Своеобразие рассказов Горького 90-х гг. 19 в. Проблематика и художественная специфика.

    В конце XIX века в русской литературе появляется новый герой — босяк, человек, отвергнутый обществом, изгой, судьба которого никого не интересует. Такой герой изображается в реалистических рассказах М. Горького. Художник рисует образ босяка неоднозначно, он пытается выявить причину, по которой герой опустился на дно общества. Писателя интересует внутренний мир, чувства, переживания босяка, влияние социального положения на его мироощущение. Горький рассматривает и исследует состояние несогласия героя с самим собой, причину его определенного поведения.

    Одним из ранних реалистических произведений М. Горького является рассказ “Коновалов”, в котором повествуется о судьбе босяка Александра Ивановича Коновалова. Главный герой был прекрасным пекарем, действительно талантливым в своем деле, но в силу одной особенной черты своего характера, а именно меланхолии, чувства тоски, да такой, что “невозможно в ту пору жить ”, и “ все на свете... опротивеет ”, а герой “ сам себе становится в тягость”, он бросает все и уходит бродяжничать. Позже Коновалов возвращается, и здесь происходит его первая встреча с повествователем, которым является “подручный” пекаря.

      Горький сравнивает Коновалова с богатырем и в то же время пишет о том, что он всё еще оставался ребенком в своем восприятии мира, то есть он сохранил искренность, доверчивость, способность видеть хорошее во всем, веру в добро, в людей и в их нравственность.

      Коновалов — босяк, и, казалось бы, должен чувствовать себя обиженным, обделенным, должен обвинять во всех своих несчастьях, а потому быть враждебно настроенным к обществу, изгнавшему его, но этого не происходит, напротив, главный герой, к величайшему удивлению повествователя, “с таким легким духом выделяет себя из жизни в разряд людей, для нее не нужных и потому подлежащих искоренению”, считал, что “во всей неурядице личной жизни был виноват только он сам”. Подобные размышления свидетельствуют о способности героя к самоанализу, что выделяет его из общей массы босяков “под отдельную статью”. Коновалова также характеризует отличное от мнения многих других представителей его социального класса отношение к природе, женщинам, просвещению (образованию).

     Герой рассказа Горького питает огромный интерес к книгам, часто просит повествователя почитать ему. Коновалов искренне верит в происходящие в книге события, порой даже чувствуя себя их участником.

    На протяжении всего рассказа повествователь и главный герой рассуждают на многие темы, связанные с босячеством, тем самым выявляя свои точки зрения относительно их. Таким образом, можно говорить о том, что Коновалов способен на философские размышления. Персонаж рассказа не ограничен и может видеть истинную причину определенного поведения босяка и формирования его особого мышления. Коновалов говорит о происхождении склонности босяка ко лжи, обману, выдумыванию различных историй, к преувеличению каких-либо событий, происходивших с ним.

     Казалось бы, перед нами действительно хороший человек, заслуживающий лучшей участи (доли), однако в чем причина неустроенности его жизни, где искать истоки его меланхолии и тоски, которые в конечном итоге привели его к самоубийству? “Не нашел я точки моей... Ищу, тоскую, — не нахожу...” — таков итог размышлений Коновалова, таков ответ на заданный выше вопрос. .

К числу «босяцких» рассказов Горького примыкаетрассказ  « Дед  Архип и Ленька», значительный по своим художественным достоинствам и идейному содержанию.

В этом рассказе писатель обращается к теме украденного детства. Горький повествует о странствующих нищих — деде Архипе и его внуке Леньке.

С первых же страниц рассказа у читателя рождается чувство сострадания к этим обойденным судьбой людям.

Архип — человек преклонных лет, в прошлом, наверное, крестьянин. Долготерпение, покорность богу, судьбе — все те качества, которые видел в крестьянстве Л. Толстой, сродни деду Архипу. Он ничего от жизни не ждет, ни к чему не стремится. Единственная его цель и забота — прокормить внука-сироту, которого он опекает вот уже семь лет.

Ленька иначе смотрит на мир. Очень любознательный, он жаждет открытий, тянется ко всему хорошему. Странствуя, Ленька уже достаточно хлебнул горя, не раз сталкивался с несправедливостью, но он мечтает о «больших чудесных городах, населенных невиданными или добрыми людьми, у которых не нужно будет просить хлеба...».

Основу рассказа составляет столкновение различных нравственных идеалов деда и внука. Для деда средство поддержания существования — воровство, а Ленька хочет видеть жизнь чистой и справедливой.

Завязкой в рассказе становится история с платком, который украл у девочки дед Архип. Ленька, движимый благородным чувством, пытается успокоить девочку, в страхе ожидающую наказания за утерянную вещь, защитить ее от отца. Мальчик оскорблен, узнав, что платок похитил его дед, но еще большее угрызение совести, стыд, возмущение испытывает Ленька, услышав, как дед публично отрицает то, что снял со стены кинжал. Драма в душе Леньки нарастает.

Открытое столкновение между дедом и внуком происходит в степи, в стороне от людей. Это безлюдное пространство усиливает драматизм их конфликта. Ленька, убедившийся в том, что дед его — вор, проклинает его, желая ему смерти и непрощения на небесах. Дед почти с отчаянием объясняет внуку, почему он воровал. О своей нечисто прожитой жизни он говорит как о подвиге во имя внука, что он нянчил его, для него только жил, на жизнь внука копил и воровать приходилось. Как бы в унисон разыгравшейся между людьми драме в степи начинается гроза, во время которой дед и внук гибнут.

Пейзаж становится здесь одним из важных сюжетных компонентов, организующих повествование, хотя природа здесь рисуется в сдержанных, спокойных тонах, исключающих всякую экзотику.

     Рисуя образы босяков, Горький ясно видел, что они не герои и лишь в редких случаях «рыцари на час». Но в сопоставлении с людьми «нищеватого, мещанского типа» в босяке есть та «необыкновенность», которую писатель стремился обрисовать как можно ярче, выделить как можно рельефнее.

В рассказе «Челкаш» крестьянскому парню Гавриле с мелкой душой собственника — одному из сотен тысяч крестьян, которые уходили в 90-х годах из разоренной деревни на заработки,— противопоставлен Челкаш — тоже в прошлом крестьянин. Он давно покинул деревню и навсегда освободился от страсти к накоплению, к наживе. Деньги нужны ему теперь для того, чтобы пить, веселиться, угощать других, забыть на время о том, что он отверженный, босяк. Встреча с Гаврилой заставила Челкаша вспомнить свое крестьянское прошлое, и его потянуло к этому простоватому парню.

Челкаш и Гаврила решаются на воровство.

Во время воровской авантюры Гаврила переживает панический страх перед незнакомой ему стихией моря. Челкаш, напротив, испытывает восторг перед могучей ширью морского простора.

Он любуется картиной движения бесконечных масс лилово-сизых облаков, вздымающихся в небо из синей дали моря.

По-разному проявляют герои себя, обретя деньги. Челкаш готов тут же с лихостью их спустить, ибо в его глазах деньги цены не имеют. Гаврила же при виде денег утрачивает человеческое в своем облике, он готов ради денег убить товарища.

Драматизм столкновения между Челкашом и Гаврилой все возрастает и достигает кульминации в заключительной части рассказа. Челкаш испытывает отвращение к Гавриле, который униженно умоляет его отдать все деньги на обзаведение хозяйством. Челкаш с презрением отказывается от своей доли в пользу Гаврилы. Это и есть та относительная романтизация босяка в рассказах о «бывших людях», за пределы которой Горький нигде не выходит, он не выдает этих достоинств босяка за достоинства социально положительные, способные сделать его революционно активным.

Пути героев разошлись. Уходит Челкаш, голова у него обвязана тряпкой, покрасневшей от крови. Он идет, пошатываясь, «тихо дергая свой бурый ус». Посмотрев ему вслед, отправляется в путь и Гаврила. Исчезли мутные угрызения совести, торжествует душа собственника. Он «снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш».

      Для каждого периода времени характерен свой тип героя, и литература, призванная отражать все явления реальности (повседневной жизни человека), исследует особенности характера нового человека.

Автобиографическая трилогия Горького («Детство», «В людях», «Мои университеты»). Ее значение и художественное своеобразие.

В годы реакции Горький начал писать автобиографическую трилогию. Первая часть — повесть «Детство» — появилась в 1913—1914 годах.

Вторая часть—«В людях» — была напечатана в 1916 году, и третья — «Мои университеты» — уже после революции, в 1923 году.

Автобиографическая трилогия Горького — одно из лучших, интереснейших произведений писателя. Первая часть ее посвящена описанию жизни Алеши Пешкова в семье деда до того времени, когда мальчика отдали в услужение в магазин обуви. Вторая часть рассказывает о жизни героя трилогии «в людях» — с 1878 по 1884 год. Третья часть посвящена казанскому периоду — с 1884 по 1888 год.

Автобиографический жанр в русской литературе XIX века был представлен такими выдающимися произведениями, как «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Н. Толстого, «Былое и думы» Герцена, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, «Очерки бурсы» Помяловского, «Пошехонская старина» Салтыкова-Щедрина. Творческий опыт классиков русской литературы был унаследован Горьким.

Трилогия Горького представляет огромную ценность для изучения его жизненного пути, для понимания процесса его духовного становления. Горький рассказывает о детских годах своих в семье Кашириных, о всех унижениях и горестях, которые довелось ему испытать, о тяжкой и безрадостной жизни «в людях», о своих мытарствах и напряженных идейных исканиях.

Но в трилогии Горького изображены не только темные и жестокие нравы. Писатель воспел замечательную нравственную силу русского народа, его страстное стремление к справедливости, его душевную красоту и стойкость.

В повести «Детство» он писал: «Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе — человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой».

Перед читателем проходит галерея простых и хороших русских людей. Среди них: приемыш в доме Кашириных — Цыганок, отважный, веселый человек с большим и добрым сердцем; мастер Григорий с его душевной теплотой и влюбленностью в свое дело; человек, которому дали странное прозвище «Хорошее дело»; пароходный повар Смурый, приохотивший Алешу к чтению; Ромась и Деренков, сблизившие его о революционной интеллигенцией, и многие другие.

Особая роль отведена в трилогии Акулине Ивановне Кашириной — бабушке Горького. Первоначально повесть «Детство» Горький, даже был намерен назвать «Бабушка». Акулина Ивановна — человек большого ума, яркого художественного дарования и чуткой сердечной отзывчивости.

Главный герой книги — Алеша Пешков. Горький с исключительной глубиной раскрывает процесс его нравственного возмужания, нарастание в нем решительного протеста против пошлой, бессмысленной и жестокой жизни мещанства, жажду иной жизни, разумной, прекрасной и справедливой.

Протест против диких нравов окружающей среды постепенно перерастает у героя трилогии в осознанную борьбу против устоев самодержавной власти, против эксплуататорского строя в целом. Впечатления суровой действительности, книги, революционеры, «музыка трудовой жизни», воспетая писателем в повести «Мои университеты», вплотную подводят Алешу Пешкова к революционным выводам. Трилогия в этом смысле становится повествованием о талантливом русском человеке из народных низов, который побеждает все препятствия на своем пути к высотам культуры, приобщаясь к революционной борьбе за социализм.

Таким образом, Горький и в предреволюционное десятилетие энергично и страстно боролся за победу революции, утверждая традиции и идеи передовой литературы.

В повестях автобиографической трилогии «Детство»,  «В людях» (1913-1916) и «Мои университеты» (1925)  М.Горький изображает героя, способного к духовному  саморазвитию. Процесс формирования человека был  новым в литературе. В известных произведениях о детских  годах С.Аксакова, Л.Н.Толстого, А.Н.Толстого основное  внимание уделялось изображению внутреннего мира ребенка. Исследователи горьковского творчества считают,  что социальная природа героя трилогии, общность судьбы  с народом отличают это произведение от других образцов  автобиографического жанра.  Детство, изображенное Горьким, далеко не прекрасный период жизни. Это не только история души ребенка,  но и русская жизнь в определенную эпоху.

Герой «Детства»  всматривается в эту жизнь, в окружающих людей, пытается  понять истоки зла и враждебности, тянется к светлому. Сам  писатель много видел и испытал в детстве. Он писал:  «Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской  жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить  об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе:  стоит; ибо это - живучая, подлая правда, она не издохла  и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до  корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души  человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.  И есть другая, более положительная причина, побуждающая меня рисовать эти мерзости. Хотя они и противны,  хотя и давят нас, до смерти расплющивая множество прекрасных душ, - русский человек все-таки настолько еще  здоров и молод душой, что преодолевает и преодолеет их».

