О поведении человека можно сказать, что оно намеренное в том случае, когда оно связано с каким-то представлением о цели, которая направляет поведение. Этологи уже давно выделяют у животных движения намерения как показатели того, что именно животное собирается делать. И человек-наблюдатель, и другие особи данного вида могут предугадать будущее поведение животного по его движениям намерения, и, вероятно, неумно полагать, что животные не в состоянии прогнозировать ближайшие шаги в своем собственном поведении. Однако более вероятно, что движения намерения - это просто начальные стадии комплексов поведения, которые остаются незавершенными либо потому, что животное находится в состоянии мотивационного конфликта, либо потому, что его внимание переключается на другие возможные виды поведения. Действительно, трудно представить себе, каким образом животное, обладающее сложным репертуаром активностей, могло бы избежать проявлений таких начальных фрагментов поведения. Хотя некоторые так называемые движения намерения и могли стать ритуализованными в процессе эволюции, это отнюдь не означает, что они являются намеренными в обычном смысле этого слова.
Другая форма поведения животных, которая производит впечатление намеренности, - это наблюдаемая у некоторых птиц отвлекающая демонстрация, демонстрация ложного повреждения организма. Если сидящую на яйцах птицу, например песочника, потревожит какой-либо наземный хищник, то она может покинуть гнездо и вести себя таким образом, будто она ранена, т. е. волочить якобы сломанное крыло, заманивая подальше от гнезда. Когда птица отведет хищника на безопасное расстояние от гнезда, она внезапно вновь возвращается к своему нормальному поведению и улетает прочь. Большинство этологов склонны объяснить этот тип поведения в понятиях ритуализованной демонстрации, однако некоторые исследователи не исключают возможности того, что птицы намеренно ведут себя таким образом. Как отмечает Гриффин, наличие у животных психических состояний или намеренного поведения часто особенно рьяно отрицают в тех случаях, где имеется меньше всего доказательных данных. Трудность заключается в том, какие именно данные считать доказательными.
Проясняют ли этот вопрос различные исследования коммуникации у шимпанзе? Вудраф и Примак изучали способность шимпанзе к намеренной коммуникации, создавая ситуации, в которых человек и шимпанзе могли кооперироваться или конкурировать при добывании пищи. Они сообщали друг другу посредством невербальных сигналов о том, где находится спрятанная пища. Когда человек помогал шимпанзе, отдавая ей всю найденную пищу, обезьяна успешно посылала и получала поведенческие сигналы о местонахождении пищи. Когда же человек и обезьяна конкурировали друг с другом и человек забирал себе найденную пищу, шимпанзе научилась вводить в заблуждение своего конкурента, не подавая ему нужных сигналов и не принимая в расчет подаваемые человеком поведенческие знаки, которыми он пытался сбить ее с толку. Такое поведение шимпанзе заставляет предположить, что они способны разгадать цели или намерения человека по его поведению и что у них есть определенные знания о том, как человек воспринимает их собственное поведение.
В случае шимпанзе некоторые данные заставляют предположить, что эти обезьяны действительно способны обманывать. Одним из примеров могут служить наблюдения за развитием жеста указывания - нового поведения, которое обезьяны успешно используют, для того чтобы указать на контейнер с пищей или, обманывая экспериментатора, на пустой контейнер. В лабораторных или полевых условиях шимпанзе редко указывают на что-либо, хотя они прекрасно понимают указующие жесты человека. Второе наблюдение касается шимпанзе Сэди, которая указывала на пустой контейнер, когда у нее спрашивали, где находится пища. Когда человек поднимал контейнер и не обнаруживал там пищи, голова Сэди мгновенно направлялась в сторону другого контейнера, в котором, как она знала, находится пища.
Деннетт утверждает, что этологи и другие исследователи, изучающие поведение животных с когнитивных позиций, нуждаются в описательном языке и в таком методе, который допускал бы разные трактовки и поддавался бы эмпирической проверке. Он полагал, что теория «систем с намерениями» может выполнить эту роль. Деннетт приводит следующие примеры из работы Сейфарта и его коллег: «Зеленые мартышки при обнаружении различных хищников издают различные сигналы тревоги. Если эти крики, записанные на магнитную ленту, проиграть в отсутствие хищников, обезьяны будут вести себя в соответствии с этими сигналами. На сигнал о леопарде они будут прятаться на деревьях, на сигнал о змее смотреть вниз. Взрослые обезьяны издают тревожные сигналы в основном при обнаружении леопарда, африканского воинственного орла и питона, а детеныши сигнализируют криком о «леопарде», заметив любое млекопитающее, об «орле» - при виде многих птиц, а о «змее», сталкиваясь с различными объектами, напоминающими змей. С возрастом и опытом обезьяны начинают лучше классифицировать хищников». Приняв в качестве исходной позиции представление о наличии намерений у зеленых мартышек, мы рассматриваем животное как «систему с намерениями» и считаем, что у него имеются и предположения, и желания, и разумность - те качества, которые присущи системам соответствующего типа или порядка.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему