Флоренский Павел Александрович: жизнь и творчество

«Инженер? - да, 30 патентов на изобретения в советское время. Философ? - да, один из ярчайших интерпретаторов платонизма, один из ярчайших русских платоников. Поэт? - да, может быть, не крупный, но все-таки создавший стихотворения и выпустивший книгу стихов, друг А. Белого, росший в атмосфере символистов. Математик? – да, ученик знаменитого профессора Бугаева (отца А. Белого) , создавший очень интересные концепции в этой области» . Флоренский – это человек, которого никак нельзя однозначно охарактеризовать. Эта фигура, хотя и вызывавшая и вызывающая сегодня споры, безусловно, огромного масштаба.

С одной стороны, о Флоренском можно услышать самые восторженные отзывы, и сравнение его с Леонардо да Винчи говорит само за себя. С другой стороны, «стилизованное православие» , «букет ересей» , «хлыстовский бред» …Кто же он на самом деле?

Судьба выдающегося мыслителя, священника русской православной церкви, ученого-энциклопедиста Павла Александровича, человека многосторонне одаренного удивительна и трагична.

Он оставил значительные труды по философии, богословию, эстетике, теории языка, математике и физике, электромеханике. В его работах широко охвачены многие теоретические проблемы, намного определяющие время (лет на пятьдесят, как считал сам ученый) . Уже в начале нашего века он пришел к идеям, которые позднее стали основополагающими в кибернетике, теории искусства, семиотике. И это не все. Он был поэтом-символистом, произведения которого появлялись в «Весах» и выходили отдельным изданием, одаренным астрономом, прекрасным музыкантом, проницательным поклонником И. С. Баха, Л. Бетховена и его современников. Флоренский был полиглотом, в совершенстве владел латинским, древнегреческим и большинством современных европейских языков, а также языками Кавказа, Ирана и Индии.

Павел Александрович стремился синтезировать знания в самых различных областях, представить мир во всеохватном единстве. Нередко его упрекают в интеллектуальном аристократизме, элитарности. Возможно, для этого есть основания. Но все-таки, прежде всего, П. Флоренский был священником. Садился ли он за богословский или научный труд- он надевал епитрахиль и поручни, что символизирует священническое служение. П. Флоренский исповедовал и причащал Святых тайн умирающего на его руках В. Розанова, венчал молодого дерзкого А. Лосева. До ареста отца Павла в основном окружали люди «утонченной культуры» , но вскоре ему было суждено стать лагерным батюшкой, достойно пронесшим свой крест до конца.

П. Флоренский любил свою семью, свой род, свою Родинувеликую и несчастную Россию. Он родился 9 января 1882 года возле местечка Евлах на западе нынешнего Азербайджана, где отец его- инженер-путеец- строил тогда Закавказскую железную дорогу. Родословная отца уходила в русское духовенство; мать же принадлежала к старинному и знатному армянскому роду. Детские годы П. Флоренского прошли в Грузии, где он учился в Тифлисской гимназии, которую окончил первым учеником с золотой медалью в 1900 году. Он был прочно убежден, что кавказское детство и кавказские корни, впечатления от природы края оказались решающими для формирования его личности и философских воззрений. Поэтическое восприятие окружающего мира, страсть к знанию были свойственны Флоренскому с первых шагов его жизни. Он наделен был редкой остротою восприятия и подходил к природе с пытливостью естествоиспытателя. В каждом явлении старался он уловить скрытый, сокровенный смысл. И прежде всегоо море, которое постоянно и ненасытно созерцал в свои детские и отроческие годы. На его берегу он чувствовал себя «лицом к лицу перед родимой, одинокой, таинственной и бесконечной вечностью» . Впечатление от безбрежной, свободной стихии остались у него на всю жизнь, в душе постоянно стоял зов моря, рассыпчатый звук прибоя, бескрайняя самосветящаяся поверхность, соленый и пропахший йодом воздух, бесконечное богатство красок… Позже он сравнивал голоса моря, ритм прибоя с рядами Жана Фурье и математическими построениями Готфрида Лейбница; прибой слышался ему в знаменитых ростовских звонах, в набегающих и отбегающих ритмах баховских фуг и прелюдий. Более того, всматриваясь в самого себя, Флоренский открывал в ритме внутренней жизни, в звуках, наполняющих сознание, эти навеки запомнившиеся ритмы волн. И эта черта, это сочетание науки и поэзии проявлялись у П. Флоренского даже в самых серьезных трудах. Поразительно, что с своих искусствоведческих работах он использовал математический аппарат. Так, исследование, посвященное природе и живописи, «Обратная перспектива» - предваряют теоремы и теории множеств, что в начале XX века, когда он это сочинял, было совершенно новой областью математики. А работа «Мнимости в геометрии» будто специально писалась, чтобы ввести в строгую математику поэтическую образность.

Интенсивное общение с природой переходит у Флоренского в пылкое увлечение естественными науками; любимым писателем, кстати, одним из первых им самостоятельно прочитанных, становится И. В. Гёте.

Душу его, по собственному признанию философа, волновали самые разнообразные вопросы: поющие пески, пещеры с нависающими сталактитами и торчащими снизу сталагмитами, гейзеры, млечные пути и туманные пятна, бесконечно малые и бесконечно большие. К прочитанному из книг и журналов добавлялись рассказы отца, который часто приходил вечером в спальню к сыну, чтобы поговорить с ним. Круг тем очень обширный. Это путешествия Д. Ливингстона, Г. Стэнли или Д. Кука, дикие народы, каменный и бронзовый век, канто-лапласовская гипотеза мирообразования, волновая теория света, основы термодинамики, волновая теория звука и света, теория Ч. Дарвина… Казалось, что все складывалось как нельзя лучше: отличные успехи в гимназии, серьезное чтение научных и художественных книг, общение с природой, ученые беседы с отцом. И вдруг в последнем классе гимназии Флоренский пережил духовный кризис, он понял ограниченность и относительность физического знания. Первым порывом было стремление уйти в народ, отчасти под влиянием чтения Л. Толстого, потом- в монахи. Родители настояли на продолжении образования. Он поступает на физико-математический факультет Московского университета. И здесь он с жадностью впитывает знания. Помимо занятий математикой и физикой, посещает лекции по философии, самостоятельно изучает историю искусств.

Павел Александрович знакомится с символистами, завязывает дружбу с Андреем Белым, пишет статьи для журналов «Новый путь» и «Весы» .

Огромное влияние на него в те годы оказал один из основателей Московского математического общества Н. Бугаев. В это общество входили выдающиеся ученые- Ф. Бредихин, П. Чебышев, В. Цингер, Н. Жуковский. Они считали, что поискам мировоззрения поможет наука. ориентированная на математику. Для П. Флоренского эти идеи открыли необозримые перспективы философского творчества. Ему казалось, что философия превратится в строгую науку, о чем мечтали поколения математиков, начиная с Пифагора.

Университет П. Флоренский закончил с дипломом I степени, но неожиданно он отказался от предложения остаться на кафедре и от профессии математика. Молодой человек, которому прочили научную деятельность, поступает в Московскую духовную академию, желая, как он писал, «произвести синтез церковности и светской культуры» . И годы «второго студенчества» были наполнены напряженными занятиями, глубоким изучением самых разных дисциплин философии, филологии, истории религии и математики. Успехи его были так значительны, что уже на IV курсе он был избран на кафедру истории философии: предварительно ему поручили прочитать две пробные лекции, одну о Платоне, другую о Канте. Лекции и семинары П. Флоренского в Академии были посвящены истории мировоззрения, параллельно он преподавал математику и физику.

Лектором Павел Александрович был превосходным. Один из его учеников С. Волков вспоминал, что в нем не было ни величественности позы и жеста, ни эффективного звучания голоса, ни витийственной плавности фраз. Речь лилась будто изнутри, не стремясь к нарочитой красивости, она была прекрасной по своему органическому единству. В его лекции было некое магическое обаяние, он читал так, словно бы мыслил вслух.

