Как уже отмечалось, в России уже в XIX веке существовала традиция географического детерминизма, представленная прежде всего трудами Л.И. Мечникова. В XX столетии эта традиция раскололась, как раскололась вся русская культура. Одна ветвь геополитической мысли стала развиваться в Советской России, другая — в Русском Зарубежье.
Можно считать, что единственным автором, развивавшим геополитический подход в Советской России, был профессор страноведения географического факультета Ленинградского государственного университета 20—30-х гг. В.П. Семенов-Тян-Шанский, который, как и Ратцель, использовал термин «антропогеография». В результате обобщения представлений зарубежных (Ратцеля, Э. Реклю и др.) и русских (А.И. Воейкова, П.П. Семенова-Тян-Шанского, В.И. Ламанского и др.) исследователей о связях территориально-политических (прежде всего государственных) образований и культурных особенностей человечества с их природными предпосылками и историческими особенностями процесса освоения пространства, В.П. Семенов-Тян-Шанский создал целостную глобальную концепцию геополитики.
Ее принципиальные моменты сводятся к следующему:
1) представление об «антропогеографии» как об «итоговом», синтетическом и многоуровневом знании в структуре географической науки, как о географии «территориальных и духовных господств человеческих сообществ» или «страноведении территориального господства»;
2) привнесение в традиционный географический детерминизм антропологических установок, рассматривающих деятельность человека, в особенности экономическую, как важнейшее звено в процессе формирования территориального господства на базе тех или иных географических факторов;
3) выделение и характеристика форм «могущественно-территориального владения» как совокупного результата действия природных, исторических, экономических и культурных факторов развития, территорий;
4) исследование развития «чрезматериковой» системы территориально-политического могущества России, ее преимуществ, недостатков и перспектив;
5) разработка на русском материале представлений о колонизационных базах как генераторах и гарантах территориально-политического могущества;
6) политико-географическое районирование и картографирование России (выделение «цельных в политико-географическом отношении местностей»).
Теория В.П. Семенова-Тян-Шанского в отличие от аналогичных западных концепций не абсолютизировала природно-географический, биологический, исторический, расовый, этнический или иные факторы геопространства либо их сочетания (вроде «жизненного пространства») в качестве причин развития территориально-политических систем. Антропогеографизм русского ученого требовал рассматривать их в единстве, в том числе с факторами экономического и социокультурного характера, и в первую очередь — как результаты человеческой деятельности «в сфере материальной и духовной».
Геополитическая концепция В.П. Семенова-Тян-Шанского не получила дальнейшего развития в СССР, хотя советская геополитическая реальность (в частности, освоение территорий азиатской части Советского Союза) в главных чертах складывалась именно по его проекту — путем целенаправленного, исходившего из имперских интересов создания в обозначенных им пределах «колонизационных баз будущего» (Уральской, Туркестанской, Алтайской, Прибайкальской) новых мощных в социально-экономическом отношении регионов, обеспечивших стране геополитическую стабильность в годы мировой и холодной войн.
Одним из первых, кто обратился к геополитической проблематике в Русском Зарубежье, был русский историк, социолог и публицист крайне монархического толка Иван Лукьянович Солоневич (1891—1953). Сопоставляя личные свободы в России и в
США и Англии, он прямо относит их на счет географического фактора. «Американская свобода, как и американское богатство, — пишет он, — определяются американской географией; наша свобода и наше богатство ограничены русской географией». Русский народ никогда не будет иметь такие свободы, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантирована океанами и проливами, а наша может быть гарантирована только воинской повинностью. Из всех же «несвобод» воинская повинность является первой. Говоря же о бедности России, он отмечает, что она не имеет никакого отношения к политическому строю. Она «обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: географическая обездоленность России». «История России есть история преодоления географии России», — заключает Солоневич. В этот ряд нельзя, конечно, не поставить и Л.Н. Гумилева, чья теория этногенеза неотрывна от всестороннего учета им влияния и воздействия факторов среды и прежде всего географии в самом широком смысле этого слова.
Среди русских геополитиков следует назвать и группу ученых-эмигрантов, известных как «евразийцы»: Н.С. Трубецкой, И.А Ильин, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Г.Ф. Флоровский, Л.П. Карсавин и др. Их объединяла идея о России как особом мире, на развитие которого оказал сильное влияние материк Евразия. Концепция развивалась на основе почвенной теории, и ими был введен геополитический термин «месторазвитие». Под ним понималась неповторимая географическая среда, ^ которой происходит становление как отдельного человека, так и крупных человеческих сообществ.
Идеи традиционалистов — «кризис современного мира», «деградация Запада», «десакрализация цивилизации» и т.д. — входят важным компонентом в неоевразийство, дополняя и развивая те моменты, которые были представлены у русских авторов лишь интуитивно и фрагментарно.
Кроме того, досконально исследуются европейские континенталистские проекты (Хаусхофер, Никиш, «новые правые» и т.д.), за счет чего горизонты евразийской доктрины распространяются и на Европу, понятую как потенциально континентальная сила. Это мотив, совершенно чуждый историческим евразийцам-эмигрантам, которые писали основные произведения в ситуации, когда США еще не имели самостоятельного геополитического значения и тезис о различии Европы и Запада еще не получил должного развития. Неоевразийство, внимая европейским континенталистам, признает стратегическую важность Европы для геополитической законченности и полноценности евразийского «Большого пространства», особенно учитывая то, что именно фактор неустойчивого разделения геополитической карты Европы привел к поражению СССР в холодной войне.
Другой особенностью неоевразийства является выбор исламских стран (особенно континентального Ирана) в качестве важнейшего стратегического союзника. Идея континентального русско-исламского альянса лежит в основе антиатлантистской стратегии на юго-западном побережье Евразийского материка. На доктринальном уровне этот альянс обосновывается традиционным характером русской и исламской цивилизаций, что объединяет их в противостоянии антитрадиционному, светско-прагматическому Западу.
В этом направлении неоевразийства картина всех геополитических проектов применительно к актуальной ситуации достраивается до своей полноты, так как и идеологически, и стратегически, и политически, и позиционно неоевразийский проект представляет собой наиболее полную, непротиворечивую, законченную и исторически обоснованную противоположность всем разновидностям западных геополитических проектов (как атлантистских, так и мондиалистских).
Мондиализм и атлантизм выражают две разновидности геополитической идеологии крайнего Запада. Европеизм и умеренный континентализм европейских геополитиков представляет собой промежуточную реальность. И, наконец, неоевразийство «Дня», и особенно «Элементов», выражает радикально антизападную точку зрения, смыкающуюся со всеми остальными альтернативными геополитическими проектами — от европейского национал-большевизма до исламского фундаментализма
(или исламского «социализма») вплоть до национально-освободительных движений во всех уголках третьего мира.
Другие разновидности неоевразийства менее последовательны и представляют собой адаптацию всего комплекса вышеназванных идей к меняющейся политической действительности: либо речь идет только о прагматическом экономическом «евразийстве», призванном воссоздать экономическое взаимодействие бывших республик СССР (проект президента Казахстана Н. Назарбаева), либо об обосновании экспансионистских тезисов («великодержавный» проект В.В. Жириновского), либо о чисто риторическом взывании к «евразийской общности» для сохранения единства русских и национальных меньшинств (в большинстве своем этнических тюрок и мусульман) в составе РФ (проект некоторых деятелей правительства Б. Ельцина), либо о чисто историческом интересе к наследию кружка Савицкого, Трубецкого, Сувчинского, Карсавина и др. в эмиграции. Но все эти версии искусственны, фрагментарны, непоследовательны и не могут претендовать на самостоятельную и серьезную геополитическую идеологию и методологию. Поэтому подробнее останавливаться на них не имеет особого смысла.
Заметим только, что любые апелляции к евразийству и Евразии, какой бы ограниченный смысл ни вкладывали в эти понятия те, кто их использует, прямо или косвенно отсылают именно к тому неоевразийскому проекту, который выработан в кругах оппозиции и оформлен в работах авторов «Дня» и «Элементов», так как только в этом контексте употребление слова «евразийство» оправдано и преемственностью русской геополитической школы, и соотнесенностью с общим веером геополитических проектов планетарного масштаба, существующих вне России.
Советская реальность в геополитическом смысле во многом совпадала с концепциями Савицкого и других евразийцев, хотя об их прямом влиянии на советское руководство достоверных данных нет. Во многом близкие к евразийцам сменовеховцы и национал-большевики — особенно Н.В. Устрялов — явно влияли на большевиков и особенно на Сталина, хотя никогда не занимали высоких постов и часто оканчивали свою жизнь в лагерях. Часть евразийцев — Эфрон, Карсавин и др. — открыто сотрудничали с СССР, но также благодарности не получили. Однако анализ советской внешней политики — вплоть до начала перестройки — приводит к выводу, что она постоянно следовала именно евразийскому курсу, никогда не заявляя об этом открыто.
И здесь можно лишь строить предположения: либо существовала какая-то неизвестная организация внутри советского режима, которая руководствовалась идеями Савицкого, адаптируя их к актуальным политическим реальностям и облекая в официальную «марксистскую» лексику, либо объективное положение хартленда вынуждало СССР по инерции делать те шаги, которые должно было бы делать геополитически сознательное континентальное государство - Евразия.
Геополитика де-факто всегда существовала в Советском Союзе, несмотря на отстранение (или самоустранение) географов от ее разработки. Достаточно упомянуть так называемую доктрину Брежнева, в соответствии с которой СССР не мог допустить формирования в соседних странах прозападных режимов, что повлекло вторжение в Чехословакию и Афганистан.
В опубликованных после 1985 г. работах советских историков, политологов, экономистов, отчасти географов поставлены и на конкретном материале сделаны попытки решения таких проблем, как оценка геостратегии мировых держав и их вовлеченности вдела разных регионов, прочности сформировавшихся глобальных и внутри региональных связей между странами, соотношения в них экономических, политических и военных компонентов. С позиций нового политического мышления переосмыслена их роль в совокупном влиянии различных стран, включая СССР, на состояние международных дел в глобальном и региональном масштабе, соотношение интеграционных и дезинтеграционных тенденций, их географический диапазон, политический смысл и глубина в мире и в отдельных регионах, в особенности в Европе.
С начала перестройки в Москве имели своих корреспондентов мондиалистские центры. Ключевой фигурой здесь является директор НИИ системных исследований, академик Д.М. Гвишиани, который с 1965 по 1985 г. был заместителем председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике, а в 1985— 1986 гг. — заместителем Госплана СССР. Мондиалистская теория конвергенции была той идеологической основой, на которую ссылались М.С. Горбачев и его советники, осуществившие перестройку. Показательно, что руководители «Трилатераля» (Дэвид Рокфеллер, Жорж Бертуэн — тогда глава Европейского отделения — и Генри Киссинджер) в январе 1989 г. побывали в Москве, где их принимал президент СССР Горбачев, а сам Жак Аттали поддерживал личные контакты с российским президентом Борисом Ельциным.
При этом за несколько лет до начала советской перестройки аналогичный проект начал реализовываться в Китае, с которым представители; «Трехсторонней комиссии» установили тесные отношения с конца 70-х. Но геополитические судьбы китайской и советской перестроек были различны. Китай настаивал на «справедливом» распределении ролей и на соответствующих сдвигах в идеологии Запада в сторону социализма. СССР пошел по пути уступок значительно дальше.
Следуя за логикой американских мондиалистов, М.С.Горбачев начал структурное
преобразование советского пространства в сторону «демократизации» и «либерализации».
В первую очередь это коснулось стран Варшавского договора, а затем и республик СССР.
Началось сокращение стратегических вооружений и идеологическое сближение с
Западом. Но в данном случае следует обратить внимание на тот факт, что годы правления
Горбачева приходятся на период президентства в США крайних республиканцев —
Рейгана и Буша. Причем Рейган был единственным за последние годы президентом,
последовательно отказывавшимся участвовать во всех мондиалистских организациях. По
убеждениям он был жесткий, последовательный и бескомпромиссный атлантист, либерал-
рыночник, не склонный ни к каким компромиссам с «левыми» идеологиями даже самого
умеренного демократического или социал-демократического толка. Следовательно, шаги
Москвы, направленные на конвергенцию и создание «мирового правительства» со
значительным весом в нем представителей Восточного блока, на противоположном
полюсе имели самые неблагоприятные идеологические препятствия. Атлантисты Рейган и
Буш просто использовали мондиалистские реформы Горбачева в сугубо утилитарных
целях. Добровольные уступки хартленда не сопровождались соответствующими
уступками со стороны «морской силы», и Запад не пошел ни на геополитические, ни на
идеологические компромиссы с самоликвидирующейся Евразией. НАТО не распустился, а
его силы не покинули ни Европу, ни Азию. Либерально-демократическая идеология еще
более укрепила свои позиции. ^
После распада Варшавского договора и СССР геополитика стала в российском обществе снова актуальной. Отмена идеологической цензуры сделала возможной, наконец, называть вещи своими именами. Не удивительно, что первыми в возрождении геополитики приняли участие национально-патриотические круги (газета «День», журнал «Элементы»). Методология оказалась настолько впечатляющей, что инициативу перехватили и некоторые демократические движения. В скором времени после перестройки геополитика стала одной из популярнейших тем всего русского общества.
Поставив своей задачей выяснить, «в чем данная научная дисциплина устарела и какие поправки на современность ей необходимы, как данная дисциплина могла бы быть использована для удовлетворения конкретных российских государственных потребностей», К.Э. Сорокин пришел к выводу, что в ней существуют два раздела — геополитика «фундаментальная», изучающая развитие геополитического пространства планеты со своей, разумеется, точки обзора, и геополитика «прикладная», вырабатывающая принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы государств на мировой сцене. Причем последнюю Сорокин считает возможным именовать «геостратегия». Очевидно, что такой подход позволяет выйти за традиционные, чисто пространственные параметры, оторваться от географического детерминизма и разработать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину, призванную всесторонне исследовать основополагающие
реальности современного мирового сообщества.
Политолог К.С. Гаджиев, в целом соглашаясь с такой постановкой вопроса, главную проблему все же видит в том, чтобы решительно отмежеваться от традиционного понимания геополитики как дисциплины, призванной изучать исключительно или преимущественно пространственный аспект международных отношений и лежащий в основе этого подхода географический детерминизм, а также от трактовки геополитики как внешнеполитической стратегии, направленной на экспансию и гегемонию. В ходе своего исследования Гаджиев стремился показать назревшую необходимость пересмотра фундаментальных принципов, параметров и методологических принципов изучения современного мирового сообщества.
Одно из направлений решения данной проблемы Гаджиев видит в том, чтобы по-новому интерпретировать саму частицу «гео» в термине «геополитика»: «...геополитика в традиционном ее понимании исходила из признания роли географического или пространственно-территориального фактора в детерминации поведения и политики конкретного государства на международной арене. В современном же мире, если даже теоретически допустить правомерность такого подхода, сами географические и пространственно-территориальные параметры мирового сообщества и, соответственно, отдельно взятых стран и народов в их отношениях 'подверглись существенной трансформации. Особенное значение имеет тот факт, что традиционная геополитика — при всех расхождениях между ее адептами — была разработана в рамках евроцентристского мира. В современном же мире все это радикально изменилось».
По мнению К.С. Гаджиева, большинство геополитиков как западного, так и советского направлений независимо от своих симпатий и антипатий трактовали мировые реальности в контексте биполярной геополитики, и поэтому нет необходимости сколько-нибудь подробно анализировать их идеи и концепции. Гаджиев считает, что по мере ослабления жесткой структурированности биполярного мира и выдвижения на политическую авансцену новых стран и регионов идеи зачинателей геополитики начали подвергаться существенной корректировке. Это отчасти было связано с наметившимся осознанием все более растущего числа исследователей конца евроцентристсксго мира и наращиванием тенденций к региональному сотрудничеству в различных частях земного шара.
Вместе с тем многие из современных геополитических исследований в России уже не могут быть отнесены к геополитике в собственном смысле этого термина. Так, из трехста восьмидесяти страниц учебника К.С. Гаджиева «Геополитика» (1997) только первые тридцать страниц посвящены традиционной геополитической проблематике. Гаджиев полагает, что данная проблематика была связана с европоцентристским миром, который ушел в прошлое. На этом основании делается попытка создать особый раздел политологии, учитывающий географические факторы. Кроме того, как и многие другие авторы, Гаджиев полагает, что развитие техники, особенно средств коммуникации, резко изменило роль географической среды. Поэтому в целом волну современных «геополитических исследований» можно скорее назвать «псевдогеополитикой» или преодолением геополитики. Последнее можно, в частности, сказать о теории Л.Н. Гумилева, в которой значение географических факторов, хотя и сильно подчеркивается, однако оказывается лишь звеном в сложной цепи взаимодействий, причем звеном далеко не основным. Роль такового в этой теории играет скорее религия.
Исключение из современной российской литературы, посвященной геополитике, составляет фундаментальная работа А.Г. Дугина, который придерживается строго традиционного взгляда на эту отрасль знания. Дугин подчеркивает значения закона противостояния талассократии и теллурократии как основного закона геополитики. Кроме того, он с особой симпатией относится к таким геополитикам', как Карл Хаусхофер и Карл Шмитт, вопрос о связи которых с нацистами для него решается в пользу этих авторов: и связи эти были не столь глубоки, и ценность их изысканий не должна ставиться в зависимость от политических пристрастий, да и сам по себе нацизм не во всем был так уж плох.
Вице-президент Академии естественных наук РФ, академик В.С. Пирумов в своей работе «Некоторые аспекты методологии исследования проблем национальной безопасности» обращает внимание на то, что в связи с фундаментальными изменениями, происходящими в сегодняшнем мире, отмечается усиление внимания к концепциям геополитики. Вместе с тем он прослеживает «недоразвитость» методологии проведения геополитических исследований. Пирумов предложил понимать под геополитикой науку, изучающую процессы и принципы развития государств, регионов и мира в целом с учетом системного влияния географических, политических, военных, экологических и других факторов. У Пирумова к геополитическим факторам относятся:
1) географические;
2) политические;
3) экономические;
4) военные;
5)экологические;
6) демографические; х
7) культурные, религиозные, этнические. Представитель политической географии В.А. Колосов считает, что в нынешнюю динамичную эпоху изменениям подвержены все бывшие геополитические константы — географическое положение, расстояние и геопространство, территориальная расстановка политических и военно-стратегических сил в мире и т.д. Однако это вовсе не означает уменьшения значения геополитических факторов в целом. По мнению Колосова, в попытке понять эти изменения и состоит суть новой геополитики взаимозависимости, «географической» геополитики.
В ней можно выделить следующие коренные чертц. Во-первых, это акцент на изучение взаимодействия между элементами территориальных систем, а не только на различия между ними. На передний план выдвигаются задачи исследования геополитического значения сложившейся картины движения ресурсных, товарных, финансовых и людских потоков, глобальных систем управления (например, ТНК) и др.
Во-вторых, геополитика взаимозависимости должна становиться все более «многомерной»; для нее недостаточно оперировать только политическими или экономическими показателями или даже их совокупностью. Наложение нынешних динамичных сдвигов на инерционные социальные структуру приводит ко все большей мозаичности, пестроте, гетерогенности современного мира. При объяснении этой усложняющейся картины не обойтись без историко-культурных факторов, не «улавливаемых» традиционными подходами.
В-третьих, геополитика взаимозависимости сталкивается с задачей изучения деятельности новых субъектов политической деятельности на мировой арене. Нынешняя национально-государственная система организации общества испытывает серьезный вызов, заставляющий искать новые институциональные формы, которые позволили бы сохранить управляемость мира. Многочисленные малые и мельчайшие государства ныне не в состоянии целиком справиться с внутренними проблемами, приобретающими глобальный масштаб. Используя только межгосударственные отношения, все труднее или даже невозможно разрешить и межгосударственные конфликты. Усиление взаимозависимости в мире укрепило новые политические силы, сфера деятельности которых выходит далеко за рамки даже самых крупных государств. Этими силами являются:
1) транснациональный бизнес;
2) неправительственные международные организации (объединения партий, религиозные, женские, молодежные);
3) сепаратистские движения в многонациональных государствах;
4) движения народов, не имеющих государственности и расселенных на территории нескольких стран;
5) партизанские и подпольные оппозиционные движения, также нередко базирующиеся за границей;
6) террористические организации, рассматриваемые как опасная угроза
стабильности даже в самых мощных державах.
Все это, тем не менее, не свидетельствует о кризисе государств. Однако они вынуждены искать возможности передачи части своих компетенции межнациональным институтам как широкой, так и частной компетенции, новые рациональные формы разрешения противоречий.
Поэтому, в-четвертых, задача геополитики — изучение предпосылок и результатов деятельности международных и наднациональных организаций и группировок, нового геополитического положения государств в их рамках, поиск оптимальных пространственных уровней и рамок для реализации политических решений, невозможный без тщательного изучения несовпадающих между собой природных, экономических, социальных и политических рубежей в каждом регионе.
В-пятых, задача геополитики взаимозависимости — взаимосвязи между вызываемыми интернационализацией сдвигами в хозяйстве, социальных структурах и экологической ситуации, складывающейся в разных странах, районах, природных зонах. Экологическая ситуация обычно особенно быстро ухудшается в зонах приграничных конфликтов, районах действия сепаратистских сил, на спорных территориях, в экономическом отношении нередко наиболее отсталых.
В-шестых, задачей геополитики взаимозависимости, как и традиционной геополитики, остается изучение локальных конфликтов.
В-седьмых, новые «измерения» в эпоху интернационализации приобрела проблема территориально-государственного размежевания, прежде вгсего дебаты по вопросу о границах экономических зон в Мировом океане, обострившие и споры по поводу сухопутных границ.
В-восьмых, в качестве особой задачи обновляющейся геополитики следует выделить разработку геополитических сценариев будущего, прежде всего нового мирового геополитического порядка — результата действия противоречивых тенденций политической интеграции и дезинтеграции, формирования региональных «центров силы» (например, «бразилизацией» Латинской Америки). Наиболее интенсивно разрабатываются сейчас геополитические сценарии для Европы, связанные с созданием единого рыночного пространства в ЕС, воссоединением Германии и распадом СССР.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему