Специфика творческих поисков М.Пруста. Роман "В поисках утраченного времени"

В сложной структуре романа «В поисках утраченного времени» нужно прежде всего выделить тот слой, который связан с образом рассказчика. «Я» доминирует в произведении Пруста; здесь изображено преимущественно то, что было опытом этого «я», говорится о том, что чувствовал, переживал рассказчик. Только в одном случае допускается повествование не от первого лица - это «Любовь Свана», большая вставная новелла первой части романа. Но образ Свана здесь не воспринимается как нечто совершенно самостоятельное- это скорее «двойник», объективизация авторского «я».  «В поисках утраченного времени» содержит реалистическое раскрытие лирического героя, образа повествователя. Перед читателем этот образ вырисовывается во множестве тщательно воспроизведенных деталей быта - стихия повседневности захлестывает роман. Произведение в целом может расцениваться как последовательное изображение жизни рассказчика: его детства в Комбре, прогулок то в сторону, где живет буржуа Сван, то в сторону, где обосновались аристократы Германты; его первой любви к дочери Свана Жильбер-те, перипетий его любви к Альбертине, путешествий, бесконечных посещений салонов. То, из чего состояла жизнь самого Пруста, скрупулезно воспроизводится в романе как жизненный опыт рассказчика, обеспеченного молодого человека с. характерными привычками и взглядами. К тому же он больной с детства человек. Это обстоятельство делает еще более понятным и ограниченность его кругозора, недостаток жизненного опыта, и болезненную прикованность к тем немногим фактам, которые доступны человеку, большую часть времени проводящему в постели, и силу воображения, интенсивную работу сознания, восполняющую недостаток жизнедеятельности.  Рассказчик в романе Пруста - это завсегдатай буржуазных и аристократических салонов, обласканный герцогами и принцами молодой человек, который внимательным взором смотрит на их мир. Вначале рассказчик относится к «стороне Германтов», т. е. к миру богатых и родовитых аристократов, которых олицетворяет семья Германтов, особенно герцогиня де Германт, восторженно: для него аристократический мир загадочен и привлекателен, он отождествляется с врожденными качествами людей «высокой породы», приметами которой является веками отшлифованная элегантность, остроумие, тонкость речей, своеобразие языка. Рассказчик действительно все это находит, когда ему удается исполнить мечту своей юности - попасть в самые аристократические салоны. И он, и Сван любят там бывать и обстоятельно рассказывают об этом. Огромное место в гигантском произведении Пруста занимают повторяющиеся описания все тех же персонажей во все тех же обстоятельствах великосветских приемов и обедов.  Писатель не проходит мимо перемен, происшедших в жизни салонов и их завсегдатаев за те примерно 40 лет, которые протекают от начала повествования (это 80-е годы прошлого века) до конца (мировая война, первые послевоенные годы). При этом Пруст неоднократно обращает внимание читателя на то, что он. рисует «деградацию аристократии». Рассказчик, пристально вглядываясь в так увлекший его мир, убеждается, что за импозантной внешностью людей света скрываются и скудоумие, и пошлость, и бессердечность. Роман напоминает об обобщениях в романах французских реалистов, а персонажи Пруста занимают свое место среди героев «человеческой комедии». Перу Пруста присуща ирония, в романе встречаются даже сатирические портреты. Но чаще всего он как бы ожидает от своих героев, что они «сами» смогут показать себя - в их разросшихся монологах, в их поступках выявляются подмеченные наблюдательным рассказчиком отрицательные черты кастовости, предрассудков, условностей. Одна из самых в этом смысле определенных сцен - финал третьей части романа «Сторона Германтов», где рассказывается о том, как очаровательная герцогиня де Германт бессердечно отворачивается от своего друга, умирающего Свана, поскольку она не может пропустить званый обед.  Однако роман, в котором зафиксирована утрата иллюзий относительно «света», построен как восстановление этого «света» во всех деталях; роман прикован к этой единственной реальности, как рассказчик прикован к прошлому, к «началам». Искусство Пруста похоже на искусство реставратора старины. В романе явственно звучит недовольство настоящим и как следствие этого возникает идеализация прошлого (не стало «прошлой элегантности»).  Следует подчеркнуть, что рассказчик ограничен узким миром наблюдений и еще более узким миром представлений и понятий. Роман прикован к «я», а за этим «я» стоит не только наблюдательный рассказчик, но буржуа, избалованный, изнеженный, эгоистический (о «тотальном эгоизме» пишет он сам), что прежде всего и определяет узкие пределы его наблюдательности, нерешительность выводов. Характерно, что народ здесь - лишь слуги, причем слуги в их крайне патриархальном истолковании, преданные господам, предупреждающие каждое их желание. Такова Франсуаза, тень своего хозяина. Есть в романе рассуждения о социализме, но крайне наивные, в духе того аристократизма, от которого сам рассказчик освободиться не может, да и не желает. Среди его приятелей есть маркиз де Сен-Лу, светский «лев», увлекающийся «социализмом». Марсель Пруст считает, что «социализм» этого аристократа «чище и незаинтересованнее», чем «социализм бедняков».

Поток сознания (англ. Stream of consciousness) — приём в литературе XX века преимущественно модернистского направления, непосредственно воспроизводящий душевную жизнь, переживания, ассоциации, претендующий на непосредственное воспроизведение ментальной жизни сознания посредством сцепления всего вышеупомянутого, а также часто нелинейности, оборванности синтаксиса.

Термин «поток сознания» принадлежит американскому философу-идеалисту Уильяму Джеймсу: сознание — это поток, река, в которой мысли, ощущения, воспоминания, внезапные ассоциации постоянно перебивают друг друга и причудливо, «нелогично» переплетаются («Основания психологии», 1890). «Поток сознания» часто представляет собой предельную степень, крайнюю форму «внутреннего монолога», в нём объективные связи с реальной средой нередко трудно восстановимы.

«Поток сознания» создаёт впечатление, что читатель как бы «подслушивает» свой опыт в сознании персонажей, что даёт ему прямой интимный доступ в их мысли. Включает в себя также представление в письменном тексте того, что не является ни чисто вербальным, ни чисто текстуальным.

Автор же заинтересован в том, чтобы опубликовать воображаемую внутреннюю жизнь его вымышленных героев для ознакомления читателя, обычно невозможное в реальной жизни.

Достигается это в основном двумя путями — повествованием и цитированием, внутренним монологом. При этом часто ощущения, переживания, ассоциации друг друга перебивают и переплетаются, подобно тому, как это происходит в сновидении, чем часто по мысли автора и является на самом деле наша жизнь — после пробуждения от сна мы всё-таки все ещё спим.

Нарративный, повествовательный способ передачи «потока сознания» по большей части состоит из различного типа предложений, включающих «психологическую наррацию», повествовательно описывающую эмоционально-психологическое состояние того или иного действующего лица и свободного косвенного дискурса-косвенных рассуждений как особой манеры представления мыслей и взглядов вымышленного персонажа с его позиций путём комбинирования грамматических и прочих особенностей стиля его прямой речи с особенностями косвенных сообщений автора. Например, не прямо — «Она думала: „Завтра я здесь останусь“», и не косвенно — «Она думала, что она останется здесь на следующий день», а сочетанием — «Она бы осталась здесь завтра», что позволяет как бы стоящему вне событий и говорящему от третьего лица автору выразить точку зрения его героя от первого лица, иногда с добавлением иронии, комментария, и т. д.

Внутренний монолог же является прямым цитированием молчаливой устной речи героя, совсем не обязательно взятой в кавычки. Термин «внутренний монолог» часто ошибочно принимается за синоним термина «поток сознания». Однако полное понимание данной литературной формы возможно только при достижении состояния «чтения между строк», то есть «невербального инсайта» в данную поэзию или прозу, что роднит этот жанр с прочими высокоинтеллектуальными формами искусства.

Примером одной из ранних попыток применения подобного приёма может служить прерывающийся и повторяющийся внутренний монолог главной героини в последних частях романа Льва Толстого «Анна Каренина».

В классических произведениях «потока сознания» (романы М. Пруста, В. Вулф, Дж. Джойса) до предела обострено внимание к субъективному, потайному в психике человека; нарушение традиционной повествовательной структуры, смещение временных планов принимают характер формального эксперимента. Центральное произведение «потока сознания» в литературе — «Улисс» (1922) Джойса, продемонстрировавшее одновременно вершину и исчерпанность возможностей метода «потока сознания»: исследование внутренней жизни человека сочетается в нём с размыванием границ характера, психологический анализ нередко превращается в самоцель.

Марсель Пруст (1871-1922) родился в обеспеченной семье профессора медицины и окончил юридический факультет в Сорбонне. С юных лет отличался болезненной впечатлительностью, утонченной восприимчивостью к ощущениям внешнего и внутреннего мира. Тяжело заболевши астмой еще в детстве, в зрелые годы почти совсем уединился от общества и жил в обитой пробковыми щитами комнате, не пропускавшей звуков внешнего мира, работая ночами. Приток свежих впечатлений был малым, зато огромное богатство составляли воспоминания о прошлом.

Искусство для Пруста - единственная реальная ценность в мире. 

В 1909-1922 гг. больной писатель создает свой многотомный импрессионистический цикл романов - «В поисках утраченного времени». Писатель был награжден Гонкуровской премией после 2-го романа «Под сенью девушек в цвету». Уникальный роман-эксперимент создавался в лабораторных условиях полной изоляции писателя (в комнате со стенами, обитыми пробкой, наглухо отгороженный от света, мира, цветов). Пруст выезжал только по ночам за впечатлениями (например, о Руанском соборе). Фрейдистская методология позволяет рассматривать книгу Пруста как величайшую литературную сублимацию. Болезнь (астма) способствовала развитию утонченного восприятия мира. Для Пруста создание художественных произведений - это отчаянная попытка остаться самим собой, забальзамировать в воспоминаниях самые дорогие ощущения детства, сферу чувств, родовую, фамильную память.

Пруст создал новый тип лирического эпоса, которому предстояло повлиять на прозу века (С. Цвейг, Ф. Мориак), школу нового романа в литературе и искусство кинематографа («Амаркорд» Феллини, «Зеркало» Тарковского).

Пруст - один из самых сложных и противоречивых писателей ХХ века, его считали главой модернистской школы. Но нельзя сказать, что Пруст нигилистически отметал все, что было сделано в литературе до него. В какой-то мере он опирается на классические французские традиции. Он высоко ценил Бодлера и Флобера, Толстого. Восхищался Бальзаком, с которым он полемизирует в своем романном цикле. Для Пруста его огромное полотно - это тоже целый своеобразный мир, взятый в течение длительного отрезка времени. Но если для Бальзака это мир людей в их социальных взаимоотношениях, то для Пруста - это мир впечатлений от жизни, что для него неизмеримо ценнее самой жизни. Кредо Пруста, которое он реализовал в своем многотомном произведении, - уход от объекта в сознание, к мечтаниям. Вместе с тем, стремясь уйти от бальзаковской прозы и его реализм, Пруст возвращается к реальности (то есть к Бальзаку же), которое одна лишь, живя в воспоминаниях, может вернуть писателю утраченное время.

Многотомный роман Пруста «В поисках утраченного времени», как определил Томас Манн, - «субъективная эпопея», то есть пристальное исследование внутреннего духовного мира отдельной личности, неотделимое от исследования мира внешнего, хотя центр тяжести в повествовании перемещался в область изображения развития героя, становления и формирования его личности.

Эпопея Пруста была решительно повернута к изображению внутреннего мира героя и фиксировала в первую очередь его переживания и чувства, характер его отношения к миру и, не утрачивая интерес к объективной действительности, оценивала и рассматривала ее через субъективный опыт рассказчика. Хотя при известном внимании можно уловить и сюжетную нить в обычном понимании этого слова. Выходец из богатой, устойчивой в своих традициях буржуазной семьи, мальчик, затем юноша и наконец взрослый человек, Марсель постепенно знакомится с миром, узнает мучения любви и разочаровывается в ней, сталкивается с аристократическим обществом и узнает его истинную цену, наконец находит смысл жизни в служении искусству. Но у Пруста сюжетная линия идет пунктиром где-то на заднем плане.

Ведущий принцип повествования романа - погруженность во внутренние переживания героя. Герои Пруста не живут в романе своей жизнью - лишь тогда, когда Марсель вспоминает их, они выскальзывают из мрака и снова расплываются во тьме. В сущности в романе нет ни компактного сюжета, ни нарастающей интриги, ни тесно связанных друг с другом героев. Главный принцип повествования в романе Пруста - воспоминания, по точному определению Моруа, это «воскрешение прошлого посредством бессознательного воспоминания». Пространство романа - это не только Франция, Париж, морские курорты, хотя это все зримо воссоздано на страницах романа. Пространство романа - скорее душа, мир внутренней жизни главного героя и рассказчика Марселя. В романе подробно мир переживаний Марселя становление и утверждение творческой натуры, психология врастания молодого человека из аристократической среды в аристократию искусства. Роман населен шедеврами, в нем упомянуты десятки имен (прообразами персонажей стали Ренуар, Дебюсси, Бергсон), причастных к музыке, живописи, поэзии. Искусством здесь становится и сама жизнь персонажей, развитие интимных чувств.

Тем не менее цикл Пруста - это не разорванные, бессвязные клочки воспоминаний, а тщательно продуманный, композиционно единый, монолитный «поток сознания» главного героя. Объективные, видимые невооруженным глазом предметы важны в нем не сами по себе, а оттого, что наталкивают героя на субъективные ощущения.

Мир разума, привычные формы общественного практического сознания раздражают его. По мнению Пруста, никому еще не удавалось при помощи этих обычных форм познать скрытую сущность явлений. И Пруст, идя вслед за Бергсоном, предлагает отречься от привычного взгляда на мир. Словно на огромном экране проецируются перед нами колеблющиеся картины воспоминаний, впечатлений, между ними нет логических объективных связей. Писатель может смаковать на многих страницах еле уловимое ощущение (что вкус пирожного мадлены, размоченного в липовом чае напоминает ему детство и ритуальный поцелуй матери перед сном) и вскользь сказать о важнейшем событии в жизни героя или лишь упомянуть о первой мировой войне. Пруст стремится как можно точнее регистрировать подсознательную жизнь героя, которой, по его мнению, определяется психика. Место действия эпопеи Пруста - душа героя-писателя, а время - субъективное и сугубо личностное, поэтому трудно уловить сколько лет герою в том или ином эпизоде.

Пруст в своем бесконечном цикле отправляется в путешествие по стране прошлого в поисках утраченного времени. Время для него понятие чисто субъективное. Пока живу «я», длится и время, заполненное моими бесконечными видениями.

«В поисках утраченного времени» - это попытка с помощью слова реставрировать прошлое. Из детских и юношеских впечатлений Марселя вырос гигантский замок романа, ставшего для писателя способом поиска прошлого, времени утраченного.

Пруст полагает, что человек не в состоянии познать реальный объективный мир, единственное, что остается на его долю - изучение своего бледного изощренного восприятия мира. То, что может быть одним из средств искусства, Пруст делает его сущностью.

 «В поисках утраченного времени» - своего рода семейная хроника и роман воспитания.