Здесь, в Московской духовной академии, которая находилась в Сергиевом Посаде, у П. Флоренского, возник замысел будущей книги «Столп и утверждение Истины» , цель которой- осмыслить и выразить тот путь, что привел автора в мир христианского умозрения и православной церковности.

Но содержание труда глубже и значительнее, он интересен не только как оригинальное русское религиозно-философское сочинение, «Столп…» - своеобразная энциклопедия человеческого знания в самых разных областях. Вот почему он стал явлением в русской культуре. И по тематике, и по форме изложения, и по внешнему оформлению книга неповторима. Автор демонстрирует в ней почти «сверхчеловеческую эрудицию» , блестящие знания в области философии, теологии и математики, философские выводы подкрепляет фактами из области медицины, психопатологии, фольклора и лингвистики, обращается к математической логике, а порой цитирует поэтические произведения. Страницы книги написаны рукой талантливого писателя, ярко, образно, лирично.

«Столп…» перерабатывался автором 4 раза, вышел в свет в начале 1914 года в московском издательстве «Путь» .

Характерно, что П. Флоренский тщательно продумал оформление своего труда, в результате читатели получили издание, которому было суждено стать замечательным памятником книжной культуры. Краски, которыми напечатана обложка, были подобраны по рецептам древних софийских икон новгородской школы, каждой главе предшествует аллегорическая виньетка, заимствованная из книги петровского времени «Символы и эмблементы» . Помимо этого книга изобилует схемами, рисунками и репродукциями. Основной текст набран "елизаветинским" шрифтом.

«Столп...» принес автору заслуженную славу и вызвал много откликов. Книгу называли «единственной в мире» , которая «пройдет веков волнующую даль» , «выдающимся явлением в современной русской религиозно-философской культуре» , произведением «недюжинного таланта» .

После Октября 1917 года П. Флоренский продолжает свою напряженную творческую деятельность, несмотря на многие трудности и открытую травлю в партийной печати. Работоспособность его поразительна. Уже в 1918 году он готовил к печати собрание сочинений в 19-и томах.

Круг его обязанностей чрезвычайно широк. В течение трех лет он работает в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры и одновременно пишет работу «Троице Сергиева лавра в России» - сейчас она напечатана в 16-м выпуске «Прометея» . Преподает во ВХУТЕМАСе и создает «Обратную перспективу» . В обстоятельном исследовании «Мнимости в геометрии» он предвосхитил то что в физике наших дней называют антимиром. Не оставляет и занятия философией, создает капитальный труд «У водоразделов мысли» . А параллельно, с перерывами, на протяжении девяти лет пишет воспоминания о детстве.

К этому времени относится и начало его инженерной деятельности. Ученый участвует в подготовке плана ГОЭЛРО, работает в Главэлектро ВСНХ, изучает электрические поля и диэлектрики, в результате чего появилась его монография «Диэлектрики и их применение в технике» . Он читает доклады во Всероссийской ассоциации инженеров и редактирует «Техническую энциклопедию» и т д.

Жизнь этого выдающегося ученого-энциклопедиста. человека великих дарований оборвалась трагически. Он прошел тюрьмы, лагеря, печально знаменитые Соловки, где и был расстрелян 8 декабря 1937 года.

Человек совершенен только в 2 случаях: когда он творит и когда он любит.

Есть еще совершенство подвига или жертвы, но оно сопряжено с уходом из нашей жизни, и потому совсем нежелательно.

П. Флоренский реализовал себя полностью во всех 3 измерениях совершенства: он гениальный творец, он идеальный любящий отец своих детей, физических и духовных, и, к величайшему несчастью для нас, он мученик, священник, расстрелянный в соловецком Гулаге.

О мученичестве Флоренского сказано так много, что это заслонило самое главное открытие его жизни - книгу «Мнимости в геометрии» . За нее и арестовали отца Павла, за нее и убили, хотя, конечно, наспех приписали ему участие в монархической подпольной организации, что звучит абсурдно для всякого, кто знаком с жизнью и трудами Павла Флоренского.

На самом деле гениальный священник был абсолютно лоялен по отношению к существующей власти.

К чему бы ни прикоснулся Павел Флоренский своей мыслью, все начинало сиять и светиться новым неповторимым светом. Он открыл словарь на слове «истина» и прочел по-литовски «естине» . Значит, истина — это то, что есть, то, что достоверно само по себе и не нуждается в доказательстве, как солнце на небе.

Такой подход опережал движение философской мысли на годы. Пройдут десятилетия после выхода книги Флоренского «Столп и утверждение истины» , и появится целое направление лингвистической философии. Лингвистическая философия станет очень пристально всматриваться в слова и придет к выводу, что почти все научные определения упираются в расплывчатые многозначные значения, которые мы предаем словам. Мысль упирается в тупик. Все формируется словом, а слово - по природе своей неточно. Флоренский, нащупав условность слова, сразу нашел выход из тупика. Это интеллектуальное словотворчество, мыслитель сам создает свою мифологию вокруг слов, не скрывая субъективность творческого подхода. Так, слово «истина» связалось со словом «есть» , «Быть» , по-немецки «ist» .

Флоренский был твердо убежден, что любая научная истина должна иметь конкретный чувственный облик для человека. Ему принадлежит замечательный постулат доказательства бытия Божия. Если есть троица Рублева, значит есть Бог.

Иконостас- не преграда между алтарем и молящимся, а окно в другой мир. Флоренский не отрицал, что икона- символ, но для него символ был большей реальностью, чем доска, на которой троица запечатлена.

Магнетизм троицы Рублева притягивал взор Флоренского, внезапно открывшего в этой великой иконе геометрию Лобачевского. Ведь «воображаемая геометрия» великого геометра была действительно для зеркально выгнутых полусфер. Флоренский увидел, что геометрия иконы подчинена не Эвклиду, а Лобачевскому. Перспектива изогнутого пространства такова, что вы не смотрите вглубь картины, а картина охватывает вас своей изогнутой полусферой - вы внутри иконы.

Флоренский назвал это «обратной перспективой» . Оставался один шаг до главного открытия жизни. Вышла в свет на русском языке «Общая теория относительности» А. Эйнштейна, где все пространство нашей Вселенной оказалось искривленным именно по законам Флоренского.

С этого момента начался духовный поединок отца Павла с великим физиком. С чем же не согласился Флоренский в теории относительности Эйнштейна?

Дело в том, что согласно теории скорость света во Вселенной не может превышать 300000 км/с. Все, что за пределами этой скорости, в формулах великой теории выступает со знаком минус, обозначается мнимыми величинами.

С этим физическим фактом Флоренский не спорит, но он считает, что именно эти «мнимости в геометрии» обозначают реальность, неподвластную физике и космологии. Свет выше скорости света- это «тот свет» . Физически его нет, но, кроме физики, есть еще Дух.

Вспомним, что Флоренский считает, что Золотой фон древних икон символизирует свет невидимый, или «тот свет» .

Нет никакого сомнения, что священник П. Флоренский видит в формулах общей теории относительности фактическое подтверждение своей правоты. Он не согласен с Эйнштейном, но он согласен с его открытием: время и пространство по мере приближения к скорости света становятся равными нулю. Ну, а если перескочить через этот нуль и выйти в потусторонний мир? Сделать этот шаг Флоренскому помог Данте.

Читая «Божественную комедию» , отец Павел заметил, что Данте, спускаясь все ниже и ниже по кругам ада, внезапно оказывается наверху и выходит в чистилище. Это может происходить лишь в том случае, если есть точка вкручивания пространства по законом неэвклидовой геометрии. Спускаешься вниз- оказываешься наверху.

Соединив общую теорию относительности Эйнштейна и «Божественную комедию» Данте, Флоренский создал свой неповторимый образ Вселенной. Здесь дух является причиной возникновения света, а мысль летит по Вселенной быстрее всех скоростей. Границы же нашего земного мира очерчивают радиус светового луча, пробегая свой путь за 1 секунду. Таким образом, наш земной мир оказывается в пределах Солнечной системы, а то, что мы видим за ее пределами, - это уже другие, совсем не человеческие миры.

Получается, что физически мы пребываем здесь в пределах скорости света, а мысленно проникаем во все измерения мироздания, где, никуда не исчезая, свернулось в клубок наше земное время, вмещая прошлое, настоящее и будущее, реальная вечность.

Заканчивается книга «Мнимости в геометрии» очень важным мысленным экспериментом, который Флоренский осуществляет по законам теории относительности Эйнштейна.

Если любое тело будет мчаться по Вселенной со скоростью света, то оно «вывернется» во Вселенную и обретет бесконечную массу, то есть станет всей Вселенной.

И тут же у Флоренского возникла самая гениальная и ослепительная по красоте догадка. Вовсе не обязательно мчаться со скоростью света, чтобы «вывернуться» в мироздании, - надо им стать.

Что душа человека- это свернувшаяся в клубок Вселенная, знали многие философы и поэты, но до Флоренского такое утверждение было лишь красивой метафорой.

С появлением книги Флоренского «Мнимости в геометрии» метафора бессмертия превратилась в убедительную научную гипотезу.

Обратившись к вопросам генеалогии Флоренский значительно углубил в своих работах ее философские основы, определил главные понятия: единство рода как целого в его взаимосвязи с личностью. «Род для современного человека есть совокупность, ансамбль, агрегат, логический объем, то есть единство внешнее и механическое - не более» . Но для древнего он был единством существенным, единым объемом знания... Но чтобы нам, людям XX века, почти утерявшим зрение единого и за деревьями давно уже не видящими леса, опять понять это единство рода, приходится мысленно возместить недостаток своего зрения. Этими возмещениями могут служить гипотезы: «4-мерного зрения, единства крови или единство семени, единство биологической формы, и, наконец, единство чисто-мистического. Но при этом надо помнить, что все такие гипотезы- лишь костыли, которыми мы пытаемся скрыть уродство своей организации» .

На следующем этапе в монографии «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях» (1924) П. Флоренский определяет понятия духовного генетика и законы его бытия: «Род есть единый организм и имеет единый целостный образ. Он начинается во времени и кончается. У него есть свои расцветы и свои упадки. Каждое время жизни ценно по-своему, однако род стремится к некоторому определенному, особенно полному выражению своей идеи, пред ним стоит заданная ему историческая задача, которую он призван решить» .

В этой же работе Флоренский подходит к обобщениям, касающимся условий выживания, вырождения и возрождения не только родов, но и народов. «Но чем полнее и совершеннее выразился в известном представителе исторический смысл рода, тем менее оснований ждать дальнейшего роста родовой ветви, к которой он принадлежит. Нет никакого сомнения, жизнь рода определяется своим законом роста и проходит определенные возрасты. Но нет сомнений также и в свободе, принадлежащей роду, - свободе столь же превосходящей мощью своего творчества. Свобода отдельного представителя рода в среднем, как и полной жизни рода в целом превосходит таковую же отдельных родичей в среднем. Кроме того, в какие-то сроки и в лице каких-то отдельных представителей рода это самоопределение его получает чрезвычайные возможности. Род стоит тогда у ворот собственной судьбы» .

Совершенно очевидно, что философия генеалогии, пути к которой прокладывал П. Флоренский, невозможна без конкретных исследований определенных родов. Интерес к своим предкам, к истории своего рода он считал жизненной задачей всякого человека, стремящегося постигнуть свою роль и место в истории сменяющихся поколений и смысл появления на свет Божий. «Только при этом родовом самопознании возможно сознательное отношение к жизни своего народа и к истории человечества, но обычно не понимают этого и родовым самопознанием пренебрегают, почитая его в худшем случае – за предмет пустого тщеславия, а в лучшем случае за законный, исторически заработанный повод к гордости» .

Человек, в котором удивительным образом сочетались высочайшая образованность и культурность с глубочайшей и чистой верой, человек, для которого «... голос вечности вообще звучал... сильнее зовов временного» , человек, долгое время вычеркнутый из духовного наследства прошлого, вновь возвращен людям.