В то же время нельзя игнорировать и опыт некоторых стран, исторически принадлежавших к третьему эшелону капитализма, - стран, где изначально не было условий для модернизации, а развитие капиталистических отношений стало результатом их колонизации и вовлечения, нередко насильственного, в мировую торговлю под давлением европейских колониальных держав. В данном случае речь идет, в частности, о новых индустриальных странах (НИСах) - промышленных «тиграх» Восточной и Юго-Восточной Азии (ВА/ЮВА). Эти страны, следуя по пути, проложенному Японией, сумели в большой степени, хотя и не полностью, преодолеть свою периферийность, осуществив догоняющую индустриальную модернизацию. О значении же опыта модернизации Китая не приходится и говорить, хотя всегда необходимо помнить о пределах применимости этого опыта в российских условиях.
Итак, если в странах второго эшелона капиталистического развития все же были внутренние предпосылки капитализма, пусть и недостаточно развитые к началу модернизации, то в странах третьего эшелона таких предпосылок не было вообще, Это была абсолютная периферия капитализма, где отношения личной зависимости лишь медленно меняли свои формы, эволюционируя от азиатского способа производства к специфическому феодализму; ценности и элементы «модернити» были совершенно чуждыми, а роль регулятора поведения людей выполняли нормы и традиции. Ее модернизация осуществлялась через колонизацию, полную или частичную, через включение в систему мирового рынка в качестве поставщика сырья и сельскохозяйственных продуктов в центры капитализма. Такая модернизация, как правило, не приводила к индустриализации. Она ограничивалась созданием инфраструктуры, обслуживающей добычу железных ископаемых и обработку сельскохозяйственных продуктов, а также деятельность колониальной администрации и иностранных предпринимателей (дороги, порты, аэродромы, торговые склады, связь, магазины, отели, кое-какие учебные заведения и больницы), а субъектом модернизации выступала государственная бюрократия, нередко связанная с колониальной администрацией. Создать индустрию хотя бы на уровне стран второго эшелона там, за редким исключением, так и не удалось. Тем не менее ряд стран третьего эшелона по целому ряду показателей социального и технико-экономического развития приблизился вплотную к странам второго эшелона и даже вошел в их группу. Это не только некоторые страны Латинской Америки, сумевшие в последние десятилетия кое-как подтянуться к гигантам типа Бразилии или Аргентины (Венесуэла, Колумбия, Перу), но и страны Азии и Африки (Индия, Пакистан, Нигерия, Кот д'Ивуар и др.), где сложились анклавы индустриального (и даже, как в Индии или Пакистане, постиндустриального, высокотехнологичного) производства.
Тем не менее сопротивление «цивилизационного материала» процессу модернизации со стороны неевропейских обществ оказалось куда более серьезным, чем представлялось в конце XIX - середине XX вв. и даже в 1960-1970-е годы. Революция «красных кхмеров» в Камбодже и исламская революция в Иране при всей их непохожести друг на друга - лишь крайние проявления этого сопротивления. Форсированная «вестернизация», которой сопровождалась модернизация камбоджийского и иранского общества, вызвала реакцию у традиционных слоев. Ею не замедлили воспользоваться определенные круги - в одном случае под прикрытием «ультрареволюционных» лозунгов, в другом - под знаменем ислама и восстановления порядка по законам шариата. В целом в странах второго и особенно третьего эшелонов капитализма противодействие модернизации, как заметил известный социолог Ален Турен, исходит не столько от народных масс, сколько от местных политических и культурных элит.
В связи с этим, поскольку ни Россия, ни другие страны - бывшие республики Советского Союза - до сих пор не стесали грани своих квадратных колес, правомерно поставить вопрос: не исходят ли импульсы к дезинтеграции и превращению советского пространства в разновидность пространства «третьемировского» от нынешних «элит» - от нового поколения номенклатуры, пустившейся в предпринимательство и формирующей бюрократическо-монополистический рынок, от полубогемной люмпен-интеллигенции, обеспокоенной под предлогом «возрождения традиций», «народности», «духовности» сохранением своего привилегированного положения, а также от групп теневого бизнеса, для которого развитая бездефицитная экономика означает социальную смерть?
Одна из важных проблем догоняющей модернизации - формирование модернизаторской элиты, которая в странах второго и третьего эшелонов капитализма играет в процессе модернизации куда более весомую роль, чем политическая, предпринимательская и интеллектуальная элита в модернизации стран органичного развития. Недаром теоретики модернизация 60-х гг. уделяли этой проблеме большое внимание, поскольку в странах неорганичного развития появление и выдвижение на авансцену такой элиты само было неорганичным. Импульсы этому процессу обычно придавало внешнее влияние со стороны развитых стран. Например, в Индии колониальная администрация сознательно воспитывала управленческую и отчасти научную элиту путем приобщения выходцев из местной элиты и привилегированных каст к европейской системе образования. Важное значение для модернизации стран Аравийского полуострова в 70-80-е гг. имело то обстоятельство, что многие их правители также получили образование в Гарварде и Сорбонне, и у них вполне хватило ума использовать поток нефтедолларов с пользой для дела, а не закапывать их в песок.
Модернизаторской элите в развивающихся странах приходилось решать непростую задачу. Во-первых, постоянно изменяться и обновляться самой; во-вторых, подавлять сопротивление сил старого общества, существованию которых эта модернизация угрожала: раннеиндустриального и мануфактурного рабочего класса, старых средних слоев, земельной и торговой олигархии; в-третьих, расширять социальную базу модернизации. Это, как правило, предопределяло установление авторитарных режимов, которые, в отличие от авторитарных режимов традиционного толка, опиравшихся на торгово-аграрную олигархию и старые средние слои, четко ориентировались на те силы, которые были заинтересованы в модернизации и больше всех выигрывали от нее: современных предпринимателей, связанных с международным бизнесом, интеллектуальную, и военно-технократическую элиту, менеджеров филиалов транснациональных корпораций, часть государственной бюрократии. Именно в последовательной ориентации на модернизаторские слои общества заключается главный «секрет» успехов преобразований, проводившихся в новых индустриальных странах под покровом авторитарных режимов. Это обстоятельство и упускают из виду российские поклонники модернизаторских хунт и авторитарных правителей в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии, наивно думая, что стоит провести экономическую либерализацию, усмирив недовольных переменами, как все трудности будут преодолены.
На самом деле экономический либерализм в модернизации новых индустриальных стран сыграл скорее роль не созидателя, а чистильщика структуры экономики. Он помог ликвидировать устаревшие предприятия, неэффективные с точки зрения модернизации и интеграции в мировой рынок в интересах верхнего среднего класса и крупного бизнеса. Он также отвечал и духу транснационального бизнеса, который под флагом экономической либерализации сокрушал архаичные инструменты государственного регулирования и отживших свой век местных конкурентов. Но при этом экономический либерализм дополнялся сложной и хорошо продуманной системой стимулирования с целью создания новой экономической структуры и тех сфер, которые не поддаются законам рынка, но крайне важны для ускоренной модернизации: образования, науки, здравоохранения, культуры.
В технико-экономическом плане позднеиндустриальная догоняющая модернизация начиналась с выпуска массовой, предназначенной на экспорт дешевой продукции, технически не сложной в изготовлении: детских игрушек, обуви, одежды и комплектующих изделий для сложных производств в развитых странах. Ей благоприятствовали изначально низкий уровень потребления большинства населения, традиционное трудолюбие (в странах ЮВА) или национализм (в Латинской Америке), дух корпоративности и патернализма, формы предпринимательства, созвучные историческим традициям (семейные фирмы, основанные на общинных связях), восходящее к прошлому благоговейное отношение к знанию и образованию на Востоке. Ограничения демократии и законодательство, способствующее привлечению иностранного капитала, сочетались в новых индустриальных странах с ростом личного потребления (в том числе за счет увеличения экспорта) и вовлечением широких слоев населения в активную экономическую деятельность, постепенным расширением социальной базы модернизации. Тем самым закладывались предпосылки и для политической демократизации. Иногда эту демократизацию начинали под давлением обстоятельств или в силу собственных прагматических соображений сами лидеры авторитарных режимов (Фигейреду в Бразилии, Пиночет в Чили, Ро Дэ У в Южной Корее). Так социально-экономическая и технологическая модернизация постепенно дополнялась модернизацией политической.
Успех догоняющей модернизации не в последнюю очередь был связан с распространением модернизаторской идеологии, примирявшей «модернити» и национальные традиции и ценности. Это была синтетическая, даже эклектическая идеология. Так, например, для оправдания репрессий в отношении противников модернизации аргентинские и чилийские военные активно использовали мифы о чудесной эманации девы Марии в доблестных вооруженных силах, об извечной борьбе добра и зла (естественно, хунты выступали на стороне добра - Запада, против зла - коммунистического Востока), о сатанинском характере социальных выступлений против «законности и порядка». В то же время они и их идеологи использовали рационалистические идеи общества массового потребления, где правит принцип технико-экономической рациональности, а не какая-то «идеология». Столь причудливое сочетание мифотворчества и технократического рационализма в идеологии догоняющей модернизации объясняется, надо полагать, тем, что авторитарные модернизаторы учитывали дуалистичность своих обществ, переплетение в них элементов традиционности и современности. Соответственно, одни аспекты модернизаторской идеологии предназначались для традиционных слоев общества и выполняли стабилизирующие функции, другие для современных слоев и выполняли скорее мобилизующую роль. Таким образом, модернизаторская идеология имела несколько уровней, что позволяло ей выполнять и несколько функций: охранительную, мобилизующую, реформаторскую - в зависимости от того, на какие общественные слои были сориентированы те или иные ее блоки и какие идеи лежали в основе последних. Однако, какие бы идеологические мифы ни привлекались для аранжировки модернизаторской политики, они всегда были подчинены задаче модернизации, а не господствовали над ней.
Между тем позднеиндустриальная модернизация в новых индустриальных, как и в высокоразвитых странах, перерастает в радикальную модернизацию постиндустриального типа, связанную с преобразованием общественных производительных сил во всеобщие, т.е. такие, которые по своей природе являются достоянием всего человечества, каковы ноосфера, наука, информация и ценности культуры. Эту модернизацию следовало бы, строго говоря, назвать постмодернизацией, ибо она предполагает выход за пределы «модернити», предполагает появление исторически нового типа личности - действительно «свободной индивидуальности», «многомерного человека», вытесняющего «экономического человека» индустриальной эпохи.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему