Гаврила Романович Державин — признанный первый русский поэт XVIII века. Д., вырвавшись из цепких оков классицизма, сумел заложить основу всех последующих систем русской поэзии. Без духовных од Державина, без его «Фелицы», «Памятника», без анакреонтических стихов и «Жизни Званской» невозможно представить себе русской поэзии. Именно в стихах Державина происходит вытеснение нормативного жанрового мышления подлинным лирическим чувством. На смену правилам приходит "язык сердца", ораторская интонация перестаёт господствовать безраздельно, возвышенный пиит уступает место человеку, живущему обычной повседневной жизнью, со всеми её бытовыми заботами и радостями. "Богоподобная царевна // Киргиз-Кайсацкия орды" — так начал Державин свою знаменитую оду «Фелица», обращённую к Екатерине II, странную на фоне уже существовавшей мощной ломоносовской традиции, прославлявшую венценосцу не прямо, а косвенно: во-первых, через обращение к литературному персонажу, а во-вторых, через противопоставление её развращённым "мурзам". Державин нарушает все жанровые каноны. Новый характер произведения требовал особого языка: “забавный русский слог”, как определяет его Державин. Ломка языковой иерархии классицизма; смешение высокого и низкого в языке поэта, использование лёгкой, шутливо-разговорной речи, прямо противоположной нарочито-приподнятому стилю Ломоносова; синтаксическая “свобода”: несовпадение синтаксических и логических связей, использование инверсий, в результате чего возникает ассоциативный синтаксис;Державин, распоряжающийся подобным лексическим материалом легко и свободно, основывался, по-видимому, до какой-то степени на ломоносовской традиции с её культом грандиозности, барочной экзотичности, призванной поразить воображение слушателя диковинными образами. Эта традиция им полностью переосмыслена. Эмоциональный спектр его стихов куда богаче. Грандиозность и экзотичность пародируются, но не так мучительно серьёзно, как это делал Сумароков в своих вздорных одах. В его строках сквозит ирония, беззлобная шутка. Не случайно позже в своем варианте горациевского «Памятника» он скажет о "забавном русском слоге". Этот принцип шутки, ставшей главной стилистической особенностью новой оды, Державин уже применял в «Стихах на рождение в Севере порфирородного отрока», посвящённых великому князю Александру. Вместо канонического ямба поэт избрал для своей оды хорей — размер песенный, упростил лексику, ушёл от ломоносовской патетики, введя сказочные, фольклорные мотивы. На самом деле он не реформировал, а разрушил жанр оды, соединив в одном стихотворении черты разных штилей.
Конечно, «Фелица» — стихотворение насквозь сатирическое, однако в сатиру не превратилась, поскольку сразу же переросло рамки последней. Державин фактически ищет идеал, идеал, которому сам поэт только стремится соответствовать. Подобным идеалом "человека без лжи" становится Фелица, то есть Екатерина. Однако образ её раздваивается. Перед нами одновременно и совершенная правительница, и живая женщина.
В стих. выражается надежда на то, что идеалу может найтись конкретное жизненное соответствие, на то, что гармония возможна. Соединение жизненности и совершенства.
Державин демонстрирует в своих одах небывалую стилистическую свободу, позволяющую ему вмещать в одно стихотворение как бы весь противоречивый, трагикомический мир. Стиль Державина необыкновенно динамичен.
Глубокий философский смысл поэзии Державина, её укоренённость в экзистенциальной проблематике становятся особенно явными в духовных одах поэта, среди которых два абсолютных шедевра — «Бог» и «На смерть князя Мещерского».
Облик Бога, нарисованный Державиным, ничего общего не имеет с каноническим изображением христианского Бога. Это бог-природа, бог-космос, бог — мировой разум. И человек осознаётся в своём отношении к Богу. Державин перечисляет свойства Бога, приходит к сознанию бессилия разума познать Божественную сущность. Поэт, сознавая, что он перед Богом ничто, приходит к оптимистической мысли о божественном происхождении человека.Державин расширил возможности языка в поэзии, он не занимался реформированием языка, но выполнил всю первопроходческую работу в русской поэзии; неоднородный сложный сплав, который представляет поэзия Державина, дал возможность находить в ней истоки своего творчества таким разноплановым поэтам, как Батюшков, Рылеев, Пушкин, Некрасов, Тютчев. Яркая красочность и ослепительный блеск державинских зарисовок природы отразились на пейзажной манере Гоголя. Ораторские интонации стиха Державина в новых условиях развиты Маяковским.
Анализ оды.
Следуя традиции, заложенной еще Ломоносовым, Державин перекладывает каждый стих псалма отдельным четверостишием правильным четырехстопным ямбом, нигде не отступая от высокого стиля.для конкретизации адресата своего гневного обличения Державин добавляет прилагательное: «земные боги». По этой же причине он переменил название оды: уточнил, что метит не в царей (он не якобинец! ), а прежде всего в плохо исполняющих свои гражданские обязанности вельмож и судий. Итак, в этой оде он продолжает одну из самых своих любимых тем — ту же, что и в «Вельможе», «Праведном Судии», «Радости о правосудии». Поэт следует содержанию оригинала, но развивает эту тему как логически выверенную, аргументированную ораторскую речь. Поэтому он и объединяет два стиха в одном четверостишии, чтобы с первых строк прояснить тему оды, поэтому он и добавляет строки от себя во второй строфе, тем самым локализуя в пространстве и времени содержание упреков «земным богам»: в России, современной Державину, главной причиной злоупотреблений является нарушение законов и взяточничество. Сравнивая текст псалма и четвертую строфу оды Державина, мы видим, что поэт предпочитает исторически конкретные обвинения, нежели указание на нравственно-духовное состояние души творящих неправду: мзда, то есть взятки, поборы, закрывает глаза властителям, и они, «имея уши не слышат, имея глаза не видят». Знаменательно, что в данном случае поэт, подобно всем христианам, прочитывает ветхозаветный текст через призму новозаветных истин.Поэт противопоставляет то состояние, в котором призваны находиться властители, впрочем, как и вообще каждый человек («По Божию дару вы сыновья Всевышнего и ангелам подобны», — говорит толкователь псалма ), тому состоянию, в котором они находятся по своему свойству и склонностям («Яко прочии человеци есте, то есть, смертные и порокам порабощенные, и потому, якоже и вси, подобным образом падаете; но падение ваше тем опаснее, чем более то возвышение, на котором поставлены» ). Державин подчеркивает эту мысль псалма, трижды начав строку с уподобления («и вы подобно:»). Причем во втором сравнении он вновь добавляет аллюзию («И вы подобно так падете, как с древ увядший лист падет»), на сей раз — на текст Ветхого Завета, на псалом 1, тем самым еще более драматизируя осознание контраста между «призванием» и «состоянием» обличаемых: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет» (цитируются стихи 1–3). Поэтому так естественно звучит в следующем четверостишии обращение: «Боже правых», ибо это противопоставление («правый — лукавый», «ходящий прямым путем и кривым») было уже актуализировано в предыдущих строфах. И этой мольбой к Богу правых, к грядущему Спасителю людей и Победителю лукавого (дьявола) заканчивается одна из пламеннейших од Державина. Ода, которую так любил декламировать на литературных чтениях Ф.М. Достоевский.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему