Суточный цикл запахов

Суточный цикл можно представить как последовательность запахов или действий над запахами.

Начинается утро, человек расстается с постелью как гнездом запахов. Запахи могут быть милы — я люблю, как пахнет моя подушка. Но естественные и интимные запахи ночи и домашнего утра считаются непригодными для публичных обстоятельств. Современный либеральный социум породил массу запретов на интимные самовыражения человека из-за противопоставленности "аттрактант - общее, репеллент - частное". А так как современная городская культура заставляет нас находиться иногда слишком близко друг к другу, нарушать интимное пространство человека, особенно в общественном транспорте и в лифтах, то ранее негласно, а теперь уже и с рекламой дезодорантов предписывается избавляться от интимных запахов в обществе. Поэтому часть утра посвящается избавлению от домашнего обонятельного контекста и перемещению в публичный. Для избавления от первого моются, для вхождения во второй умащаются, душатся и пр.

Переход, совершаемый десятками миллионов каждое утро, когда-то был для десятков миллионов их родителей историческим переходом от общинно-деревенской жизни, где все «свои», к жизни большого города, где за дверями квартиры все «чужие».

Исторически человечество, жившее в деревнях или в маленьких городах, одинаково пахло, никто не пытался этот запах заглушить, и поэтому люди достаточно сильно смердели. Не было душа, ванны принимали крайне редко, разве что в реке купались летом. На помывку смотрели как на удовольствие, поэтому, например, в посты многие не мылись (а это, между прочим, около 280 дней в году, включая среды и пятницы). Аристократы тоже не отличались особенной любовью к чистоте еще и из-за того, что их социальный статус требовал особых причесок и макияжа. Светская дама, например, по подсчетам Ю.М.Лотмана, употребляла в год около пуда (!) белил и румян, так как балы проводились при свечах, а этот свет делает любое лицо несколько бледным. Прическу делали примерно один раз в месяц с помощью различных приспособлений, раскаленных щипцов, масел и втираний, а потом месяц не мылись (не смывать же такую красоту!), лишь обтирались влажными полотенцами с благовониями. В волосах, естественно, скоро заводились вши и блохи, посему дамы носили специальные ювелирные палочки-чесалки на поясе и могли премило почесываться даже и на романтическом свидании. Позже, уже в веке 18, стали носить эти прически как парики, но дамам пришлось расстаться со своими волосами, парики одевали на плотно выбритую голову. А от паразитов научились защищаться шелковым бельем.

Итак, аристократы обильно перебивали свое естественное смердение с помощью восточных благовоний. Вот это жуткое сочетание запахов считалось границей, отделяющей людей разных сословий.

Крестьяне даже менее смердели, но сам образ жизни в домашнем хозяйстве, когда зачастую домашний скот (особенно зимой) проводил ночь в одном помещении с людьми, придавал свой аромат. Запаховое разделение между аристократией и народом произошло в сторону употребления искусственных запахов - духов. Аристократы стали отделять себя не только манерами поведения, но еще и запахами. Они не только облекались в парчу и шелк, они облекались в новые запахи, тем самым дистанциируя себя от "зловонного" народа: мир "благоухающего богатства и воспитанности" противопоставлялся смердению смердов.

В деревенском мире все запахи были естественные, здесь любое проявление естества воспринималось нормально. Человека окружала природа, и с этим хозяйством надо было управляться: навоз раскидать, землю вскопать, животных покормить. При этом весь крестьянский мир благоухает, земля благоухает. Для русского самое большое благоухание - запах свежевскопанной земли. Для христианина момент дыхания совершенно естественный: все живое дышит, дерево дышит, кирпичная кладка и та дышит, и при этом "всякое дыхание да хвалит Господа", и "вся тварь совместно воздыхает, ожидая откровения сынов Божиих" (Рим.8, 19).

Поэтому в деревне не пользовались никаким парфюмом, даже привозной запах ладана был домашним и повседневным, иногда даже нательным. Деревня жила общенародным духом, предлагала очень соборный образ запаха. Все запахи там были нормальными. То есть, естественность организма, естество наше несет на себе печать образа Божия. Вся физиология, которая нам дана, она также прекрасна, потому что сотворена и разумно устроена Господом.

Это нормальное отношение к общему запаху, оно остается и сейчас. Где? В общежитиях - студенчество. В казармах - армия. Это мир, пронизанный одним запахом, и люди к этому относятся совершенно спокойно. Посмотрите на наши общаги, хрущевки, где в комнате не более ста кубометров воздуха, там застоявшийся сильный запах. Сегодня входя к кому-то в квартиру, мы можем определить не только количество людей, но и социальный статус и даже национальность.

Запаховое классовое разделение привело к тому, что именно город, как место встречи различных классов, проводил жесткие запаховые цензы на "выход в люди". Что означало "выйти в люди"? Это означало взять на себя определенную социальную роль, социальный тип. Поэтому человек, вставая утром, к этому типу готовился - одеждой, волосами, лицом.

Женщина "рисует" себе лицо поутру, и в том числе избавляется от естественных запахов, которые в городской среде могут стать запахами агрессивными или неприличными. Из самого устройства человеческого общества, социума, вырастает четкая граница "новых" или "чужих" запахов.

Жить друг с другом столь большие скопления людей могут только при одном условии. А именно: разнообразие индивидов сводится в близкое к обозримому для каждого индивида число типов, при этом число типов всегда больше индивидуально-обозримого. Не особенно упрощая, можно сказать, что и число запахов и их комбинаций должно быть примерно таким же.

Допустимое и необходимое разнообразие индивидуумов контролируется системами, вроде моды, и обеспечивается массовым производством — с конкуренцией между производителями. И не может быть их миллион, и не может быть одна Шанель на всех.

Итак, запах ночи, запах человека — неповторим. А публичный запах непременно состоит из комбинации стандартных ароматов, аттестованных рекламой и общественным вкусом. Человек одевает запах как униформу, он буквально пишет запаховое письмо другому: "Я пью кофе, я курю сигареты, я пользуюсь вот этими духами…"

Мера усилий по избавлению от естественных и интимных запахов и усилий по приобретению запахов публичных и искусственных — это мера вовлеченности субъекта в «современную» цивилизацию.

Далее совершается движение на работу. Человек в собственном автомобиле может контролировать обонятельную среду. А в автобусе и в электричке его ждет навязанный обонятельный контакт.

В течение дня человек благоухает так, как он заложил себе утром. Особенно некоторые женщины, девушки так усердствуют поутру не для выхода из дома, но для работы, что в общественном транспорте их запаховое облако становится террором по отношению к пассажирам. Им кажется, что в течение дня запах будет уменьшаться, поэтому они пользуются лошадиными дозами.

Рабочие среды так же резко различаются по запаху, как и люди. Представляется, что уничтожение запахов, которые по аналогии с человеческим телом могут быть названы «естественными», то есть запахов, порождаемых производственными процессами, есть такое же знамение новой ольфакторной цивилизации, как и в описанных случаях с человеческим телом. При этом, чем выше статус помещения, тем более жестки эти требования. В кабинете гендиректора предприятия должен быть только запах офиса, а не того производственного процесса, которым директор управляет.

Дорога с работы. Невозможность соблюсти свою и чужую обонятельную приватность вносит вклад в так называемую транспортную усталость. Запаховая демократия, никаких забот, можно отключить внутреннего контролера. Это приятно, потому что все возвращаются домой, возвращаются в родную среду, в родные запахи. Присутствует запаховая обнаженность - "я не стесняюсь, я еду домой". В коллективном пузыре запахов торжествует ольфакторный демократизм. Здесь сталкивается несколько стратегий. Одни душатся и жуют «Тик-так», другие адаптируются, третьи терпят. А есть, кто пьет, чтобы ничего не чувствовать. От него тоже пахнет, и он доволен.

Наконец, вечер, выходной, праздник — парфюмерный апофеоз. По традиции, которая существовала на протяжении жизни всех ныне живущих, это время требовало особой чистоты и использования особых украшающих запахов даже от тех, кто в повседневности к ним не прибегал. У многих представление о хорошем запахе связано именно с этим вечерне-праздничным комплексом и с запахами гостей, родителей, пришедших из гостей, из театра.