Психология политики — это направление исследований, достаточно искусственно сконструированное в отечественном, еще советской эпохи общест-вознании, также возникшее на стыке политологии и социальной психологии. Первоначально, под влиянием западной традиции и в силу неразвитости отечественной политической науки, «психология политики» развивалась как сравнительно автономная ветвь социальной психологии. Однако, с течением времени, постепенно она начала обретать статус особого, достаточно независимого научного направления — одной из ветвей политико-психологического анализа в рамках политологи2.
Как это теперь уже очевидно, таким образом в отечественном обществознании была предпринята попытка «пойти другим путем» и исследовать близкий по содержанию круг объектов в рамках так называемой «психологии политики». Не стоит забывать о том, что само понятие «психология политики» возникло в качестве откровенного противовеса западной «политической психологии». Подразумевалось, что это будет марксистская наука, построенная на соответствующих методологических началах и принципах. В целом, эта попытка не увенчалась успехом — «придумывать велосипед» не потребовалось. Тем не менее, термин «психология политики» все еще имеет некоторое распространение. подчас внося путаницу в исследовательские работы.
На сегодняшний день психология политики сохраняет во многом маргинальный статус, связанный с ее междисциплинарным происхождением. С одной стороны, продолжается поток прежде всего эмпирических исследований, осуществляемых в русле «политического уклона» социально-психологической науки. С другой же стороны, идет поиск не только эмпирико-методического, но и, по возможности, теоретико-методологического самоопределения «психологии политики» в системе политологии. Подчеркнем принципиальное различие. Если западная политическая психология изначально претендует на самостоятельный научный статус, то психология политики долгие годы камуфлировалась под одно из направлений политологии, и не претендовала на такой статус.
Онтологические корни психологии политики, разумеется, были связаны с западной политической психологией. Они касались, в первую очередь, общего объекта изучения – психологических аспектов политики, однако с иных методологических позиций. Подчас именно это, наряду с невольным заимствованием исследовательского инструментария у более развитой западной науки, и вело к определенной путанице понятий: «политическая психология» и «психология политики» до сих пор иногда не различаются и, подчас, используются как синонимы.
Однако дело не в простой перестановке слов, а в различии гносеологических истоков этих двух путей изучения одной и той же реальности. В отличие от достаточно диффузного, эмпирически наполняемого, во многом субъективного и произвольно сужаемого или расширяемого круга объектов обобщенно трактуемой западной «политической психологии», «психология политики» пыталась исходить из необходимости более четкого и строгого в методологическом отношении конструирования предмета своего изучения. Предмет «психологии политики» понимался как системно-организованная совокупность особого рода факторов, влияющих на реальные политические институты и процессы со стороны «человеческого фактора» этих институтов и субъекта данных политических процессов. Как видим, вся разница была в методологии и базовом основании: «наша» или «не наша» эта наука. Представляется, что на нынешнем этапе исторического развития эти споры просто утратили всякий смысл.
«Психология политики» упирала на то, что, в конечном счете, у субъекта политики нет какой-то особой «политической психики», для изучения которой была бы необходима специальная дисциплина — «политическая психология». Такая методология, считали сторонники психологии политики, вольно или невольно, несет на себе традиционные недостатки психологизаторских традиций. Лишая, во многом, политику самостоятельного статуса, она как бы неявно настраивает на некоторую абсолютизацию психологических моментов в ней и, как показывает история развития поведенческого подхода к пониманию политики в западной науке, может претендовать на постепенное вытеснение политологии как науки и ее постепенную подмену «политической психологией».
В отличие от последней, «психология политики» пыталась выделять свой предмет внутри политологии как целостной и единой науки, изучающей такое сверхсложное явление, как политическая жизнь общества. Будучи подчиненной политике как генеральному объекту, и политологии как научной дисциплине более высокого порядка, «психология политики» не претендовала на абсолютизацию, а напротив, признавала рядоположенность и, как правило, вторичность, производность психологических факторов по отношению к другим моментам (в первую очередь, экономическим и социальным), более непосредственно влияющим на политику. Подобный, не только и не столько психологически, сколько политически центрированный методологический путь и был основой «психологии политики» и, вместе с тем, водоразделом, гносеологически как бы отделяющим ее от «политической психологии».
«Психология политики» при таком понимании выступала, в первую очередь, в качестве субдисциплины и одновременно, специфического метода анализа в рамках системно-организованной политологии. Постулировалось, что строение и составные части такой системной политологии конституируются политикой как мета-проблемой, как бы «организующей» подобную междисциплинарную, синтетическую науку путем соединения для решения этой мета-проблемы тех или иных отдельных, относительно конкретных и более частных отраслей традиционно существующих научных дисциплин и методов познания. Такое понимание снимало в марксистской науке острые споры о наличии или отсутствии права на существование «психологии политики» как отдельной «делянки» на общем поле общественных наук. Напротив, согласно такой логике, проблемно организованная политология неизбежно включала в себя «психологию политики» в качестве одного из своих уровней, задачей которого и являлось изучение, учет и предвидение субъективных, психологических факторов и механизмов политического развития.
В целом, политология как единая наука, представляющая собой метасистему познания политики, таким образом могла быть представлена в виде многоэтажного здания, где каждому этажу соответствовала та или иная конкретная отрасль знания, находящаяся в положении субдисциплины и изучающая «свои» факторы и аспекты политики. Соответственно, среди многих этажей этого здания, наряду с такими признанными субдисциплинами как «социология политики», «философия политики» и т. п., достаточно правомерным было выделение «этажа», соответствующего «психологии политики». С «комнатами», соответствующими основным разделам этой отрасли знания. Надо признать, что в ту пору, данная трактовка была достаточно позитивной — она отстаивала, в удобных для общественной науки того времени терминах, специфику и право на существование политико-психологического познания.
Занимая определенное место в рамках политологии, в то же самое время, «психология политики» являлась одним из ответвлений социально-психологической науки. Если социальная психология в целом исследует наиболее общие законы и механизмы поведения людей в обществе, то «психология политики» пыталась заниматься той частью вопросов социальной психологии, которая казалась связанной с закономерностями и механизмами сугубо политического поведения людей. Если социальная психология выполняла роль «родовой науки», функцией которой являлось обобщенно-теоретическое рассмотрение наиболее общих зависимостей социального поведения, то «психология политики» выступала в качестве более частной, «видовой» ветви родовой науки, призванной приложить обобщенное знание к конкретно-практической сфере политических процессов и явлений.
«Психология политики» 80-х гг. имела три главных теоретических основания. Первое основание было связано с политической философией и, в отечественном звучании, восходило к основным положениям марксистской мысли, относящимся к роли человеческого фактора в политической жизни. В рамках материалистического понимания истории, политика, взятая не только в форме объекта или в форме созерцания, а как человеческая чувственная деятельность, практика, безусловно включает в себя влиятельный субъективный компонент. Деятельность же, как известно, немыслима без субъекта. Субъектом политики как особого вида человеческой деятельности являются люди — как отдельные индивиды, так и разнообразные социально-организованные человеческие общности, обладающие специфическими социально-психологическими особенностями. Опираясь на, в целом, весьма здравые положения, «психология политики» не смогла соединить их с давно известным и развиваемым на Западе поведенческим подходом. А именно на таком соединении и возникает понимание политики как деятельности, снимающее все методологические вопросы и кажущиеся противоречия.
Вторым основанием «психологии политики» были социология и социальная психология. Они дали «психологии политики» основные методические приемы исследования, а также конкретно-научную методологию аналитических подходов к политико-психологическим и социально-политическим процессам.
Третьим основанием «психологии политики» была сама марксистская политическая наука, неизбежно базировавшаяся на историческом материализме. Однако, переживая множественные внутренние кризисы, в 80-е гг. он уже был далек от претензий на монополизм и служил, в основном, в качестве своеобразной идеологической «крыши». Помимо определения основных точек приложения исследовательских сил «психологии политики» тогдашняя отечественная политология в целом предоставила ей достаточные возможности самоопределения в рамках комплексного, многомерного изучения политики и нахождения своего, специфического предмета исследования.
Базовым для «психологии политики» уже тогда являлся деятельностный подход, хотя присутствовал он как бы в скрытой форме. Несмотря на недостаточную разработанность деятельно стного понимания политики в то время, даже зачатки этого подхода позволяли соединить на основе единого рассмотрения и политику (как особую деятельность людей), и психологию участвующих в ней людей. Подобный подход, даже в зачаточной форме, позволял вычленить для политико-психологического анализа ряд опорных категорий. Это мотивы участия людей в политике и смысловая структура политической деятельности с точки зрения ее субъекта. Это также потребности, удовлетворяемые такой деятельностью. Это, безусловно, цели, ценности, нормы и идеалы, благодаря которым индивид или группа становятся частью некоего политического целого, идентифицируют себя с ним. Наконец, это человеческие чувства, эмоции и настроения, которые выражаются в такой деятельности. Это знания и мнения, которыми располагает и которые распространяет субъект, а также целый ряд вторичных, производных категорий.
Из всего сказанного понятно, что в конечном счете содержание понятий «психологии политики» и «политическая психология» никак не противоречит друг другу. Напротив, они очень во многом достаточно удачно взаимно дополняют друг друга. Хотя, безусловно, это не синонимы, а достаточно различающиеся термины, возникшие в разных методологических традициях. Имея это в виду, в дальнейшем мы будем использовать единый термин: «политическая психология». Наша методологическая основа в данном случае понятна: нет отдельно «западной» или «восточной» политической лсихологии. Нет политической психологии «марксисткой» и «антимарксистской». Есть единая мировая наука, развитие которой в разных обществах имело ределенные особенности и акценты. До определенной поры они казались непреодолимыми, однако это время прошло. Тем более, что у политической психологии и психологии политики есть скрытая общая методологическая основа. В западной политической психологии она называется «поведенческий подход». В отечественной «психологии политики» — теория социальной предметной деятельности.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему