Ранний этап творчества И. С. Тургенева в русле эстетики «натуральной школы»

Несомненно, большое обаяние «натуральной школе» придавал И.С. Тургенев, мастер очерка, рассказа. Цикл «Записки охотника» (1847-1852) - лучшее произведение писателя. Характер таланта Тургенева был совершенно в духе школы. Его определил Белинский в 1847 году в письме к самому Тургеневу, прочитав первый «физиологический очерк» - «Хорь и Калиныч»: «Судя по «Хорю», Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род. Вот хоть бы «Ермолай и мельничиха» - не бог знает что, безделка, а хорошо, потому что умно и дельно, с мыслию. А в «Бретере», я уверен, Вы творили. Найти свою дорогу, узнать свое место - в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собою. Если не ошибаюсь, Ваше призвание - наблюдать действительные явления и передавать их, пропуская через фантазию; но не опираться только на фантазию... Только, ради аллаха, не печатайте ничего такого, что ни то ни се, не то, чтобы не хорошо, да и не то, чтоб очень хорошо. Это страшно вредит тоталитету (то есть целостности впечатления. - В.К.) известности...». Это определение является единственно верным; оно развертывалось потом в статьях Чернышевского и Добролюбова и подтверждалось самим Тургеневым, когда в воспоминаниях о Белинском и в других случаях он пытался сам истолковать себя.

В «Трех встречах» (1852) мы и видим попытку опереться на фантазию, где фабула явно присочинена, окутана искусственной тайной. Лиризм Тургенева подымается до подлинных высот, когда в основе его есть объективное содержание: будут ли это «Певцы», «Лес и степь», или музыка Лемма, или вся гамма трагических переживаний Лаврецкого и Лизы Калитиной в эпилоге «Дворянского гнезда». Вспомним, как необыкновенно лиричная «Ася» подала Чернышевскому материал и повод для извлечения из нее общественных выводов. В обособленном виде тургеневский лиризм даже холоден и назидателен («Довольно»). А в «Стихотворениях в прозе» (1882) в самых отвлеченных излияниях он обретает силу только тогда, когда касается реальности, какой-нибудь пережитой коллизии и пробуждается для какого-либо практического деяния («Воробей», «Мы еще повоюем!»). Даже рефреном построенный этюд «Как хороши, как свежи были розы» все время перемежается многозначными картинами реально пережитого.

В «Записках охотника» много эзоповских иносказаний, намеков. Умирающая Лукерья в «Живых мощах» утешает себя: «Привыкла, обтерпелась - ничего; иным еще хуже бывает». Куда же еще хуже? Но она радеет о крестьянах, изнывающих на барщине и оброке. Так, в защите барских интересов, пропадает недюжинная сила подневольного Бирюка.

Весь ужас был именно в этой обыденщине, обезличке, бесправности. Тургенев не изображает злодеев. А между тем чувствуется до предела накаленная атмосфера жизни.

Самым тяжким преступлением крепостничества было убиение живой души в подневольном рабе, лишение его всех человеческих прав. Тут разыгрывались целые трагедии. Особенность изображения их у Тургенева - сдержанность, тонкость рисунка, многозначность ситуации, высокая обобщающая художественность.