Критический реализм Марка Твена Зарубежная литература
Внимание!
Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к
профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные
корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.
- Зарубежная литература
- 1443041709109272
- 2018-11-21 19:06:03
1 ответ(а)
Поможем написать любую работу на аналогичную тему
Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему
учебному проекту
Узнать стоимость
Не нашли ответ на свой вопрос? Мы постараемся помочь Вам с
ответом, просто задайте его нам.
К сожалению, задать вопрос может только зарегистрированный пользователь.
Материалы по теме:
Критическая школа философии науки.
Шпаргалка
19 век - сложный период во всей мировой истории: как России, так и Европы. Глубокие изменения коснулись всех сторон жизни общества. Подъём рабочего движения в Европе показал себя не только в митингах и демонстрациях, но и в новой идеологии, быстро распространившейся и на другие континенты. В это время формируется новое направление в культуре - критический реализм. Главной его особенностью, как и реализма в целом во всём его разнообразии, является правдивое, достоверное изображение действительности. Слова "критический" в данной ситуации обозначает, что представители этого течения особое внимание уделяли негативным сторонам жизни общества, как принято говорить, его порокам.
В целом критический реализм на рубеже веков отличается открытостью границ, испытывает влияние и вбирает в себя черты всех основных художественных методов эпохи, сохраняя главное качество — характер типизации. Глубокая внутренняя перестройка реализма была связана с экспериментом, смелым опробованием новых средств. Качественно углубляются основные достижения критического реализма предыдущих периодов — психологизм, социальный анализ, расширяется сфера реалистического отображения, на новую художественную высоту поднимаются жанры новеллы, романа, драмы.
Этот этап развития критического реализма выступает как переходный период, в котором закладываются основные отличия реалистической литературы XX в. от критического реализма XIX в.
Характерные черты критического реализма:
• достоверное воспроизведение действительности,
• особый интерес к социальной тематике
• субъективность в работах данного направления
Критический реализм за рубежом
Берёт своё начало данное течение в Европе. И это понятно: массовые протесты рабочих захлестнули практически все европейские страны 19 века. Свои воззрения демонстранты пытались распространить на обычное население. Так критический реализм нашёл себя в СМИ, и как следствие в литературе.
В духе критического реализма было написано много выдающихся произведений знаменитых писателей 19 века. Оноре де Бальзак обрисовал французское общество 19 века в "Человеческой комедии". Произведения Чарльза Диккенса посвящены трагическим судьбам детей того времени. В эту группу можно отнести знаменитую новеллу "Кармен" Проспера Мериме.
Проявить себя критический реализм успел не только в литературе 19 века, но и в искусстве. Оноре Домье, французский художник, написал целую серию картин: "Убийство на улице Транснонен", "Новый Галилей", "Законодательное чрево" и др. Франсуа Милле, другой, не менее известный французский художник, описал в своей знаменитой работе "Анжелюс" тяжёлое положение крестьянства.
Марк Твен. Юмористический стиль Марка Твена (настоящее имя — Сэмюэль Ленгхорн Клеменс, 1835— 1910) отразил особенности американского менталитета, активного, оптимистичного, несмотря ни на какие трудности. Его лучшие произведения — трилогия романов «Приключения Тома Сойера» (1875), «Жизнь на Миссисипи» (1883), «Приключения Гекльберри Финна» (1884), романы «Принц и нищий» (1881), «Янки при дворе короля Артура» (1889). Образы Тома Сойера и Гекльберри Финна, неунывающих, находчивых, удачливых подростков, обрели всемирную славу.
Остановимся на повести Марка
Твена "Приключения Тома Сойера".
Традиционно в американистике это произведение оценивается как
одна из вершин критического реализма Х1Х в. Причем, по мнению уче-
ных, этот реализм если и питался традициями предшествующих литера-
турных эпох, то также только реалистической школы - Возрождения или
Просвещения. Само предположение о возможности романтических влия-
ний отвергается. А.М. Зверев в главе о Марке Твене в академической "Ис-
тории всемирной литературы" утверждает, "что Твену с самых первых его
шагов в литературе были совершенно чужды романтические мотивы и об-
разы"1. Наличие романтических мотивов в текстах Твена заставляет иссле-
дователей объяснять данный феномен "внутренней противоречивостью
позиции писателя"2 или ограничить роль этих мотивов исключительно це-
лями сатирического пародирования романтиков. В другом исследовании
А.М. Зверев замечает: "Твен был реалистом, ему безмерно докучали вялые
романтические цветы <...>. И в "Томе Сойере" он высмеял все эти ненату-
ральные страсти, искусственно нагоняемую меланхолию и плетение бес-
смысленных, зато "красивых" словес"3. Это высказывание верно в том
смысле, что Твен действительно прекрасно владел приемами пародии и в
самом деле высмеивал неестественность детской воскресной литературы.
Но цитированное замечание вызывает сомнение, когда речь идет о связи
твеновского реализма с подлинно романтической традицией, а не ее эпи-
гонами.
Отношение Твена к романтизму было сложным. Он не получил сис-
тематического образования и сам себя создавал, формировал свой вкус,
пристрастия, симпатии и антипатии в мире литературы. Можно утвер-
ждать, что романтизм не пользовался симпатией Твена, который называл
его "грязным и сентиментальным романтизмом". Особенно резко не при-
нимал Твен художественную практику В. Скотта и Ф. Купера. Надо отме-
тить, что это несправедливая и односторонняя критика. В основном она
построена на частностях, не имеющих принципиального значения для ин-
терпретации творчества названных писателей (например, памфлет "Лите-
ратурные грехи Фенимора Купера"), и направлена против тех издержек
романтического стиля (эмоциональность, выспренность, гиперболизм) и
условностей отдельных сюжетных ходов и характеристик, которые у эпи-
гонов романтизма стали навязчивыми штампами и шаблонами. Твен не-
справедливо обвинял больших художников в грехах, в которых были по-
винны не они, а паразитирующие на романтизме второстепенные авторы.
Однако само творчество Твена свидетельствует о глубоком интересе
писателя к значительным и подлинным открытиям романтического искус-
ства, об усвоении целого комплекса идей и мотивов этого направления.
Тема детства генетически восходит к романтической эпохе, так как
именно романтизм с его культом ребенка начал создавать произведения о
детях и для детей. Традиционно исследователи творчества Твена говорят о
создании им нового типа ребенка, принципиально отличающегося своей
естественностью от слащавых, приглаженных детей из произведений эпи-
гонов романтизма. Классический романтизм трактовал детство и ребенка
иначе. В повести Твена обнаруживается традиция Э.Т.А. Гофмана ("Чужое
дитя", "Щелкунчик"), В. Гюго (Гаврош из "Отверженных"). Во многом
близки трактовки детства и образов детей у Твена и английского романти-
ка У. Блейка ("Песни Невинности и Песни Опыта"). Отметим, что во вре-
мя поездок в Англию в 1872 и 1873 г. Твен мог прочитать текст вновь от-
крытого прерафаэлитами и опубликованного впервые в 1864 г. цикла
Блейка.
В 1874 г. Твен начинает, а в 1875 г. заканчивает работу над повестью
"Приключения Тома Сойера", которая задумывалась и была написана
прежде всего не как книга для детей, а как книга о детстве. Писателю, на-
блюдавшему Америку спустя десятилетие после Гражданской войны, дет-
ство представлялось утраченным раем. Не случайно чуть позже Твен при-
знавался, что "Том Сойер просто псалом, переложенный прозой". Дейст-
вительно, как отмечают большинство исследователей4, в повести противо-
поставлены мир детства и мир взрослых. Однако это не столько конфликт
поколений, "взрослого" и "детского" как психологических категорий, и
даже не столько просветительская антитеза "естественного" и "искусст-
венного", сколько противостояние идеала и действительности. Концепция
детства у Твена удивительным образом совпадает с романтической кон-
цепцией детства у Блейка и манифестирована в повести множеством моти-
вов, которые несут в себе память об их романтическом прошлом.
Общеизвестно, что романтизм видит в ребенке мудреца, философа,
которому открыто сокровенное знание о мире, его сути, о его чудесной
природе. Маленькие герои Твена во многом соответствуют этим представ-
лениям романтиков. Не случайно Гек Финн, как маленький Диоген, живет
в бочке. Он сбегает от богатства и благополучия в доме вдовы Дуглас в
свою бочку, где и делает открытие о безобразной сущности мира социаль-
ного, основой которого является богатство, расчет, отсутствие свободы:
"Оказывается, Том, быть богатым вовсе не такое веселое дело. Богатство -
тоска и забота, тоска и забота... Только и думаешь, как бы поскорей око-
леть!"5.
Геку и Тому дано как бы особое знание жизни, ее иной, чудесной
стороны. Дело, конечно, не в детских суевериях о старом пне, дохлой кош-
ке или бобе как средстве выведения бородавок. Романтический мотив чу-
да, веры в его возможность достаточно полно развит в книге Твена. Автор
пишет о "чудесах Природы, стряхивающей с себя сон...", которые "развер-
тывались перед глазами глубоко задумавшегося мальчика" (с.181). Описы-
вая природу острова, Твен пользуется романтической стилистикой. Отсю-
да и "колоннада лесного храма", и "чары дикого леса", и прогалины, "уст-
ланные коврами травы, сверкавшие цветами, как драгоценными камнями"
(с.183). Том видит чудесное в зеленой гусенице-землемере или в муравье,
который "отважно борется с мертвым пауком, хотя тот и был впятеро
больше", в "длинных копьях солнечных лучей", в выпорхнувших откуда-
то бабочках. Эта способность увидеть чудо там, где обыватели его не заме-
тят, роднит Тома с гофмановским Бальтазаром ("Крошка Цахес"), для ко-
торого чудо природы заключается в том, что "из презренных семян все
еще вырастают прекраснейшие, высочайшие деревья и даже разнообраз-
нейшие плоды и злаки", или в том, что лепестки цветов или крылья насе-
комых окрашены в сверкающие цвета и "ни один человек не угадает, мас-
ло ли это, гуашь или акварель"6. Чудесное органично для Тома, он живет
этим ежедневно. Поэтому так естественно для него то, что божья коровка
послушалась его и полетела домой спасать своих деток от пожара. Здесь
возникает еще одна параллель из романтической литературы, из поэзии
Блейка, у которого так же естественно слиты мир детства и природы: цве-
тов, птиц и насекомых. Божья коровка Тома летит спасать своих деток так
же, как и заблудившийся муравей из "Песен Невинности" Блейка трево-
жится и скорбит о своих оставшихся в одиночестве детях:
O my children! do they cry,
Do they hear their father sigh7.
И книга Твена, и цикл Блейка пронизаны чувством ответственности и
любви ко всякой божьей твари, живущей в гармонии с миром детей.
Любопытно, что реалист Твен позволяет чудесному сбываться в го-
раздо большей степени, чем романтики. Том и Гек верят в то, что клад обя-
зательно должен отыскаться, и он отыскивается в доме, который именуют
"домом привидений". Шарик, послушавшись заклинания: "Брат, поди сы-
щи брата!" - помогает найти другой, затерявшийся шарик. Для существа
из другого мира - мира взрослых - это простая случайность, для ребенка
Тома - одно из проявлений чудесной сущности жизни.
Чувствовать эту чудесную сущность дитя у Твена и романтиков спо-
собно благодаря воображению. Том наделен им сверх всякой меры. Не же-
лая идти в школу, Том представил себя больным, "и так чудесно работало
его воображение" (с.132), что он действительно страдал глубоко и искрен-
не и переполошил всех близких. Но дело даже не в этих невинных уловках
Тома, а в том, что его фантазия становится основой творчества, точнее,
жизнетворчества. Том как бы пишет действительность по своему сценарию
или где-то мастерски правит ее. Творя жизнь в соответствии со своим
ощущением бытия, Том избегает скуки, однообразия, размеренности ме-
щанского, обывательского существования взрослых.
Творческое начало Тома проявляется в его способности к игре. Мо-
тив игры - один из центральных в эстетике романтизма. Немецкий иссле-
дователь Г.А. Корф полагал характерной чертой романтического миропо-
нимания "усиливающийся игровой характер"8. Гениальный способ покра-
ски забора объясняется не столько расчетом, сколько вдохновенным за-
мыслом: "И вдруг в эту черную минуту отчаяния на Тома снизошло вдох-
новение! Именно вдохновение, не меньше - блестящая, гениальная
мысль!" (с.105). Том вдохновенно играет художника, который в упоении
кладет и созерцает свой мазок. Исполнение столь талантливо, что оно убе-
ждает другого наделенного воображением художника - Бена Роджерса,
изображавшего теплоход "Большая Миссури". Вообще все дети у Твена
необыкновенно одаренные актеры. Они играют в своем особом театре, в
своей особой пьесе свои особые роли. Это пьеса о настоящей, с точки зре-
ния такого совершенного существа, как ребенок, жизни - не реального бы-
та захолустного Санкт-Петербурга, а увлекательной жизни, исполненной
подлинных ценностей: любви, дружбы, подвигов, справедливости, при-
ключений, тайн и загадок, чудес и красоты. Это то, чего нет и не может
быть в скучных буднях Санкт-Петербурга, но что бывает в книге, цирке и
театре, что живет в душе ребенка как вера в возможность осуществления
мечты. Поэтому Том и его друзья самозабвенно играют в свою настоящую
жизнь - театр. Не случайно Твен неоднократно указывает на особое при-
страстие Тома к "театральным эффектам". Мальчики воображают себя
военачальниками, благородными разбойниками, как Робин Гуд или пират
Черный Мститель Испанских морей, индейскими вождями. Они играют в
бегство на необитаемый остров, а затем, поприсутствовав на собственных
похоронах, разыгрывают триумфальное возвращение. Игра - это то, что
принципиально отличает ребенка от взрослых, которые в повести Твена
никогда не играют. Единственный раз все взрослое население городка не-
вольно увлеклось кладоискательством. Но это была не игра, а поиск на-
стоящих сокровищ; здесь не учитывалось сакральное время и место, масса
невероятных примет, аксессуаров и процедур. А богатство, приобретенное
ради богатства, не имеет цены у детей. Ценятся синие и желтые билетики,
за которые можно получить библию в воскресной школе, чтобы покрасо-
ваться перед любимой девочкой. В большой цене алебастровые шарики,
крыса на веревочке, шишечка от камина или одноглазый котенок. Им на-
ходится свое заветное применение. А на деньги из клада можно покупать
пирожок и стакан содовой воды или, если уж говорить о самой дерзкой
мечте, барабан и красный галстук.
Отношения Тома и Бекки разыгрываются по правилам любовной иг-
ры: ошеломляющая внезапность возникновения чувства; столбняк, пора-
жающий влюбленного; цветок, брошенный возлюбленной в знак того, что
потрясение избранника замечено; хранение этого цветка на груди; томле-
ние влюбленного и его бдение под окном своего ангела; муки ревности,
объяснения, радость взаимного чувства, вновь препятствия и т.д. Это ро-
мантический сценарий любви, но это и сценарий любви вообще. Том знает,
что эти правила незыблемы, и посвящает в них Бекки. На вопрос девочки,
что такое помолвка и "как это делается", он объясняет суть процедуры:
надо просто сказать мальчику, что никогда ни за кого другого не выйдешь
замуж, потом поцеловаться, потом всегда вместе ходить из школы, выби-
рать на танцах только друг друга. Не случайно Бекки, обогащенная этим
опытом, во время очередной ссоры недоумевала и досадовала, почему
"Том не приходил, чтобы мучиться" (с.211).
В тесной связи с мотивом любовной игры находится и мотив любов-
ных сумасбродств. О том, что любовь в этом возрасте не обходится без
"нелепых дурачеств", говорил еще гофмановский герой Фабиан, который
покончил с ними "еще в школе, не привлекая большого числа зрителей"9.
Для романтического Бальтазара приметами "болезни любви" в его душе
являются "тысячи ребяческих дурачеств", учиняемых влюбленным, кото-
рый "при возлюбленной и слова разумного вымолвить не может, только
стонет, да вздыхает, да строит плаксивые гримасы, словно у него корчи;
который у себя на груди под рубашкой хранит увядшие цветы, что были
некогда приколоты к ее платью"10. Гофман усматривает в этом причуды
реальной человеческой природы, в которой любовное волнение порождает
потребность в самовыражении и оригинальности. Том тоже оригинален в
проявлении своего чувства. Так, он поднимает цветок, который бросил ему
его ангел, "гибкими пальцами босой ноги", хранит его на груди под курт-
кой и "сладко скорбит", глядя на цветок, "увядший и смятый". И Твен, и
романтизм усматривают в этих сумасбродствах влюбленного глубокое
проявление индивидуальности, неповторимости человеческой личности.
В связи с этим на страницах повести Твена неоднократно возникает
еще один важный романтический мотив - мотив противостояния героя и
толпы. Сначала он вводится в сцене умывания Тома и воспринимается
просто как бытовая деталь. Но затем Твен отмечает, что после того, как
Мери энергично взялась за Тома, "он стал человеком, ничем не отличав-
шимся от других бледнолицых" (с.117). Умытый, одетый прилично, т.е.
как все, он утрачивает не только свою живописность, но и право быть са-
мим собой, неповторимой индивидуальностью. Твен сочувственно замеча-
ет: "Он действительно тяжко страдал: опрятность и нарядность костюма
раздражали его". В таком же положении оказывается и "романтический
бродяга" (с.134) Гек Финн. Он бежит из дома вдовы Дуглас, где все при-
лично и благополучно, к своим объедкам, лохмотьям и бочкам. Здесь он
счастлив, потому что свободен. Он не принимает тех шаблонов, по кото-
рым скроена жизнь приличного общества, толпы. Он остро ощущает свою
самобытность и дорожит ею. На замечание Тома, что все так живут, Гек
дает знаменательный ответ: "Ах, Том, какое мне до этого дело! Я - не все,
мне это невтерпеж" (с.296). Так романтическая формула возникает и ак-
туализируется на страницах реалистического произведения. Из текста яв-
ствует, что такую позицию ребенок занимает в положении "вне игры".
Однако игра не исключает искренности чувства. Узнав о болезни
Бекки, Том "начал бродить по вечерам вокруг ее дома и чувствовал себя
очень несчастным. <...> Он забросил обруч и палку: они не давали ему бы-
лых наслаждений" (с.169). В конце концов Том заболел от любовной тос-
ки, "бледнел и хирел, и вид у него был очень печальный" (с.170). Это по-
влекло за собой лечение "болеутолителем" тети Полли, от которого знаме-
нитый рыжий кот Питер "вопил на весь дом о своем безмятежном блажен-
стве", "неся на своем пути разрушения и хаос" (с.171). Древний фольклор-
ный мотив "болезни от любви" был очень характерен для романтизма,
можно сказать, являлся его своеобразной "визитной карточкой". Описывая
эти порывы искреннего сердца, Твен использует романтическую стилисти-
ку. Он как бы создает объемную формулу того или иного мотива. Напри-
мер, мотив любовной тоски получает следующее универсальное выраже-
ние: "Очарование жизни исчезло, осталась одна тоска" (с.169). Или мотив
затаенного страдания: "... надо было, затаив свое горе, утихомирить разби-
тое сердце и взвалить на себя бремя долгого, томительного, разбитого дня"
(с.147). Гофмановский мотив внезапного и мощного, подобного электриче-
скому разряду, узнавания долгожданной возлюбленной формулируется
Твеном так: "... в эту минуту в глаза ему бросились длинные золотистые
косы, которые он сразу узнал, благодаря электрическому току своей люб-
ви" (с.139). Мотив благоговения перед возлюбленной находит такое сти-
листическое выражение: "Когда он увидел вошедшую девочку, его душа
исполнилась блаженства" (с.121); "С набожным восторгом взирал он на
этого нового ангела" (с. 111) и т.д.
Главная особенность этих формул в том, что они узнаваемы и уни-
версальны: в своем романтическом прошлом они характеризовали страсти
взрослых, у Твена с их помощью воссоздаются чувства юных героев. На
этом несоответствии строится их художественный эффект. Но дело в том,
что при использовании подобных стилем возникает ирония второго уров-
ня. Твен указывает, что взрослые в Санкт-Петербурге этих "взрослых"
чувств не испытывают, они доступны только детям. Поэтому эти мотивы-
формулы служат знаками детства, живущего значительной, сочной, а глав-
ное не похожей на взрослых жизнью. Им, погруженным в прозу будней,
наполненных жаждой мести, накопительства, пьянством или чтением де-
шевых журналов, и в голову бы не пришло ожидать, когда за окном мяук-
нет друг, подающий условный сигнал, или проникаться убеждением, что
"время исчезло и начинается вечность" (с.153). Как нам представляется,
едва ли можно называть подобного рода стилемы сатирическими пародия-
ми, как это делают многие исследователи11. Скорее это комическая стили-
зация, в которой не ставится цель дискредитировать стилизуемое явление.
Пародия невольно подвергала бы сомнению саму чистоту, искренность,
силу переживаний ребенка, если бы они выражались с помощью сатириче-
ских средств. Детству свойственно стремление к преувеличению, сверх-
эмоциональности, которые помогает воплотить романтический стиль. По-
этому комическая стилизация совершенно естественна в повести, утвер-
ждающей универсальные закономерности детского восприятия мира, не-
зыблемые интересы и ценности детства, которые были впервые осознаны и
запечатлены в поэтике романтизма.
Принцип игры проецируется и на способ построения хронотопа в
повести. Время оказывается как бы условным, игровым. Том и Гек выбра-
ли для поисков клада "время такое, какое издавна считается страшным"
(с.239). Это сакральное, мифологическое или сказочное, фольклорное вре-
мя, в котором выделяются какие-то доминанты, например страшная пол-
ночь. Прождав какое-то время, дети "решили, что полночь уже наступила"
(с.238). Дети у Твена распоряжаются временем так же свободно, как и про-
странством. На уроке географии влюбленный Том "превращал озера в го-
ры, горы в реки, а реки в материки, так что вся вселенная вернулась в со-
стояние первобытного хаоса" (с.141). Замечание верно не только с точки
зрения психологии любящего. Здесь угадывается одна из основополагаю-
щих идей романтизма о творческой роли любви, способной выстраивать
мир заново.
В противоестественном "положении вне игры" дети оказываются в
школе. Школа - это заведение, созданное взрослыми, которые утратили
представление о естественности и творческой природе жизни. Поэтому иг-
ра изгоняется взрослыми из школы как опасное инакомыслие, сопрягается
с опасностями и последующими репрессиями; она приобретает форму
своеобразного диссидентства и загоняется в "глубокое подполье". Но жа-
жда игры сильнее страха наказания. Об этом свидетельствует самозабвен-
ная дрессура клеща Томом и Джо Гарпером на парте во время уроков.
Мотив школы-темницы - один из распространенных в романтизме
мотивов. Свое совершенное воплощение он находит в стихотворении
Блейка "Школьник", которое строится на антитезе мудрой простоты и ес-
тественной жизни природы, частью которой является дитя, и бесконечного
унижения, страха, угнетения и несвободы, царящих в школе. Она понима-
ется как символ рационального, нетворческого отношения к жизни, книж-
ного знания, не дающего объективной и полной картины бытия:
How can the bird that is born for joy,
Sit in a cage and sing.
How can a child, when fears annoy,
But droop his tender wing,
And forget his youthful spring (с.134).
Мотив школы воплощается у Твена в удивительном соответствии с
развитием этого мотива у Блейка. Том всегда чувствовал себя несчастным
в понедельник утром, так как этим днем начиналась новая неделя долгих
терзаний в школе: "... после краткой свободы возвращение в темницу еще
тяжелее" (с.131). Том и его товарищи изнемогают от тоски, царящей в
классе. Картина школьных будней у Твена тоже строится на антитезе
замкнутого пространства класса, символизирующего власть догматических
представлений о мире, и пространства, открытого в бесконечную даль, где
воплощается представление об идеале свободы, независимости, красоты и
естественности: "Там, вдали, в пламенном сиянии солнца мерцали нежно-
зеленые склоны Кардифской горы, окутанные дымкой зноя и окрашенные
далью в пурпурные тона" (с.142). Противостояние двух типов пространст-
ва реализуется в повести через мотив окна в его романтическом значении:
граница между миром идеала и действительности. Этот мотив сохраняет
свое значение не только тогда, когда Тому нарочно не дают сесть в церкви
у раскрытого окна, "чтобы он не развлекался соблазнительными летними
зрелищами" (с.125), но и тогда, когда Том лазает из окна или в окно, вся-
кий раз преодолевая границу между двумя пространствами: с одной сторо-
ны, свободы и бесконечных возможностей реализации творческого потен-
циала, с другой - пространством взрослых, где царят жесткие границы
регламентаций, обязанностей, скучных норм.
Близость к романтической концепции детства обнаруживается, на
наш взгляд, и в одном из важнейших эпизодов повести Твена. Изнемогая
от скуки во время воскресной проповеди, Том, никогда не понимавший, о
чем там идет речь, однажды неожиданно расслышал слова священника. Он
вообразил "величественную, потрясающую картину: как праведники всего
мира соберутся в раю, и лев ляжет рядом с ягненком, и крошечный ребе-
нок поведет их за собой" (с.128). Том был восхищен той великолепной ро-
лью, которая выпадает на долю ребенка перед лицом всех народов земли:
"... глаза у него засияли, и он сказал себе, что и сам не прочь быть этим ре-
бенком, если, конечно, лев ручной" (с.129). Весьма знаменательно, что
единственный поразивший Тома фрагмент библейского текста - это вторая
глава Книги пророка Исайи, которая была взята за основу романтиками в
их понимании роли детства и ребенка. Эта глава Первоисайи становится
сквозным мотивом "Песен Невинности" Блейка, используется в стихотво-
рениях "Ночь", "Заблудшая дочь" и "Обретенная дочь". Дитя, по Блейку,
послужит примирению естественного и человеческого миров, добра и зла,
посодействует обретению вселенской гармонии. Наконец, вокруг ребенка
и благодаря ему возникнет земной Рай, где все будет исполнено чистоты и
всеобщей любви:
To this day they dwell
In a lonely dell
Nor fear the wolfish howl,
Nor the lions growl (с.94).
Хотя факт непосредственного влияния цикла Блейка на Твена не ус-
тановлен, активное использование этого мотива Твеном очень показатель-
но. Писатель связывает свои надежды на очищение мира, возрождение его
творческого потенциала, возвращение к гуманности, терпимости, духовно-
сти именно с ребенком. Таким образом, по Твену, именно дитя спасет мир,
или, точнее, воспоминание о детстве вернет взрослому человеку утрачен-
ные ценности. Эта романтическая утопия, дорогая Твену, своеобразно во-
площается уже в "Приключениях Тома Сойера". Пройдя сквозь страшную
пещеру Мак-Дугала, дети, Том и Бекки, как мифические герои, отыскива-
ют из нее выход. Пещера Мак-Дугала - это обширный многоэтажный ла-
биринт, простиравшийся на много миль. Пещера воспринимается как сим-
вол жизни - сложной, бесконечно запутанной, подобно ее лабиринтам.
Никто не мог найти выхода из пещеры, "ни один человек не мог похва-
литься, что "знает" пещеру" (с.257). Все бродили в темноте и считали за
счастье выбраться по известной тропе к единственному входу-выходу.
Найти другой выход из тупика жизни, по убеждению Твена, может только
дитя. Том нашел выход из пещеры там, где никто не мог его предполагать.
Не случайно, когда дети обратились за помощью к людям в лодке и сказа-
ли, что они только что из пещеры, им не поверили, потому что "этого ни-
как не может быть" (с.280). Твен использует в повести излюбленный ро-
мантический прием, очень нерациональный на первый взгляд - повторение
одного и того же сюжетного хода. Твен заставляет жителей Санкт-
Петербурга дважды встречать Тома после мнимой смерти. Возвращение
детей стряхивает оцепенение с жителей городка, как бы дарует им воз-
можность новой жизни, энтузиазма, всеобщей любви. Появление пропав-
ших детей во время поминальной службы способствовало такому духов-
ному сплочению и просветлению, что старинный благодарственный гимн
"потрясал стропила церкви" (с.203). Второе возвращение Тома после при-
ключений в пещере превратилось в общий грандиозный праздник едине-
ния, любви, сострадания и сочувствия: "Всюду сияли огни. Спать уже не
ложился никто. Еще никогда городок не переживал такой замечательной
ночи. За первые полчаса в доме судьи Течера пребывали чуть не все горо-
жане. Они по очереди, один за другим, целовали спасенных детей, жали
руку миссис Течер, пытались что-то сказать, но не могли и затопили весь
дом потоком радостных слез" (с.279).
Идея "мессианской" роли ребенка, видимо, очень важна для Твена,
так как она становится центральной в романе "Приключения Гекльберри
Финна" и находит там сюжетное выражение в спасении Геком негра Джи-
ма и других линиях. Ребенок сохраняет для Твена значение положительно-
го идеала и в тот сложный для жизни писателя период, который обычно
называют безотрадно пессимистическим и связывают с созданием трех ва-
риантов повести о Сатане: "Таинственный незнакомец", "№ 44-й",
"Школьная горка". Появление этих текстов обычно считают неожиданной
метаморфозой либо объясняют "трудным переломом, происходившим в
сознании Твена"12. Скорее всего, это было не тем и не другим, а совершен-
но закономерным углублением тенденций, которые были характерны для
творчества Твена периода уже "ганнибальских идиллий". Творчество Тве-
на позднего периода исследователи относят уже не к критическому реа-
лизму, а, как отмечает А.М. Зверев, к "искусству нового столетия"13, т.е. к
явлениям модернизма. Комплекс идей и мотивов, пронизывающих зрелое
творчество Твена, позволяет утверждать, что возникновение неороманти-
ческих настроений Твена было вполне закономерным явлением. Все "Таинственные незнакомцы" Твена характеризуются усилением символизации и метафоризации, обращением к условным формам изображения, сохранением за образом ребенка романтического значения положительного идеального начала в мире. Не случайно Сатана во всех вариантах повести является детям, в том числе и Тому Сойеру, ибо они несут в себе изначально верные представления о ценностях жизни, не затронутые ложными, утвердившимися у взрослых косными понятиями Нравственного Чувства, под которыми Твен понимает извращенные буржуазные моральные догмы, уродующие человеческие отношения. Сатана у Твена не имеет ничего общего с религиозно-кононическим христианским "врагом человечества".
Как утверждает А.М. Зверев, "можно предположить неслучайность сход-
ства Сатаны <...> с мифологическими образами тираноборцев, созданными
Байроном и Шелли"14. Образ Сатаны у Твена включает в себя множество
романтических аспектов демонизма вплоть до признания демонических
сверхвозможностей художника, по-своему понимающего и пересоздающе-
го жизнь.