Соотношение прокурорского надзора и судебного контроля на предварительном следствии.

Для уголовного процесса как правовой системы, разделенной на стадии, контроль последующей стадии за результатами предшествующей является естественным и традиционным.

Вопрос этот приобрел новое содержание и остроту в связи с введением судебного контроля за применением ареста в качестве меры пресечения (Закон от 23 мая 1992 года). Изучение судебной практики с целью выяснить, как часто и насколько серьезные нарушения закона допускались прокурорами при санкционировании ареста в ходе предварительного расследования, насколько эффективен контроль суда, позволило установить, что в суды обжалуется в среднем менее 5% санкций прокурора на арест и случаев продления срока содержания под стражей.

Удовлетворяется из числа жалоб до 19%, или около одного процента от всех санкций прокурора, связанных с арестом.

Результаты судебного контроля за законностью и обоснованностью заключения под стражу, как видим, не ставят под сомнение целесообразность и необходимость контроля прокурором законности ареста на время до принятия судебного решения.

Идея передачи некоторых надзорных полномочий прокурора суду нашла дальнейшее развитие в ст. ст. 22, 23, 25 Конституции РФ, предусмотревших судебное решение как единственное основание применения наиболее важных мер процессуального принуждения (арест, ограничение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, обыск. В отношении обыска допускаются варианты в федеральном законодательстве).

Эти конституционные решения требуют, естественно, внесения серьезных изменений в уголовно-процессуальный закон и в Закон о прокуратуре. Наши дискуссии в этой связи ведутся вокруг вопроса — как сделать, чтобы с одной стороны максимально обеспечить права личности, а с другой — не ослабить борьбу с преступностью, не препятствовать органам дознания, предварительного следствия и прокуратуре оперативно пресекать преступную деятельность и изобличать преступника. Данный вопрос тесно связан с понятием прокурорской функции уголовного преследования, в которой в качестве обязательного элемента присутствует надзор прокурора за законностью оперативно-розыскной деятельности, дознания и предварительного следствия.

Ослабив этот элемент прокурорского надзора или исключив его вовсе, заменив судебным надзором, не подорвем ли функцию уголовного преследования? И в какой мере ослабление прокурорского надзора может быть компенсировано судебным?

Все это нелегкие вопросы, которые нельзя решать волевым путем, опираясь только на ведомственные интересы.

Понятие «судебный надзор» в теории и практике процесса традиционно применялось к обозначению порядка пересмотра решений и приговоров, вступивших в законную силу, или как надзор вышестоящих судов за судебной деятельностью (ст. 24 УПК, ст. 11 ГПК РСФСР).

Перед судом никогда не стояла в качестве самостоятельной задача надзора за законностью деятельности органов расследования или каких-либо иных органов. И все же она в известной мере им выполнялась при отправлении правосудия по конкретным делам, в частности путем корректировки решений органов расследования и прокуратуры с точки зрения их законности и справедливости. Суд мог изменить меру пресечения, избранную в ходе расследования, внести изменения в обвинение, прекратить дело, оправдать обвиняемого, констатировав при этом не только нарушение закона, но и указав должностных лиц, виновных в допущенных нарушениях.

Реформа процессуального законодательства 1958–1960 гг. усилила это направление деятельности суда обязав его реагировать частным определением на установленные по делу факты нарушения законов государственными органами, общественными организациями или должностными лицами, обращая особое внимание на нарушения закона при производстве дознания, предварительного следствия или при рассмотрении дела ниже стоящим судом (ст. ст. 212, 321, 355, 378 и др. УПК РСФСР).

Здесь просматривается надзорная функция суда, оснащенная специальным средством реагирования. Конституция 1993 г. делает в этом отношении еще один важный шаг. Это логично, ибо отвечает идее повышения роли судебной власти, расширению судебной защиты прав и свобод граждан (ст. 46 Конституции).

И все же, конкретизируя конституционные положения в отраслевом законодательстве (УПК, Закон о прокуратуре) следует исходить из того, что надзорная функция суда является для него субсидиарной, выполняемой лишь при осуществлении главной функции — правосудия. Следовательно, она имеет ограниченное значение, и возможности ее реализации ограничены жесткими рамками процессуальных полномочий суда. Может быть поэтому для нас привычнее говорить не о надзоре суда, а о судебном контроле, хотя суть проблемы это не меняет.

Есть ряд соображений против замены прокурорского надзора судебным при применении в ходе расследования мер процессуального принуждения: снижается оперативность принятия решений; возрастает опасность утраты доказательств и разглашения материалов следствия; снижается и уровень гарантий прав личности, ибо решение прокурора под контролем суда надежнее нежели решение одного судьи без права на обжалование и опротестование. Ухудшаются и правовые условия обеспечения функции уголовного преследования, принадлежащей прокурору.

Но есть и доводы за расширение судебного контроля.

Во-первых, этого требуют приведенные выше конституционные нормы, которые, едва ли будут изменены, ибо они соответствуют Декларации прав и свобод человека и гражданина (ст. 8, 9, 11). Во-вторых, контроль суда как органа, не отвечающего за результаты расследования и состояние борьбы с преступностью, может оцениваться как более объективный нежели прокурорский надзор.

Задача процессуальной науки состоит, надо думать, в поиске компромиссного решения, которое бы соединило преимущества и возможности прокурорского надзора с возможностями суда.

Мы полагаем, что в суд по вопросам применения мер процессуального принуждения должно направляться мотивированное представление следователя, завизированное надзирающим прокурором. (В случае отклонения судьей представления следователя, прокурору должно быть предоставлено право внесения представления от своего имени и право опротестования решения судьи.

Для производства обыска, поскольку это не противоречит Конституции, достаточно санкции прокурора (ст. 25 Конституции, ст. 11 Декларации прав и свобод человека и гражданина). При аресте лица, обвиняемого в совершении тяжкого преступления, в случаях, не терпящих отлагательства, было бы достаточно санкции прокурора, с обязательным направлением материала в суд в пределах, скажем, 10-дневного срока.

Говорится  не об устранении прокурорского надзора за применением мер процессуального принуждения и замене его судебным надзором, а о сочетании этих функций прокурора и суда в интересах обеспечения как уголовного преследования, так и защиты прав граждан.

В судебных стадиях функцию надзора прокурор в полной мере реализует при кассационном и надзорном опротестовании судебных решений. Мы не можем поддержать предложений некоторых разработчиков вариантов проекта УПК об ограничении права принесения протеста прокурором с учетом его позиции в суде первой инстанции. Это ограничение не касается другой стороны (защиты) и неприемлемо уже в силу принципа состязательности, предполагающего равенство прав сторон. Вместе с тем, высокий статус судебной власти должен примирить нас с мыслью о лишении прокурора права на приостановление опротестовываемых им решений и приговоров, за исключением случаев, когда речь идет о применении исключительной меры наказания.