Место североевропейских и скандинавских стран во внешнеэкономических связях России.

Существование государства требует от экономической системы обеспечения функций, не совпадающих с принципом максимализации экономического эффекта: это безопасность государства, социальные программы, оптимизация отраслевой и территориальной структуры. Данное положение было аксиомой государственной политики на протяжении 1990-х гг. При этом значимые рыночные структурные реформы не сопровождались адекватной реорганизацией региональной политики. Реализация положений Концепции, разработанной в МРР, в случае подкрепления ее соответствующими механизмами и закрепления юридического статуса, позволит перейти к реформам в этой ключевой сфере.

Стартовой предпосылкой анализа достоинств и недостатков Концепции является предположение о допущении ограниченного неравенства в региональном развитии. В трудах представителей петербургской экономической школы такой допуск впервые рассматривался в контексте территориальных последствий кризиса 1998 г.: “Деградация экономики - это тоже качественное изменение экономики, возможность которого в практических целях надо учитывать <…> если регионом исчерпаны прежние ресурсы и возможности развития и вместо них не привлечены новые <…> практически неизбежной становится деградация структуры народного хозяйства” (1).

В условиях глобализации экономики возрастает значение регионального аспекта организации и управления обществом. В последнее время в экономическом развитии повышается также роль внешних факторов, в том числе приграничности. Иностранные инвестиции могут позволить субъекту федерации удвоить ВВП за несколько лет (Ленинградская область) или хотя бы сохранять прежнюю динамику развития (Калининградская область) при отсутствии собственных значимых ресурсов. При этом “периферия, как зависимая территория, контролирует в лучшем случае только свои ресурсы и испытывает влияние случайностей даже на дальних рынках; она изолирована от всех других регионов, кроме центрального, и в меньшей степени содействует коммуникационному потоку внутри территории; обладает незначительным культурным потенциалом, который фрагментарен и ограничен и не преобладает на политически определенной территории. Во всех этих сферах периферия зависит от одного или более центров….” (2). Можно добавить: одним из таких центров является внешний управляющий центр(ы).  В этом специфика приграничных районов. 

Столица или Центр как генератор управляющих воздействий на региональное развитие утрачивают свою монополию на управление. Если ранее Центр контролировал почти весь объем сделок между владельцами ресурсов на всей территории, то ныне развитие целых регионов зависит от качества сотрудничества с ближними и дальними соседями.

В связи с этим возникает еще одна задача, отмеченная в Концепции, – обеспечение горизонтальных связей между территориями, так как “территориальная ткань страны, сшитая лишь из вертикальных связей, оказывается весьма неплотной и непрочной” (3).

Динамичные  центры, районы вытесняют часть функций на другие территории, а сами ускоряют у себя инновационные процессы, сохраняя за собой мощные ресурсы конкурентоспособности  на уровне национального и международного разделения труда.

Это имеет непосредственное отношение к наращиванию или снижению международного (в целом) и трансграничного (в частности) потенциала  территории. При этом “Сердцевинная Россия рискует оказаться забытой. Возникнут споры по поводу инфраструктуры (“у меня есть нефтепровод, у тебя — нефть”)” (4).

У большой части субъектов и вовсе не окажется вообще ничего. В этом случае любой регион будет расчленяться на локальные центры и суб-центры экономической активности и физическое пространство, то есть пространство  сегрегируется. Отметим, что внешние воздействия не управляемы из центров принятия решений в самой России.

Столица или Центр как генератор управляющих воздействий на региональное развитие утрачивают свою монополию на управление.

При этом практика экономического развития Приморского края, к примеру, свидетельствует о том, что даже такая критикуемая форма приграничного сотрудничества как челночная торговля, позволила избежать масштабного кризиса в 1990-1992 и 1998 гг. Вариант Карелии подсказывает еще один вывод — формирование зависимости может носить характер долговременной тенденции. Есть примеры Смоленской и Брянской областей, граничащих с Белоруссией. В первой доля товарооборота с Белоруссией – 96%, во второй – 40%, соответственно душевой ВРП в Смоленской области в 1,4 раза больше, чем на Брянщине. Возьмем три области, граничащие с Украиной: Белгородскую, Воронежскую и Курскую, где доля товарооборота с Украиной составляет: 74,7%; 38,1% и 65% соответственно. Белгородская область с наибольшей долей приграничных связей превышает уровень душевого ВРП Курской области – в 1,21 раза, а Воронежской – в 1,32 раза (5).

Торговля и кооперация лесопромышленного комплекса (ЛПК) с Финляндией началась еще в советский период. Однако если ориентация ЛПК на Финляндию в 1991-1992 гг. означала 10-15% экспорта при 85% внутреннего потребления, то сегодня ситуация обратная. Формируемая зависимость не носит взаимный характер. Финский ЛПК может перейти на отечественное сырье. Российские производители в условиях моноотраслевой экономики и разрыва связей с традиционными российскими рынками обречены не на стагнацию производства, а на его полное разрушение. Это подтверждают эксперты: “В Российскую Федерацию вывозится менее 20% производимой в Карелии промышленной продукции. Примерно 30% потребляется в республике (электроэнергетика, машиностроение, лесозаготовительная, деревообрабатывающая, стройматериалов, легкая, пищевая, полиграфическая и прочая). Причем доля вывозимой в Россию продукции в реальности меньше, так как часть продукции экспортируется фирмами других регионов” (6).

Равенству в бедности противопоставлено соревнование в эффективности. Для пограничных субъектов федерации и муниципалитетов приграничность становится дополнительным, но лишь потенциальным ресурсом.

Патернализм не отменяется в Концепции, но дополняется определенными конкурентными элементами. Известная дилемма региональной политики “эффективность или равенство” приобретает законченный вид. Равенству в бедности противопоставлено соревнование в эффективности. Для пограничных субъектов федерации и муниципалитетов приграничность становится дополнительным, но лишь потенциальным ресурсом. Кто его уже использует? Если двигаться с северо-запада на юго-восток вдоль наших границ, то прежде всего следует еще раз упомянуть Карелию, экспорт которой направлен строго на Запад.

Динамика развития Ленинградской области, безусловно, положительная, однако она лишь в середине 1990-х гг. опиралась на приграничное сотрудничество. В настоящее время далекие США прочно обогнали по инвестициям близкие Скандинавские и северные страны. Далее, конечно же, Калининградская область, развитие которой приобретает характер международной программы. Активно вовлечены в программы еврорегионостроительства Брянская, Харьковская и Белгородская области. На Урале следует упомянуть Оренбургскую область; в Сибири трансграничное сотрудничество опирается на заинтересованность и практическую деятельность губернатора Хабаровского края В. Ишаева.

Вопрос о перспективах развития приграничных субъектов федерации связан с поиском некоторых индикаторов развития. Здесь критически важным показателем является сальдо миграции. Уровень миграции позволяет в “чистом виде” оценить социально-экономическую привлекательность региона. Исследования, проведенные в Ленинградской области, четко показывают: депрессивность формируется в муниципальных образованиях, “не запустивших” механизмы внешних связей и не сумевших себя “продать” на рынке иностранных инвестиций. Они не подвержены действию тех демографических процессов, которые развертываются в России. В ближайшие 15 лет концентрация населения в главной полосе расселения и приграничных районах неизбежна. Люди хотят переехать в более благополучные регионы, где есть спрос на рабочую силу. Проблема в том, что условия для подобного переезда не созданы. Требуется сформировать условия, которые оторвут человека от его привязанности к месту жительства в депрессивных районах.

Возможность участия региона в трансграничном сотрудничестве может быть оценена следующими показателями:

1. Степенью участия региона во внешнеэкономических связях страны и, в особенности, в экспорте;
2. Географическим и транспортно-экономическим положением района по отношению к основным объектам, через которые осуществляется внешнеторговый грузооборот между Россией и зарубежными странами. Большое значение в этом случае будут иметь показатели удельных транспортных затрат (как по железнодорожной и автомобильной сети, так и по сети трубопроводов, связывающих центры производства и потребления в России и за рубежом);
3. Особенностью современной и перспективной отраслевой территориальной структуры района;
4. Оценкой экономической эффективности вариантов развития с учетом международного разделения труда (с анализом прямого и косвенного эффекта внешнеэкономических связей района и частных отраслевых эффектов с учетом внешних факторов) (7).

Возвращаясь к оценке Концепции, важно уточнить, какие регионы могут значительно отстать в развитии в случае сокращения объемов федеральных средств на региональные программы. Прежде всего это Северный Кавказ, депрессивные регионы Восточной Сибири, ряд субъектов федерации в Центральном федеральном округе. Если говорить о приграничных субъектах, то это Псковская область, опять же республики Северного Кавказа, Астраханская область, Курганская область, республики Алтай и Тыва.

Следующий принципиальный вопрос, это критерии, предъявляемые в Концепции  к регионам – “локомотивам” (“Регион можно считать “локомотивом”, если он соответствует следующим условиям:

- в данном регионе наблюдается устойчивая тенденция к росту пассажиро- и грузопотока;

- наличие в регионе научно-образовательного центра мирового или федерального значения;

- в данном регионе (городской агломерации) сформирована стратегическая инициатива, имеющая значение для всей страны;

- данный регион должен иметь высокий научно-технический, интеллектуальный, кадровый и социально-экономический потенциал;

- регион уже осуществляет весомый вклад в прирост ВВП страны;

- в данном регионе существует или может сложиться стратегическое партнерство власти, гражданского общества и бизнеса;

- в перспективе 10-12 лет данный регион может стать “девелопером” для соседних территорий”.

     Такой подход не представляется продуктивным. Во-первых, грузо- и пассажирооборот не обязательно может способствовать  развитию региона.

Через Псковскую область идут транспортные пути и растет транзит, но что это дает самой области?  Наличие в регионе научно-образовательного центра мирового или федерального значения создает дополнительный ресурс развития на стадии Силиконовой долины, коридора М-18 или японских технополисов. Безусловно, регион должен иметь высокий научно-технический, интеллектуальный и социально-экономический потенциал, но прежде всего это должен быть востребованный потенциал. Что касается задачи организации стратегического партнерства власти, гражданского общества и бизнеса, то она представляется выполнимой за горизонтом самого долгосрочного планирования.

Самый главный вопрос в Концепции - это проблема поиска оптимальных механизмов регионального развития. В документе МРР такие новые механизмы, прежде всего, особые экономические режимы, рассмотрены вскользь. Если мы признаем, что “полюса роста” могут оказаться и в приграничных районах, и в эксклавных регионах, то, вероятно, помимо общей фундаментальной теоретической базы и набора соответствующих принципов должны быть специальные практические инструменты. Кстати Северо-Запад мог бы быть полигоном для разработки соответствующего механизма трансприграничного сотрудничества для данной Концепции.