагический мотив одиночества Марка Нибура в романе Г.Канта).