Главная задача общемирового процесса социального познания сегодня – это создать новую открытую культуру всей социальной науки. Эта новая культура должна находиться в рамках гносеологически воссоединенного мира знаний.
Знания можно разделить на три аспекта: интеллектуально – на научные дисциплины; организационно – на корпоративные структуры; культурологически – на общности ученых, разделяющих определенные общие посылки. Можно рассматривать научную дисциплину как некий интеллектуальный конструкт, определенное эвристическое средство. Это – способ определения так называемой области изучения со своим специфическим объектом, соответствующими методами и, следовательно, собственными границами. Она и называется дисциплиной, потому что стремится дисциплинировать интеллект. Дисциплина определяет не только то, что думать по конкретному поводу и как об этом думать, но также и то, что находится за пределами данного подхода. Сказать, что данный предмет является научной дисциплиной – это сказать не только, что это такое, но и чем этот предмет не является.
В первой половине XX века различные подразделения социальных наук утвердили себя и получили признание в качестве дисциплины. Все они утверждали себя способами, ясно подчеркивавшими, как они отличаются от других, соседних дисциплин. Результатом этого стало то, что остается мало сомнений, в рамках какой именно дисциплины написана данная книга или статья. Для этого периода характерно утверждение: “Это не социология, это экономическая история, или же это политическая наука”.
Границы наук отражали дихотомии в подходе к объекту изучения. Интеллектуальная проблема, возникшая при использовании этих дихотомий, – это те изменения, которые произошли в мировой системе после второй мировой войны. А к 70-м годам на практике началось серьезное размывание границ этих дисциплин. Размывание это стало настолько экстенсивным, что сегодня невозможно уже больше отстаивать ни названия существующих дисциплин, ни их границы в качестве интеллектуально обоснованных или даже очень полезных.
Но названия, тем не менее, не перестали существовать. Более того, различные дисциплины задолго до этого институциализировались в качестве корпоративных организаций, в форме университетских факультетов, учебных программ, исследовательских институтов, научных степеней и званий, академических журналов, национальных и международных ассоциаций и даже библиотечных классификаторов.
Институциализация дисциплины – это способ сохранения и воспроизводства существующей практики. Она представляет из себя создание реальных сетей с собственными границами, сетей, которые принимают форму корпоративных структур, имеющих требования для вхождения в них и коды, необходимые для признаваемых путей вертикальной карьерной мобильности. Академические организации стремятся дисциплинировать не интеллект, но практику. Они создают границы гораздо более жесткие, нежели те, что созданы дисциплинами в качестве интеллектуальных конструктов, и они могут пережить теоретические оправдания своих корпоративных пределов. В действительности они уже сделали это. Так, анализ социологии как организации в мире знания глубоко отличается от анализа социологии как интеллектуальной дисциплины.
Вызов социальным наукам пришел извне. Он начался с возникновения движения в рамках естествознания и математики, которое сегодня называется теорией сложности. Наиболее радикально этот взгляд был изложен, в частности, Ильей Романовичем Пригожиным.
Сэр Джон Маддокс, многолетний редактор журнала “Nature”, отметил важное значение концепции Пригожина и предположил, что исследовательское сообщество многим обязано ему “за его почти одиночное занятие на протяжении более сорока лет проблемами несбалансированности и сложности” .
Хотя Пригожин является Нобелевским лауреатом по химии за работы по диссипативным структурам, он ввел два ключевых методологических понятия научного анализа: “стрела времени” и “конец определенностей”. Оба концепта стремятся опровергнуть наиболее фундаментальные допущения ньютоновой механики, которые, как полагает Пригожин, пережили даже ревизии, вызванные квантовой механикой и теорией относительности. Не-ньютоновы понятия энтропии и вероятности, конечно же, не появились в самое последнее время. Они лежат в основе химии, развивавшейся в XIX веке, и, по существу, оправдывают различия между физикой и химией.
Однако, с точки зрения физиков, обращение к таким понятиям показывает второстепенность химии. Химия была неполной наукой именно потому, что она была недостаточно детерминистской. А Пригожин не только отказался признать меньшие достоинства этих понятий, он пошел гораздо дальше. Он захотел доказать, что сама физика должна быть построена на этих понятиях. Пригожин, в частности, допустил, что необратимость является “источником порядка” и “играет фундаментальную и конструктивную роль в природе” . Он дал ясно понять, что не хочет опровергнуть значимость ньютоновской физики. Однако эта область ограничена, поскольку “поддающиеся интеграции системы являются исключением” . Большинство систем “включает как детерминистические процессы (между бифуркациями), так и вероятностные процессы (в выборе отраслей)” , которые совместно создают историческое измерение, фиксирующее последовательные выборы.
Данная модель полностью инвертирует, переворачивает отношения социальных наук и наук естественных. Пригожин пишет: “Мы видим, что человеческое творчество и инноватика могут быть поняты как расширение законов природы, которые уже присутствуют в физике и химии” .
Таким образом, Пригожин стремится воссоединить обществознание и естествознание, но не на допущении XIX века о том, что человеческая деятельность может рассматриваться просто как вариант еще одной физической деятельности, а на инвертируемой основе того, что физическая деятельность может рассматриваться как процесс творчества и инновации.
Несомненно, такой подход является вызовом нынешней научной культуре. Более того, Пригожин также говорит по поводу рациональности о “возвращении к реализму”, которое не является “возвращением к детерминизму” .
Поможем написать любую работу на аналогичную тему