Николай провел свои детские годы в Одессе. Семья жила очень бедно. В пятом классе Николай был исключен из гимназии вследствие печально известного циркуляра "о кухаркиных детях". Занимался самообразованием. Самостоятельно выучил английский язык.
Публицистический дебют девятнадцатилетнего Чуковского состоялся в газете "Одесские новости". Туда его заставил пойти старший приятель по гимназии, чью энергию Чуковский позже сравнит с моцартовской и напишет об исходившей от друга "духовной радиации". Сегодня именем этого яркого писателя, переводчика и знаменитого сиониста в Израиле названы десятки улиц, оно известно всему просвещенному миру: Владимир Жаботинский.
Будущий политический лидер ввел Чуковского в литературу, развил его любовь к языку и сумел разглядеть талант критика. Так, с 1901 года, сначала в "Одесских новостях", потом в других изданиях, начали появляться статьи молодого публициста Чуковского. А поскольку в редакции он был единственным, кто читал приходившие по почте английские и американские газеты, то через два года, по рекомендации все того же Жаботинского, Чуковский отправляется корреспондентом в Англию.
Полтора года зарубежной жизни были неровными. Политическая ситуация в России менялась, на горизонте Черного моря замаячил призрак мятежного броненосца "Потемкин" (Чуковский, к тому времени уже вернувшийся в Россию, поднимется на его борт, захватив с собой квасу для восставших), "брожение в умах" ширилось. По решению одесского градоначальника газета перестала продаваться в розницу, гонорары авторам не высылались.
Отправив молодую жену обратно в Одессу, "мистер" Чуковский селился по все более и более бедным адресам, но продолжал ежедневно посещать бесплатный читальный зал библиотеки Британского музея, где читал запоем английских писателей, историков, философов и - критиков-публицистов, тех, кто помогал ему вырабатывать собственный стиль, который называли "парадоксальным и остроумным". Он никого не забыл и в "Оксфордской речи" с благодарностью назвал и Эдгара По, и Диккенса, и Томаса Маколея, и Честертона, и Элиота, и Макса Бирбома.
Вернувшись в Россию в 1904 г., приобрел известность как блестящий литературный критик, сотрудничал со многими петербургскими журналами, организовал собственный сатирический журнал "Сигнал". В его журнале печатались такие авторы, как Федор Сологуб, Тэффи, А.И. Куприн. За резкий антиправительственный тон материалов, печатаемых в журнале, Чуковский подвергся аресту. В ожидании суда, в одиночной камере, он читает вслух О.Генри, громко хохочет, пугая надзирателей.
В 1906 году семейство Чуковских из Одессы перебирается под Петербург, снимая дачу в местечке Куоккала. В этом литературном поселке, похожем на будущие Переделкино или Болшево, живут многие герои "критических рассказов" Чуковского. Близким другом надолго станет для него Илья Репин. Репину Чуковский будет позировать для трех сюжетных картин и одного портрета, практически заставит его написать мемуары и станет их редактором, представит ему всех своих героев - от футуристов до Есенина и Мандельштама - и напишет о нем самом удивительную книгу. Кстати, именно знаменитый художник придумал название легендарному домашнему альманаху Чуковского - "Чукоккала", собравшему на своих страницах автографы Конан Дойля и Маяковского, рисунки Шаляпина и... стихи Репина. Альманах "Чукоккала" никогда не был собранием автографов, а всегда - полем для игры. Игра была естественной формой общения Корнея Ивановича и с собственными детьми. Лидия Чуковская точно передает ощущение счастья, которым наполняло общение с отцом ее детство: "В состав воздуха, окружавшего нас, входило и чтение лекций в беседке у Репина, и чтение стихов, и разговоры, и споры, и игра в городки, и другие игры, главным образом литературные, но ни грана умственного безделья". Куоккальское счастье разрушит 1917 год.
Постепенно имя молодого критика становится нарицательным, на него рисуют карикатуры, и к печати готовится сразу несколько его книг: собрание избранных статей, исследование "Нат Пинкертон и современная литература" (анализирующее явление, которое впоследствии назовут "массовой культурой"). Наконец, книга о самом известном писателе этих лет - Леониде Андрееве. Все три выходят в 1908 году, а первый в жизни сборник статей под названием "От Чехова до наших дней" печатается в течение одного года трижды. Критические статьи, принесшие известность своему автору, впоследствии вышли отдельными сборниками "От Чехова до наших дней" (1908), "Критические рассказы" (1911), "Лица и маски" (1914), "Футуристы" (1922).