Несмотря на то, что эти высказывания даны писателем  лишь в 12-й главе, они являются ведущей нитью повести.  Не в хронологическом порядке, последовательно и спокойно движется повествование: картины, нарисованные писателем, возникают как результат наиболее сильных впечатлений, оставшихся в сознании ребенка от столкновений с  действительностью.

Зная особенности детской психики,  Горький показывает мрачное и трагическое в противопоставлении со светлым и радостным, что производит наиболее сильное впечатление на ребенка.  Так, на смену тяжелому впечатлению от картин трагической смерти отца приходит ощущение счастья от близости с необыкновенным человеком - бабушкой; картина  нечеловеческой жестокости деда во время наказания детей  соседствует с описанием задушевной беседы деда с Алешей;  инквизиторским развлечениям дядьев противопоставлены  добрые и остроумные забавы Цыганка.  Важно увидеть «тесный, душный круг жутких впечатлений», в котором жил Алеша в семье Кашириных, как  расширялись представления героя о нравах собственного  мира за пределами дома деда.

Огромное влияние на Алешу  оказали те «прекрасные души», с которыми он встретился  в доме деда и в окружающем мире и которые вселяли  «надежду на возрождение… к жизни светлой, человеческой».  Особенность «Детства» состоит в том, что повествование ведется от лица рассказчика. Такой характер изложения не является новым, но сложность заключается в том,  что изображаемое в повести видится и глазами ребенка,  главного героя, находящегося в гуще событий, и глазами  мудрого человека, расценивающего все с позиций большого жизненного опыта.

Именно то обстоятельство, что рассказчик сохраняет в повести горячую непосредственность  детского восприятия мира и в то же время дает глубокий  социально-психологический анализ, позволяет сделать  вывод о том, что Горький пытался вызвать отвращение к  «мерзостям жизни» и привить любовь к душевно щедрому,  стойкому и талантливому русскому народу.

«Окуровский цикл («Городок Окуров», «Жизнь М.Кожемякина»)» Горького. Художественное своеобразие и мастерство писателя.

В повестях «Городок Окуров» (1909) и «Жизнь Матвея Кожемякина» (1911) Горьким создано широкое, обобщающее полотно жизни мещанской уездной Руси в годы реакции.

Первая из них охватывает события начала девятисотых годов, тогда как вторая, являясь экспозицией к «Городку Окурову», возвращает читателя к последним десятилетиям прошлого века. Вместе с тем «окуровский» цикл, куда входят эти две повести, имел особенно злободневное звучание в годы столыпинской реакции. Актуальнейший смысл «окуровского» цикла, его глубокое идейное значение остались непонятыми тогдашней буржуазной критикой, которая пыталась приспособить горьковские повести к своим взглядам. В противовес статьям, которые в период выхода «Матери» поносили Горького, появилась даже статья, озаглавленная «Горький продолжается». Здесь утверждалось, что повести «окуровского» цикла будто бы свидетельствуют о переломе в творчестве Горького, что Горький-де вернулся к «объективному изображению действительности».

На самом же деле и в «Городке Окурове» и в «Матвее Кожемякине», так же как и во «Врагах» и в «Матери», решаются те же вопросы о судьбах России, русской революции, ведется последовательная борьба с реакцией. Но, в отличие от «Врагов» и «Матери», в центре повествования здесь не герои, борющиеся против эксплуататорских условий жизни, а быт, уродливый, гнетущий, и люди, искаженные этим бытом. И хотя революционная борьба почти не показана в этом цикле, но самим ходом повествования читатель подводился к революционным выводам о том, что спасение от «окуровщины» — этого порождения эксплуататорского строя — только в коренном социальном переустройстве общества.

Этого не понял А. Луначарский, писавший, что Горький в «окуровском» цикле отошел от революционных проблем, что он попросту здесь обобщает свои наблюдения над уездной Россией.

Спора нет, Горький в «окуровском» цикле использовал весь свой богатейший жизненный опыт, но это не было, конечно, отходом от революции, а диктовалось соображениями революционной борьбы пролетариата, необходимостью показать народным массам подлинное лицо мещанства, чтобы яснее были позиции, которые могли бы занять те или иные слои мещанства при новом подъеме революционного движения.

В статье «Заметки публициста» Ленин писал: «У нас упускают, напр., из виду, что эта революция должна показать пролетариату — и только она может впервые показать пролетариату, какова на деле буржуазия данной страны, каковы национальные особенности буржуазии и мелкой буржуазии в данной национальной буржуазной революции. Настоящее, окончательное и массовое обособление пролетариата в класс, противопоставление его всем буржуазным партиям может произойти только тогда, когда история своей страны покажет пролетариату весь облик буржуазии, как класса, как политического целого,— весь облик мещанства, как слоя, как известной идейной и политической величины, обнаружившей себя в таких-то открытых широко-политических действиях» (1).

«Окуровский» цикл и следует рассматривать в свете этих высказываний Ленина. Одновременно с работой над «окуровским» циклом Горький подготовлял для организованной им на Капри рабочей школы курс лекций по русской литературе. В одной из этих лекций Горький останавливается на мещанстве: «Неопределенность прав, неустойчивость социальной позиции, существование где-то на задворках истории, постоянное стремление мещанина прососаться в ряды других классов — лишило это сословие возможности создать какие-либо свои мещанские, сословные задачи, поставить сословные цели. В этом сословии нет и не может быть единства целей... сей тянет в канцелярию, оный — в гильдию, тот пробивается в университет, этот — уходит в ряды пролетариата... Но все свойства психики ме(ща)н очень мелки и примитивны... Активность м(ещанин)а не простирается далее первого же сытного куска; схватив его, м(ещани)н сразу весь сосредоточен на охране захваченного и становится резко консервативен. Вообще мещанин может быть назван мелким хищником, которому все равно и который, будучи по необходимости строгим индивидуалистом, кроме себя и своих целей, ничего в жизни не видит» (1).

Эти черты мещанина воплощены прежде всего в образе Вавилы Бурмистрова.

Вавила Бурмистров — типичное порождение Окурова и «окуровщины», «паучьего гнезда», от которого невидимо тянутся во все стороны «окуровские липкие мысли, верования, ядовитая пена мертвого тела! Тянутся далеко и опутывают, отравляют множество людей дикими суевериями, тупой, равнодушной жестокостью». Бурмистров — порождение этих темных сил «окуровщины»; его избрало себе в вожаки окуровское мещанство, когда оно пошло громить обитателей слободы. Красавец и первый герой Заречья Бурмистров не может найти себе такого места, где бы «душа не ныла». «Все во мне есть,— а стержня нету». Неосознанно, стихийно это ощущение, что «стержня нет», проявляется в поступках и действиях Вавилы Бурмистрова, проявляется в бесцельном хулиганстве и в хулиганстве черносотенном. «Хулиган — кровное дитя мещанина, это плод его чрева»,— писал Горький в своей статье «Разрушение личности», написанной в те же годы. «Хулиган — существо, лишенное социальных чувств, он не ощущает никакой связи с миром, не сознает вокруг себя каких-либо ценностей и даже постепенно утрачивает инстинкт самосохранения — теряет сознание ценности личной своей жизни. Он не способен к связному мышлению, с трудом ассоциирует идеи, мысль вспыхивает в нем искрами и, едва осветив призрачным, больным сиянием какой-либо ничтожный кусочек внешнего мира, бесплодно угасает. Впечатлительность его болезненно повышена, но поле зрения узко, и способность к синтезу ничтожна... Это — личность не только разрушенная, но еще и хронически раздвоенная — сознательное и инстинктивное почти никогда не сливаются у нее в одно «я»... Ощущая свое бессилие, это существо, по мере того как жизнь повышает свои запросы к нему, вынуждено все более резко отрицать ее запросы, откуда и вытекает социальный аморализм, нигилизм и озлобление, типичное для хулигана... Основной импульс его бессвязного мышления, странных и часто отвратительных деяний — вражда к миру и людям, инстинктивная, но бессильная вражда и тоска больного: он плохо видит, плохо слышит и потому плетется, шатаясь, далеко, сзади жизни, где-то в стороне от нее, без дороги и без сил найти дорогу. Он кричит там, но крики его звучат слабо, фразы разорваны, слова тусклы, и никто не понимает его вопля, вокруг него только свои, такие же бессильные и полубезумные, как он, и они не могут, не умеют, не хотят помочь. Но все они злобно, как сам он, плюют вслед ушедшим вперед, клевещут на то, чего понять не могут, смеются над тем, что им враждебно, а им враждебно все, что активно, все, что проникнуто духом творчества, украшает землю славой подвигов своих и творит в огне веры в будущее» (1). Те же черты характерны и для хулигана «низового», не приобщенного к культуре. Таков «окуровец» Вавила Бурмистров.

«В его груди,— пишет Горький,— чувства плыли подобно облакам, сливаясь в неясную, свинцовую массу. Порой в ней вспыхивал какой-то синий, болотный огонек и тотчас угасал». Этот душевный разлад выражается внешне в непоследовательных и противоречивых поступках. Так, сегодня он как бы захвачен революционными событиями (которые воспринимаются им анархично), он восклицает: «Милый, или не хорошо, а? На дыбы встают люди — верно? Пришел день! Слышал — свобода!» — а завтра он доносит на Тиунова, за что получает от властей подачку».

Действие в «Городке Окурове» развертывается в 1905 году, и в дни революционных событий особенно ярко вскрывается подлинная сущность Вавилы Бурмистрова. В те дни, когда в результате революционных событий подул свежий ветерок в мещанском Окурове, Бурмистров становится во главе черносотенных погромщиков из зажиточных горожан. Убив в полупьяном угаре слободского поэта Симу Девушкина, Бурмистров оправдывается перед окуровскими мещанами тем, что тот был сподвижником Тиунова: «Кого я убил? — крикнул Вавила.— Выученика Тиунова, кривого смутьяна...» Он сам удивлен своими словами и снова на секунду замолчал, но тотчас понял выгоду неожиданной обмолвки, обрадовался и вспыхнул еще ярче: «За что я его? За поганые его стихи, ей-богу, братцы! За богохульство!»

 «Уездная, звериная глушь» — таков эпиграф к повести. Эта «звериная глушь», олицетворенная в образе Вавилы Бурмистрова, ярко показана Горьким и во второй повести цикла — в «Жизни Матвея Кожемякина», возвращающей читателя к прошлому города — 70—80-м годам. Главный герой повести Матвей Кожемякин наделен от природы хорошими задатками, но окружающая его среда воздействует на него. Вокруг себя он видит равнодушие, эгоизм, тупую жестокость.

Матвей пытается вначале сопротивляться тяжкой силе, погружающей его в мещанское болото, но затем покоряется, становится бесстрастным наблюдателем творящихся в Окурове «свинцовых мерзостей». Он ведет летопись Окурова, спокойно регистрируя эпизоды из жизни обитателей городка.

 Правда, иногда вдруг жизнь вспыхивает в нем, он пытается сблизиться с иными людьми, не похожими на окуровцев — ссыльными дядей Марком и Евгенией Мансуровой. Но этот порыв вскоре угасает, и Матвей погружается в прежнее состояние полного безразличия. Характер записей Матвея дает возможность Горькому широко и всесторонне запечатлеть «окуровский» быт в его деталях и конкретных проявлениях. Вот одна из записей: «У Маклаковых беда: Федоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да по старости, а может по пьяному делу, и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал ее за волосья трепать, да и ударил о порог затылком, голова у нее треснула, и с того она отдала душу богу. По городу о суде говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что сойдет, будто в одночасье старуха померла». А вот еще запись: «Слесаря Коптева жена мышьяком отравила. С неделю перед тем он ей, выпивши будучи, щеку до уха разодрал, шубу изрубил топором и сарафан, материно наследство, штофный. Вели ее в тюрьму, а она, будучи вроде как без ума, выйдя на базар, сорвала с себя всю одежду».

Впечатления Матвея, пишет Горький, «механически, силою тяжести своей, слагались в душе, помимо воли, в прочную и вязкую массу, вызывая печальное ощущение бессилия,— в ней легко и быстро гасла каждая мысль, которая пыталась что-то оспорить, чем-то помешать этому процессу поглощения человека жизнью, страшной своим однообразием, нищетою своих желаний и намерений, нудной и горестной окуровской жизни».

Темной, косной «окуровщине», этому порождению помещичье-капиталистического строя, противостоят персонажи, которые ищут выхода из этой удушливой атмосферы. Таковы ссыльный дядя Марк, Максим, в какой-то степени и Тиунов. В высказываниях Марка подчас обнаруживаются мысли, близкие автору. О дяде Марке Матвей Кожемякин записывает в своей летописи: «Любит он народ и умеет внушать внимание к нему». «...Жизнь по существу своему — деяние,— говорит Марк,— а у нас самый смысл деяний подвергается сомнению. Это следует наименовать глупостью и даже свинством! Ибо, унаследовав великие труды людей прошлого, многострадальных предков наших, живя на крови и костях их, мы, пользуясь всем прекрасным, ничего не хотим делать к умножению его, ни для себя, ни для потомков наших — это свободно может быть названо поведением свиньи под дубом вековым, говорю я, и — буду говорить... Всем пользуясь — все отрицать, эдакая подлость!»

Горячие речи Марка о высоком призвании человека, о жизни как деянии, о великом значении труда прозвучали как вызов всей реакционной литературе, твердившей о бессмысленности жизни, о беспомощности человека. Не случайно также подчеркивает Горький в Марке черты подлинного патриотизма, любви к народу. В годы, когда литература «сверхчеловеков» изощрялась в клевете на русский народ и на коленях ползала перед «цивилизованным Западом», эти вопросы имели особо актуальное значение. Сурово обличая трусливость, бессердечие, косность «окуровцев», Марк не только не рассматривает эти черты как какие-то извечные, а ясно видит причины, породившие их. «Окуровщина» — это паразитический нарост на теле народном. Проблема народа — это для Марка прежде всего проблема социальная, это прежде всего необходимость революционного преобразования жизни. «Дело в том,— записывает Матвей Кожемякин слова Марка,— что живет на свете великое множество замученных, несчастных, а также глупых и скверных людей, а пока их столь много, сколь ни любомудрствуй, ни ври и ни лицемерь, а хорошей жизни для себя никому не устроить. В тесном окружении скучным и скверным горем возможна только воровская жизнь, прослоенная пакостной ложью, или жизнь звериная, с оскаленными зубами и с оглядкой во все стороны. Дни наши посвящены не любовному самовоспитанию в добре, красоте и разуме, но только самозащите от несчастных и голодных, все время надо строго следить за ними и лживо убеждать их: сидите смирно в грязи и нищете вашей, ибо это неизбежно для вас. А они нам перестают верить и уже спрашивают: однако, вы сами нашей участи избежали? Ах, говорим мы,— что в том? Все люди смертны, и царство божие — не от мира его». Марк непоколебимо верит в грядущие перемены. «Восстанет Русь, только верь в это»,— говорит он.

В годы реакции вновь получила широкое распространение теория непротивления. В «окуровском» цикле Горький уделяет много места этой философии. В предыдущих главах мы не раз говорили о той последовательной и непримиримой борьбе, которую вел Горький против толстовщины, совершенно правильно определяя ее как философию мещанства. Ленин в 1906 году в брошюре «Победа кадетов и задачи рабочей партии» целиком поддержал Горького. Ленин указывал на насущную необходимость бороться с этой теорией, выгодной эксплуататорам: «...Есть люди,— писал он,— забитые физически, запуганные, люди забитые нравственно, например теорией о непротивлении злу насилием, или просто забитые не теорией, а предрассудком, обычаем, рутиной, люди равнодушные, то, что называется обыватели, мещане...» (1)

Эта проповедь смирения и непротивления злу, о которой Горький писал в «Заметках о мещанстве», удобна для прикрытия низменной практики мещанства, которое губит все живое в Окурове. Тиунов заявляет: «Я прямо скажу: народу, который подкис в безнадежности своей, проповеди эти прямой вред... Людей надо учить сопротивлению, а не терпению без всякого смысла, надобно внушать им любовь к делу, к деянию!» И Кожемякин, к которому обращены эти слова, мысленно отмечает: «То же Марк Васильев говорил, значит есть в этом какая-то правда, ежели столь разные люди...»

В «окуровском» цикле Горький показал растлевающее влияние пассивного отношения к жизни не только на таких коренных окуровцев, как Матвей Кожемякин, но и на приехавших в Окуров интеллигентов. «Сонная одурь» Окурова очень быстро выбивает из колеи постоялку Кожемякина, типичную представительницу народнической интеллигенции, Евгению Мансурову. Она чувствует себя в Окурове, как в «чужой стране, среди чужих людей». Прослушав лаконичные записи Кожемякина, проповеди Маркуши, дворника Матвея Кожемякина, Мансурова начинает думать, что все ее убеждения наивны и нежизненны. Страшный быт Окурова давит на нее непосильным грузом. И Мансурова являет собой живой пример омещанивания и приспособления интеллигенции к господствующим порядкам. Она покидает Окуров, убежденная в том, что «лучший подвиг в терпении». Мансурова пополняет собой ряды той ренегатской интеллигенции, которая в годы реакции, отказываясь от прежних идеалов, провозглашала теорию личного нравственного и культурного самосовершенствования. Эту теорию Горький назвал «пошлой мещанской теорией». Еще более растлевающее влияние оказала «окуровщина» на местных интеллигентов — инспектора Жукова и доктора Ряхина. Несложное жизненное credo типичного для лет реакции интеллигента Ряхина навеяно толстовской проповедью непротивления насилию и мертвящим бытом Окурова. Это некий синтез толстовщины и «окуровщины». «Вам конституции хочется? — говорит Ряхин.— Подождите, миленький, придет и конституция и всякое другое благополучие. Сидите смирно, читайте Льва Толстого — больше ничего не нужно! Главное,— Толстой: он знает, в чем смысл жизни — ничего не делай, все сделается само собой, к счастью твоему и радости твоей. Это, батя, замечательнейший и необходимейший философ для уездных жителей».

 Идеи, нашедшие свое яркое выражение в «окуровском» цикле, Горький развивал параллельно и в своей публицистике. Кстати сказать, во все периоды публицистические выступления Горького всегда органически связаны с его художественным творчеством. В годы реакции, как уже указывалось, мещанство и его «идеология» вырастали в серьезную опасность как для судеб революции, так и, естественно, для литературы. Вот почему эта тема тогда стала одной из центральных в публицистике и художественном творчестве великого писателя.

Ранее Горький описал уездную Россию в повестях «Горемыка Павел» и «Трое», в пьесах «Мещане» и «Варвары» и в других произведениях. Но в монументальном «окуровском» цикле он показал мещанство в «целом» как сословную и этическую категорию, как слой людей, паразитирующих и приспосабливающихся к тем классам общества, с которыми им выгодно идти.

Горький писал, что мещанин «умеет быстро примениться ко всякой обстановке, всюду может занять скромное да сытное место...» (1)

Мещанство как общественный слой, инертный и неустойчивый, отравляющий сознание своим бесцельным, животным существованием, стояло неподвижной силой на пути революции. Горький понимал, что застойное болото мещанской Руси может засосать, поглотить молодые и еще де окрепшие революционно-демократические силы борющегося народа, что растлевающее влияние мещанства особенно опасно в годы политической реакции.

 Мещанство уродует, искажает, губит людей, как оно изуродовало парня из слободы, сильного и красивого Вавилу Бурмистрова, то анархически восстававшего против властей, то возглавившего в октябре 1905 года банду черносотенцев. В статье «Разрушение личности» Горький показал социальную подоплеку этой анархической раздвоенности мещанина, нередко доводящей его до хулиганства и преступления.

Сгущая атмосферу отравленного всеми ядами индивидуализма мещанского бытия, указывая на опасность мещанства для дела революции, Горький, однако, видел, что мещанство далеко не однородно, что революционные идеи, проникающие в среду этого мещанства, способствуют его расслоению. Наиболее реакционна зажиточная, «преуспевающая» часть мещанства. Ее Горький показал в «Городке Окурове» в образах церковного старосты Базунова, бондаря Кулугурова, примыкающих к ним чиновников и «интеллигентов». Эти «интеллигенты» — казначей Матушкин, податной инспектор Жуков, доктор Ряхин — очень быстро растеряли в Окурове былые идеалы и зажили по образу и подобию исконных окуровских мещан.

Но вера в созидательные силы русского народа, в его талант и стремление к правде не покидала Горького и в годы реакции, когда он находился вдали от родины.