Сравнительно широкий читатель узнал о существовании поэта по имени Тимур Кибиров во времена перестройки и гласности. Рижская «Атмода» напечатала вольное «Послание Льву Семеновичу Рубинштейну», где название газеты «Правда» попало в недопустимо иронический контекст: «Ты читал газету «Правда»? Что ты, Лева, почитай! Там такую пишут правду, плещет гласность через край!». Главная газета страны ответила; «Литературка» тоже не удержалась; лучшей рекламы невозможно было придумать. И большей опасности нельзя было представить. О соблазне мимоходящей перестроечной славы не говорю; хватило бы и репутации «соловья перестройки» — интерес к стихам Кибирова был бы утрачен вместе с концом громокипящей эпохи. «Кто так рано весной запоет, Тот без голоса к лету останется».
Тимур ли Кибиров выбрал другой путь, другой ли путь выбрал Тимура Кибирова, но его литературная судьба сложилась принципиально иначе…
В кибировских сборниках «Сантименты» (Белгород, 1993) и «Стихи о любви» (М.: Цыкады, 1993) собрана своего рода «поколенческая классика», литературный памятник языковому мышлению тех, кому от 25 до 40; кибировский сленг совершенно непохож на сленг Евтушенко или Бродского. И хотя Кибирова принято считать постмодернистом, (…) если что здесь и цитируется, то весь смысловой объем русской словесности, без деления на «чистое» и «нечистое», на «советское» и «несоветское»; все, что входило в читательский обиход 60—80-х годов ХХ столетия, подлежит переработке, дистанцированию, «снятию»…
Человек кибировского поколения знает, помнит и понимает многое, но вместо «соловьиного сада» получает в наследство скворечник, чтобы проскрипеть, проскворчать о самом главном, своем, вечном…
Там, где запечатлевается «советский стиль», реанимируются 50-е годы, создается бессмертный образ «девушки с веслом», не обойтись без радиогимна «стенам древнего Кремля»; там же, где с детской доверчивостью говорится о непонятной, необъяснимой, алогичной, иррациональной любви к этому вот, какое есть, отечеству, неизбежно присутствие пионерской песенки «То березка, то рябинка...».
На этом языке многие в 70—80-е года пытались выразить зарождающееся отечестволюбивое чувство, а последующее воспитание и самовоспитание мало что добавило к этому языковому опыту: «Это все мое родное,/ Это все хуе-мое!»...
Но это и есть его истинная цель — сказать о том, о чем уже, кажется и невозможно говорить (…) Именно поэтому сквозной темой кибировской поэзии и становится языковая трагедия русской культуры, одновременная неизбежность и невозможность исполнения «дарования как поручения»:
В произведениях последних лет Кибиров все более осознанно противопоставляет свою поэтическую позицию традиционно-романтической и уже достаточно рутинной позе поэта-бунтаря, одиночки-беззаконника. Кибировым движут лучшие чувства, но и выводы холодного расчёта, озабоченного оригинальностью, подтвердили бы и уместность, и выигрышность освоенной поэтом точки зрения.
Поэтическая доблесть Кибирова состоит в том, что он одним из первых почувствовал, как провинциальна и смехотворна стала поза поэта-беззаконника. Потому что грёза осуществилась, поэтический мятеж, изменившись до неузнаваемости, давно у власти, «всемирный запой» стал повсеместным образом жизни и оказалось, что жить так нельзя. Кибиров остро ощутил родство декадентства и хулиганства. Воинствующий антиромантизм Кибирова объясняется тем, что ему стало ясно: не призывать к вольнице впору сейчас поэту, а быть блюстителем порядка и благонравия. Потому что поэт связан хотя бы законами гармонии, а правнук некогда соблазнённого поэтом обывателя уже вообще ничем не связан. (…)
Именно любовь делает неприязнь Кибирова такой наблюдательной. Негодование в чистом виде достаточно подслеповато. Целый мир, жестокий, убогий советский нашёл отражение, а теперь и убежище на страницах кибировских произведений. Сейчас прошлое стремительно и охотно забывается, как гадкий сон, но спустя какое-то время, когда успокоятся травмированные очевидцы, истлеют плакаты, подшивки газет осядут в книгохранилищах, а американизированным сленгом предпочитающих пепси окончательно вытеснится советский новояз, этой энциклопедии мёртвого языка цены не будет.
Многие страницы исполнены настоящего веселья и словесного щегольства. Жизнелюбие Кибирова оборачивается избыточностью, жанровым раблезианством, симпатичным молодечеством. Недовольство собой, графоманская жилка, излишек силы заставляют Кибирова пускаться на поиски новых и новых литературных приключений. Заветная мечта каждого поэта — обновиться в этих странствиях, стать вовсе другим, — конечно, неосуществима, но зато какое широкое пространство обойдёт он, пока вернётся восвояси. (…)
Кибиров говорит, что ему нужно кому-нибудь завидовать. Вот пусть и завидует себе будущему, потому что в конце концов самый достойный соперник настоящего художника только он сам, его забегающая вперёд тень.
Бродский Иосиф Александрович (1940 - 1996)
Поэт, переводчик, критик, эссеист, драматург
Первые поэтические опыты И. Бродского относятся к 1957 г. В начале 60-х годов начинает работать как поэт-переводчик. К этому же времени относится знакомство с А.А. Ахматовой, высоко оценившей его талант.
Стихи появились в самиздатовском журнале "Синтаксис" (1959-1960 гг.).
12 февраля 1964 г. арестован и осужден Дзержинским районным судом Ленинграда по обвинению в тунеядстве, приговорен к пятилетней ссылке в Архангельской обл.
Летом 1972 года Бродский был вынужден эмигрировать в США. Преподавал в университетах. В 1980 г. получил американское гражданство.
В 1987 г. был удостоен Нобелевской премии по литературе. В 1992 г. стал Поэтом-Лауреатом США. В творчестве Бродский касается важнейших проблем человеческого бытия. Он вненационален и аполитичен.
Тема Петербурга становится эмоциональной доминантой во многих поэтических, прозаических и драматических произведениях Бродского. Лишенный возможности жить в родном городе, он становится двуязычным. Петербургу посвящены: эссе "Ленинград=Leningrad: The city of Mistery" (Путеводитель по переименованному городу), "В полутора комнатах", поэма "Петербургский роман".
В поэме личное время поэта связывается с временем города. Петербург выступает как вместилище времени, остановленного и одухотворенного поэзией. Текст насыщен конкретными топонимами, по тексту "Петербургского романа" легко восстанавливаются перемещения поэта по городу, вплоть до конкретных автобусных маршрутов. Поэт отмечает те здания, с которыми связана литературная история Петербурга: дом Мурузи, Разъезжую улицу, где находилась редакция "Аполлона" и др.
Петербургу посвящены многочисленные стихотворения Бродского. Стихотворения, где петербургская тема проявляется наиболее ярко: Келломяки ("Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны:"); Набережная р.Пряжки ("Автомобиль напомнил о клопе:"); "Еврейское кладбище около Ленинграда:"; Остановка в пустыне ("Теперь так мало греков в Ленинграде:"); Прачечный мост; Почти элегия; Развивая Платона; Стансы ("Ни страны, ни погоста:"); Стихи в апреле; Стрельна; Стрельнинская элегия ("Дворцов и замков свет:"); "Я родился и вырос в балтийских болотах" и др.
"Сретенье"
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона...
Поможем написать любую работу на аналогичную тему