В 1912 Чуковский, живя в финском местечке Куоккала, поддерживал контакты с Н.Н.Евреиновым, В.Г.Короленко, Л.Н.Андреевым, А.И.Куприным, В.В.Маяковским, И.Е.Репиным. В это время Корней Иванович начал писать свой домашний рукописный альманах "Чукоккала" (первое издание "Чукоккалы" в 1979). Этот юмористический рукописный альманах, где оставили свои творческие автографы знаменитные знакомые Чуковского : А. Блок, З.Гиппиус, Н. Гумилев, О. Мандельштам, А.И. Солженицын, И.Е Репин и многие другие - представляет собой уникальный литературный памятник. Чуковский возил свою Чукоккалу в Англию. В ней оставили свои автографы Артур Конан Дойл и Герберт Уэллс Впервые альманах публиковался в 1979, через десять лет после смерти Чуковского. Издание представляло собой сильно урезанный по сравнению с оригиналом вариант знаменитого альманаха. Чуковскому пришлось отказаться не только от публикации записей опальных Гумилева, Мандельштама, Гиппиус, Солженицына, но также и от собственных стихов и рисунков, бывших в оригинале.
В 1917 г. Чуковский принялся за исследование творчества Некрасова. Творчеством Некрасова Чуковский занимался почти полвека. По крупицам восстанавливал стихотворные тексты поэта, испорченные цензурой. Так же бережно восстановил он и образ самого поэта. Эта работа закончилась лишь в 1952 г., ее итогом стала книга "Мастерство Некрасова", за которую автор получил в 1962 г. Ленинскую премию). Чуковский изучал также поэзию Т.Г.Шевченко, литературу 1860-х годов, биографию и творчество А.П.Чехова.
Совершенно особое место в творческой жизни критика К.И. Чуковского занимал Оскар Уайльд. В 1903-1904 гг., когда Чуковский жил в Англии, в качестве корреспондента газеты “Одесские новости” он впервые заинтересовался Уайльдом. Среди присланных им корреспонденций было и сообщение о постановке в лондонском театре “Корт” комедии Уайльда “Как важно быть серьезным”. Отношение к Уайльду менялось со временем, Чуковский всю жизнь “открывал” его для себя и для русских читателей.
По возвращении в Россию Чуковский выступал с лекциями об Уайльде в Москве, Киеве, Витебске, других городах. В 1911 г. он напечатал в “Ниве” этюд “Оскар Уайльд” - первый набросок портрета писателя, легший в основу всех других его работ об Уайльде.
Этот этюд был написан очень увлекательно, живым языком, иронично. В нем автор явно желал, чтобы русская публика трезво оценила своего кумира. В его талантливости Чуковский не сомневался, но считал его несколько поверхностным, неискренним, склонный к позерству. "Салонный" - таково было слово, определяющее как самого Уайльда, так и все его творчество.
В феврале 1916 г. Чуковский снова побывал в Англии и встретился в Лондоне с Р.Россом, который внимательно следил за всем, что пишется о его друге, благодарный Чуковскому за прекрасную статью об Уайльде, Росс сделал автору поистине королевский подарок - страничку «Баллады Редингской тюрьмы», написанную рукой Уайльда. Опубликованная в 1922 г. отдельной книгой расширенная статья Чуковского была посвящена памяти Росса, скончавшегося в 1918 г.
Чуковский не скрывал, что разобраться в Уайльде помог ему А.М.Горький, к мнению которого он всегда прислушивался. Издательство «Всемирная литература», созданное в 1918 г. по инициативе Горького, предполагало выпустить новое собрание сочинений Уайльда со вступительной статьей Чуковского. Свой отзыв о статье Горький дал в письме Чуковскому (датируемом публикаторами условно 1918-1920 гг.), где он пишет:
«Вы несомненно правы, когда говорите, что парадоксы Уайльда - «общие места навыворот», но не допускаете ли Вы за этим стремлением вывернуть наизнанку все «общие места» более или менее осознанного желания насолить мистрисс Грэнди, пошатнуть английский пуританизм?» Письмо Горького заставило Чуковского пристальнее всмотреться в эпоху Уайльда, пересмотреть свое представление о нем.
Прочитав опубликованные в 1962 г. в Англии письма Уайльда, Чуковский удостоверился в том, “как он доблестно боролся за свободу искусства, за право художника не подчиняться диктатуре ханжей”. В последних редакциях статьи Чуковского ироническое некогда отношение к Уайльду сменяется признанием его бесспорных заслуг перед английской словесностью.
В ноябре 1919 года, после мрачного вечера памяти Леонида Андреева в нетопленном зале Тенишевского училища - недавно престижнейшего петербургского лицея, в котором после революции проходили бесконечные лекции и диспуты, - Чуковский записал в дневнике: "Прежней культурной среды уже нет - она погибла, и нужно столетие, чтобы создать ее. Сколько-нибудь сложного не понимают. Я люблю Андреева сквозь иронию, но это уже недоступно. Иронию понимают только тонкие люди, а не комиссары".
Однако он еще многое успеет...
К 1930 году, нагруженный поденной работой, бесконечной редактурой чужих и своих книг, волоча на себе огромную семью, он уже оставил за спиной разгромленную властями редакцию "Всемирной литературы", где по инициативе Горького возглавлял англо-американский отдел. Оставил загубленные журналы "Русский современник", "Современный Запад", "Дом искусств". Его лучшие книги о Некрасове не выйдут из печати даже в хрущевскую оттепель, поскольку они, как и все, что он писал, восстают против привычных советских мифов.
Будущая Ленинская премия за нелюбимое "Мастерство Некрасова" обрадует его разве тем, что "не каждый чиновник сможет теперь плюнуть мне в лицо". И каким горестным воплем прозвучат его слова 1955 года, после того, как он перелистает одну из своих самых блестящих книг - книгу о, возможно, самом дорогом ему писателе, задохнувшемся эпохой и успевшем осознать, что "огонь революции" был фальшивым. "Я прочитал свою старую книжку о Блоке и с грустью увидел, что вся она обокрадена, ощипана, разграблена нынешними Блоковедами... Когда я писал эту книжку, в ней было ново каждое слово, каждая мысль была моим изобретением. Но т. к. книжку мою запретили, изобретениями моими воспользовались ловкачи, прощелыги - и теперь мой приоритет совершенно забыт... Между тем я умею писать только изобретая, только высказывая мысли, которые никем не высказывались. Остальное совсем не занимает меня. Излагать чужое я не мог бы..."
Он пережил и эту эпоху. В мае 1957 года, когда ему - к 75-летию, как положено "писателю с именем", - вместе с Хрущёвым вручали в Кремле орден Ленина, генсек шутливо пожаловался, что устает на работе, а внуки по вечерам заставляют читать "ваших Мойдодыров". Их сфотографировали, но когда в уже антихрущевское время, в семидесятые годы, внучка и наследница писателя Елена Чуковская пришла за фотографией в госархив, изображение опального вождя при ней было отстрижено ножницами. Остался только указующий перст и кусочек носа. Новое время, названное "оттепелью", окрылило Корнея Ивановича, но не надолго. Он стал свидетелем публичной казни Пастернака, не спал ночей, придумывая, как спасти товарища по цеху и судьбе. Ничего не получилось. После визита к соседу по Переделкину с поздравлениями по случаю Нобелевской премии Чуковского заставили писать унизительное объяснение, как это он осмелился поздравлять "преступника". Между прочим, стихи Пастернака еще в двадцатые годы Чуковский назвал гордостью отечественной поэзии, а в старости шутливо мечтал о профессии экскурсовода "по пастернаковским местам" в Переделкине. Корней Иванович первым в мире написал восхищенный отзыв об "Одном дне Ивана Денисовича", давал приют Солженицыну у себя на даче, гордился дружбой с ним и... казнил себя в дневнике, что в угоду цензуре согласился позднее снять его имя в новом издании своей книги об искусстве художественного перевода. Когда его старший сын, "классический" советский литератор, выступил на печально знаменитом собрании Союза писателей осенью 1958 года, шельмовавшем Пастернака, Корней Чуковский внешне бесстрастно записал следующее: "Б.Л. просил сказать мне, что нисколько не сердится на Николая Корнеевича". Он восхищался гражданским поведением своей дочери Лидии, тревожился за нее, но никогда не забывал, как когда-то присутствовал при обыске в ее квартире. В конце тридцатых он долго хлопотал о расстрелянном зяте, выдающемся физике Матвее Бронштейне, еще не зная, что того нет в живых. Он ничего не простил, но "приоткрылся" по-настоящему лишь в своих дневниковых записях, где были вырваны десятки страниц, а о некоторых годах, вроде 1938, не было сказано ни слова.
Он успел разувериться во многом, кроме, пожалуй, словесности и детей. В посвящении на его "Крокодиле" стояло: "Своим глубокоуважаемым детям...". В детей он верил. Ради них строил, как безумный, библиотеку (считая это важнейшим делом своих последних лет), в "предстоянии" перед ними старался не потерять себя. Не будучи уверенным, что у его дневников будут читатели, он рассказал и о том, кто был для него самым чистым человеком в жизни, ради которого и ему хотелось быть выше. Но дочь Мария, обожаемая Мурочка, умерла в 1931 году в возрасте одиннадцати лет. Вслед за Чеховым он - уже очень давно -посвятил себя помощи реальным людям, спасая многих от холода, голода, творческой и физической смерти. После революции он "устроил паек" уже старухе, сестре Некрасова Елизавете Александровне Рюмлинг. В голодные двадцатые постоянно опекал Ахматову. Помогал после смерти Блока членам его семьи. Как и дочери Репина, князю-анархисту Кропоткину, писателю Юрию Тынянову...
Поможем написать любую работу на аналогичную тему