Самуил Яковлевич Маршак — ярчайшее явление отечественной литературы для детей. Он был не только гениальным автором, тонко чувствовавшим, понимавшим мысли, настроения, интересы ребенка, но и не менее талантливым редактором. К тому времени, как он возглавил ленинградскую редакцию детского отдела Ленгосиздата в 1924 году, состояние детской литературы по его собственному мнению было весьма плачевно. Об этом Маршак писал Горькому в 1927 году: «Большинство книг о природе, технике, путешествиях — было переводом или компиляцией. Детей приучали к литературно-безличному, шаблонному, переводному языку. Бывали и хорошие книги, но редко. Значительная часть старой детской литературы отметалась по педагогическим соображениям. В последнее время выработался новый шаблон — бытовая беллетристика и поэзия для детей (детдом, школа, беспризорные, пионеры, дети-участники гражданской войны) с псевдосовременным жаргоном и надуманным бытом, или «производственная» литература — довольно сухая и скучная».
Маршак понимал, что детской литературе нужны новые, интересные авторы. И поиск авторов стал одной из задач его редакторской деятельности. Здесь Маршак двигался в двух направлениях: привлекал авторов, работающих со «взрослой» литературой (так детская литература узнала такие имена, как К.А. Федин, М.М. Пришвин, А.Н. Толстой, М.М. Зощенко, Н.А. Заболоцкий, О.Э. Мандельштам), и искал новых людей, даже и не писателей, главное, чтобы им было, о чем рассказать детям — простых рабочих, исследователей, путешественников (Б.С. Житков, В.В. Бианки, К.Д. Золотовский, Я.Л. Ларри, А. Пантелеев). Об этом он писал Горькому: «Очень было бы хорошо, кабы можно было обходиться в детской литературе без «посредников» — популяризаторов и компиляторов. Мы привлекли людей ценных для нас своим личным жизненным опытом: участников экспедиций, охотников, революционеров и т. д. Новорусский написал «Тюремных Робинзонов» о Шлиссельбургской крепости, Лебеденко — о своих полетах в Китай и с амундсеновской экспедицией на Север. Молодой писатель, охотник и зоолог Бианки написал большую, книгу (она еще не вышла) — «Лесная газета», лесные события за год».
Один из авторов, открытых Маршаком, был И. Рахтанов. Он познакомился с Маршаком будучи еще студентом, сказал, что пишет рассказы, и тот пригласил его в свою редакцию. Вот что пишет Рахтанов в воспоминаниях о Маршаке и его редакции: «Я сразу же почувствовал себя там как дома. Впрочем, такое же ощущение возникало там у всех. Нас объединял Маршак, он был центром, вокруг которого все вертелось. Это он мог “заболеть” чужой вещью, точно своей собственной, приучая своих сотрудников относиться к работе так же». Об этом говорят все люди, работавшие с Маршаком. Он действительно “заболевал” новым автором, казавшимся ему интересным. Он прорабатывал с ним каждую строку, каждую фразу, предлагал повороты сюжета, заставлял молодого неопытного автора работать над героем. Рахтанов же говорит: «Он не редактировал рукописи в обычном смысле, не исправлял “масла масляного”, а входил в самый замысел вещи, показывая, как лучше воплотить его. И каждый чувствовал, что с минуты встречи с Маршаком в его судьбе что-то переменилось, что-то стало другим, ты словно бы перешел в следующий класс своей профессии, и отныне то, о чем ты лишь смутно грезил, чудеснейшим образом вдруг стало явью».
Все в произведении, будь то большая повесть или короткий рассказ, должно быть логичным, закономерным, настоящим. Маршак заставлял автора избавляться от надуманностей, помогал ему сделать работу живой. Ведь он всегда ориентировался на мировосприятие ребенка, а дети — самая взыскательная публика. Они ни за что не поверят в самую обыденную, но придуманную ситуацию, и вместе с тем будут чувствовать реальность происходящего в самой фантастичной, но продуманной сказке. Маршак говорил о том, что автор сам должен верить себе, своему герою, должен знать его как никто. Вот что о работе Маршака вспоминает другой его автор, Владимир Беляев, слесарь на заводе «Большевик», принесший ему свою повесть:
«— Почитайте сами вслух то место в повести, которое вы считаете самым лучшим!
Совершенно естественно, я, не колеблясь, решил прочесть описание расстрела большевика <…> Старался читать я как можно более выразительно, особенно налегая на описания, которые казались мне откровением в художественной литературе. <…>
— Позвольте, голубчик, — перебил меня Маршак, расхаживавший до того по кабинету, — а кем, собственно говоря, был этот человек, которого расстреливают петлюровцы?
— Кем был? — опешив, повторил я вопрос Маршака. — Я точно не знаю, но он мог быть... Допустим, слесарем соседнего, Маковского сахарного завода... Или машинистом паровозного депо... А может быть, наборщиком городской типографии?..
Делая такие предположения, я помнил о ведущей роли пролетариата в революции и старался подыскать моему герою наиболее типическую, рабочую профессию из тех, что могли бытовать в нашем заштатном губернском городке.
— Не знаете? — неожиданно выкрикнул Маршак и изо всей силы ударил меня по плечу, да так, что кожаное кресло зашипело и я опустился на его сидении почти да самого пола. — А если вы сами не знаете, какое же вы имеете право представлять этого человека вашему будущему читателю!.. Поймите, дорогой, — уже несколько смягчившись и продолжая быстро расхаживать по кабинету, продолжал Маршак, — даже если вы вводите в повествование второстепенного героя, даже если он занимает в вашей книге всего несколько страниц, вы должны знать о нем во сто раз больше, чем узнает читатель! Пусть все, что вы о нем знаете, не входит в книгу. Пусть войдет только незначительная часть, а все остальное останется “за кадром”, как говорят кинематографисты. Неважно. Но вы должны прежде всего сами узнать, полюбить или возненавидеть этого человека, твердо поверить в его реальное существование, знать, что такой именно человек, не похожий на других, существовал или существует на земле!»
Маршак брался за работу самоотверженно, даже фанатично. Как говорит Рахтанов, «Маршак любил работу той же преданной, нежной, всепоглощающей любовью, что и Горький, Бальзак, Толстой. Она доставляла ему наслаждение неизъяснимое, и всегда и всюду его сопровождали рукописи, книги, папки, и постоянно рядом, а точнее — в нем, жила поэзия, то серьезная, то шуточная, причем чаще последняя». Если Самуил Яковлевич чем-то занимался, делал он это со всей возможной тщательностью, ответственностью и старанием. Многие из тех, кто работал с ним — издатели, авторы — вспоминают, как он правил свои произведения: проверял все до последней буквы, запятой, оттачивал каждое слово, создавал множество вариантов, выбирал лучшее и проверял, проверял, проверял. Так же бережно относился Маршак и к работам своих любимых авторов, Твардовского, например.
Требовательность эта не была капризом, просто Маршак как никто четко представлял, чувствовал, каким должно быть произведение. Василий Субботин пишет: «Основные требования Самуила Яковлевича к рукописи детских рассказов можно свести к следующему: конкретнее, понятнее. Помнить, что рассказы для детей, поэтому надо, чтобы все время было интересно. <…> Дети обожают все маленькое, которое бывает большим. Ножик, маленький топорик. Пони! Но настоящее, а не игрушечное... Там, где движение ускоряется, фраза должна быть энергичней».
Маршак шлифовал свои работы, но ни в коем случае не приемлил «гладкости», «причесанности» текста. Произведение должно быть стройным, логичным, но не «гладким» (он называл это гладкописью), должны быть эмоции, ускорения и замедления, буйства и затишья, другими словами — темперамент. Недаром его друг Новелла Матвеева пишет: «Книга стихов Маршака для детей (не помню названия) была первой, по моему ощущению, настоящей книгой, которую я прочла в детстве. От нее пошло и неравнодушие к другим книгам, желание отыскать среди них лучшие. Не могло же быть, чтобы такая книга была одна на свете».
Берестов же приводит пример сформированных Маршаком принципов подхода к литературе, проявлявшегося в серьезном отношении к работе и над произведением и над автором: «Вот несколько категорий, которыми Маршак постоянно пользовался, когда говорил о поэзии, о мастерстве, о талантливых и умелых людях, чем бы они ни занимались: 1) истовость, 2) толковость, 3) звонкость. <…>
Истовость он как бы противопоставлял, с одной стороны, расчетливости, цинизму или, скажем, пустозвонству, а с другой — нерассуждающему фанатизму и бесчувственной догме. Истовость в понимании Маршака — это полное растворение в работе, в единении с людьми, в человечной и плодотворной идее.
Толковость. Маршак употреблял это слово в применении к самым неожиданным вещам — от стихотворного объяснения в любви до детской считалки. <…> Толковость, противостоящая “бестолковому”, неорганизованному, несобранному напору чувств, мыслей, образов, слов, ритмов. Толковость мастера, который делает добротную, нужную, красивую вещь.
Звонкость. Качество довольно редкое. Особенно в литературе. Звонкость присуща детям в их играх и песенках. Звонкость — это Пушкин. Звонкость — это сила, мощь в соединении с изяществом, легкостью, непринужденностью, веселостью, простодушием. <…>
Звонкость противостоит натянутости, скованности, чрезмерной нудной серьезности».
Маршак очень часто в письмах друзьям говорит о детской литературе, о том, какая она должна быть, дает ценные советы начинающим авторам, присылающим ему свои произведения. Никого он не оставляет без внимания, часто говорит о том, что ничто так не ранит, как равнодушие. В том же письме Горькому Маршак пишет: «В книжках для маленьких мы избегаем «сюсюканья» — подлаживания к детям. Нет ничего лучше народных детских прибауток, песенок, считалок, скороговорок-тараторок, «дразнилок». Очень важно достигнуть в детской книжке четкости пословичности».
Л.К. Чуковской он пишет о том, что чем меньше рассказ, тем сильнее должна быть его тенденция. Про действующих лиц, даже случайных, он говорит: «Черты, действия, слова каждого лица должны быть находкой, а не чем-то более или менее равнодушно выдуманным или сочиненным. <…> Вообще ничего случайного, равнодушного, безразличного быть не должно».
О стихах Маршак говорил, например И.М. Левитину следующее: «Менять размер внутри стихотворения можно. Но это следует делать сознательно, когда этого почему-либо требует содержание, то есть когда по ходу дела нужно передать ускорение или замедление действия. Кроме того, такие переходы должны быть музыкальны.
Даже самые простые стихи для самых маленьких ребят не должны состоять из «общих мест», то есть из материала, всем известного до Вас и без Вас. В каждую простейшую песенку надо вложить частицу себя: что-то, что Вы по-настоящему любите, помните, хорошо заметили, что стало для Вас дорогим».
Как истинный знаток детских душ, Маршак знал, что одним из любимых жанров ребятни является сказка. Поэтому он не мог обойти его своим вниманием. Вот о чем он писал Л.Л. Буновой: «Сказка в не меньшей степени, чем рассказ, повесть или роман, — нуждается в хорошо обдуманном и прочувствованном, крепко слаженном сюжете; ее герои должны быть достаточно характерными, убедительными, жизненными. Когда такой правдоподобный, наделенный живыми чертами персонаж — будь это человек, животное или даже очеловеченный предмет (как напр<имер>, игрушечный солдатик из андерсеновской сказки) — и в самом деле получается, автор уже не властен распоряжаться им по своему произволу. Этот персонаж как бы сам определяет линию своего поведения, не позволяя автору обращаться с ним слишком легко, как с бумажным человечком. <…> Работая над собой, над своим стилем, писатель — особенно автор сказки — должен оставаться простодушным и непосредственным, как дети». А Л.К. Чуковской о сказках он пишет вот что: «Сказка — это концентрат разных витаминов — вроде молока для маленьких. В ней есть все элементы питания. Она учит говорить, мыслить, чувствовать. Но плохо рассказанная сказка — не сказка. Это поэтический жанр, требующий высокого совершенства. <…>
Редактируя сказки, мы тоже решали серьезную задачу: как сохранить ритм и национальный колорит сказки, не ловя русский синтаксис, не теряя свободы и естественности повествования».
Много Маршак рассуждает о детской литературе, о том, какой она должна быть, о редакционной работе, в письмах Л.К. Чуковской: «...какие разнообразные задачи ставила перед нами работа в этой области. Это была литература, по крайней мере, на трех разных языках — дошкольном, младшем и среднешкольном и более старшем. Ведь эти читательские возрасты так различны.
Да при этом редакция должна была работать в таких разных областях, как беллетристика, книги о науке и о технике. <…> практическая редакционная работа все время заставляла нас решать проблемы жанра, языка и т.д. <…> Встреча с людьми разных специальностей и знаний сближала нас с жизнью. Мы не боялись самых смелых задач — например, создания политической книги для детей, столь ответственной, как «Рассказ о великом плане» или книги Савельева и Каверина об Октябре и т.д. Старая детская книга отставала и от жизни и от литературы на много десятилетий. Тут же надо было создавать самые злободневные книги — и при этом высококачественные. Это было решение важной проблемы».
Крайне интересны с целью знакомства с деятельностью Самуила Яковлевича в области детской литературы и литературы вообще воспоминания Л.К. Чуковской о работе с Маршаком «В лаборатории редактора»: «Маршак утверждал, что детская книга ... только в том случае выполнит свою ответственную миссию, если будет книгой художественной, вне зависимости от того, посвящена ли она людям, истории, зверям или технике. Книга, обращенная к детям, должна быть делом искусства. Не ремеслом, не поверхностной отпиской от требований времени, а одним из самых могучих орудий воспитания, какое только изобрел человек, — искусством».
Маршак был, безусловно, сильной, яркой личностью, мимо такого человека не пройдешь. Для многих он был учителем, отцом. Окружавшие его люди не могли не воспринимать его идеи. Он дарил им все свое время, силы, здоровье, любовь. Рахтанов так пишет об этой черте характера Маршака: «Достаточно было принести нечто живое, годное для выращивания, как он начинал заботиться о ростке со всей возможной тщательностью и умением».
Маршак учил, воспитывал, причем не только детей, но и своих «подопечных» авторов. «Любовь к литературе, в особенности к русской классической, любовь как постоянная живая потребность непосредственного общения с великими созданиями культуры — вот чем заражал Маршак молодых литераторов. Чувство это было деятельным и творческим, оно звало не к копированию, а к тому, чтобы вчитываться, вдумываться, осмысливать. Вся редакционная работа Маршака, и по приемам своим и по результатам, была глубоко новаторской; она привела к выводу в литературу для детей свежего, животрепещущего, современного жизненного материала».
Не знаю, смогла ли отразить в своей работе масштабы того, что сделал для становления детской литературы. Самуил Яковлевич Маршак. Надеюсь, что да. Хотя так много хотелось бы рассказать еще: и о том, как Маршак ездил к детям из Испании, эвакуированным в Советский Союз, и о том как он еще в юности жил в Англии, и о его творчестве, не только «детском», но и «взрослом», и о публикациях, и о сложностях, с которыми пришлось столкнуться, и о радостях и победах...
Но боюсь, что вся эта бурлящая во мне информация не сможет выстроиться в стройный, связный рассказ. Поэтому мне осталось только перечислить кратко то основное, что сделал этот человек для детей, но об этом в заключении.
С.Я. Маршак фактически создал, уж по крайней мере значительно продвинул в развитии детскую литературу. Конечно, много было и до него, но почему-то когда просят перечислить любимых детских писателей, имя Маршака приходит на ум одним из первых.
Именно Маршак разработал, сформировал те критерии, по которым должно строиться настоящее произведение детской литературы, чтобы оно было не только полезно ребенку, но и интересно, чтобы оно пробуждало в нем жажду знаний, чтобы все было просто и понятно и вместе с тем заставляло задуматься, вело к безошибочному выводу и тем самым воспитывало в маленьких читателях доброту, отзывчивость, верность себе и друзьям. Маршак привел в литературу множество новых людей, ставших в последствии известными детскими писателями.
«Вся редакторская работа Маршака была работой увлеченной и увлекающей. Иным и не может быть труд в искусстве, если он хочет быть плодотворным. Удачная страница вызывала радость редактора, открытую, шумную, неудача вызывала негодование, тоже вполне откровенное. Это бурное приятие и отверженье воспитывало литераторов, раззадоривало их, вырабатывало вкус, будило мысль. И заражало. С группой энтузиастов работал Маршак в детском театре в Краснодаре; группа энтузиастов была создана им в Ленинграде, вокруг редакции журналов «Воробей» и «Новый Робинзон», где начинали Житков, Бианки, Ильин. С тем же горячим увлечением, с готовностью чему-то радоваться и на что-то негодовать, на чем-то настаивать и с чем-то бороться пришел он в книжную редакцию Госиздата, приведя с собою людей уже увлеченных и увлекая новых».
Вот каким был этот человек, до последних дней жизни остававшийся преданным своему делу, своим читателям и авторам.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему