Прежде чем говорить собственно по теме, необходимо осветить связь регионоведения (региональных исследований) с другими дисциплинами и показать его (их) роль в системе гуманитарных наук.
С моей точки зрения, эта отрасль научного знания имеет своей основой географическое понятие «регион», но при этом носит междисциплинарный характер.
Грубо говоря, гуманитарные науки можно разделить на три основные ветви, имеющие основой принципиально различные объекты исследования. Время является базисной категорией исторической науки. Пространство является базисной категорией географии. Население, будь то индивид или общество, является базисной категорией социологических и психологических исследований. Соответственно, остальные науки формируются на стыке трёх основополагающих дисциплин, с акцентами на одной-двух из них.
Исходя из этого региональные исследования тяготеют изначально к географической базе, но связаны и с категориями истории, социологии и психологии. Примерно такое же положение занимают науки, казалось бы едва совместимые — краеведение/страноведение и глобалистика. Регионоведение является, таким образом, промежуточной отраслью научного знания между предыдущими двумя.
С международным отношениям региональные исследования имеют, бесспорно, связь, хотя в этом случае многое зависит от определения понятия «регион» относительно земного шара. Этот вопрос будет рассмотрен в следующей главе моего ответа.
Здесь, наверное, следует определиться с определением термина «международные отношения», так как от формализации этого термина будет зависит аргументация соотнесенности региональных исследований с этой научной дисциплиной.
Если понимать широко «международные отношения» — как любые события, процессы, элементы, параметры среды, носящиеся трансграничный характер, то регионоведение будет, безусловно, связано с этой дисциплиной. В первую очередь, потому, что само понятие регион опосредованно связано с понятием его конечности, т. е. наличия границы. Конечно, здесь можно возразить, привести в пример крупные страны, не обладающими по некоторым классификациям трансграничными регионами. Примеры США, России, Канады, Китая более чем очевидны в это случае.
Если понимать науку «международные отношения» более узко — т. е. как международные политические отношения, отношения объектом изучения которых является распределение власти в мире, то связь этой дисциплины с регионоведением, на первый взгляд, менее очевидна. Однако она существует, так как все социальные, политические, экономические процессы, в том числе и международные, во-первых, диверсифицированы и неоднородны в пространстве, во-вторых, динамичны, не обязательно линейно, во времени.
Для науки, исследующей международные отношения (во втором её понимании), региноведение, таким образом, представляют интерес с точки зрения минимум двух процессов. Во-первых, это изучение взаимовлияния политических процессов, исследуемых на региональном уровне анализа, на глобальные политические процессы. Во-вторых, связь дополнительных (неполитических процессов) внутри региона с такими же процессами на глобальном уровне.
Тему «Региональные аспекты современных международных отношений» целесообразно, с моей точки зрения, рассматривать по такому плану.
Необходимость как можно более релевантного и не двусмысленного ответа вынуждает меня коснуться, прежде всего, методологических основ региональных исследований. Это касается как и краткого обзора развития регионоведения или региональных исследований, так и рассмотрения взаимосвязи этой дисциплины с другими.
Второй базовой проблемой исследователей является выявление критериев для членения мира на регионы. Обзору основных концепций, подходов, определений и посвящена эта часть ответа.
Третьей проблемой является анализ взаимосвязи регионального уровня с глобальным и национальным (государственным). Т. е. необходимо показать, как происходит взаимодействие акторов в различных по масштабу системах, начиная от мировой и заканчивая государственной.
2. Методология изучения региональных аспектов современных МО.
В течение почти всего XX века региональные аспекты международных отношений изучались преимущественно в пяти дисциплинах: политической географии, сравнительной политологии, страноведении, геополитике и международных отношениях. Однако постепенное экстенсивное накопление знаний, равно как и усложнение, дифференциация политических, экономических, культурных, социальных и информационных процессов привели эти науки к кризису. В конце концов, эти науки перестали комплексно объяснять ряд процессов, высвечивая только некоторые, специфичные в зависимости от дисциплины, их грани и теряя ковариационно-каузальные взаимосвязи. У каждой науки появились свои проблемные поля, которые стали во многом уже неразрешимыми.
Международные отношения изначально были в уязвимом отношении, так как 1) основывались изначально на историческом подходе 2) их предметным полем были в большей степени международные политические процессы 3) с появлением неолиберальных подходов сконцентрировались в большей степени на глобальном, чем на локальном уровне.
Сравнительная политология, также как и международные отношения, в большей степени освещала политические процессы. Поэтому её методология во многом носила редукционисткий характер применительно к освещению всех процессов, не только политических, влияющих на международные отношения.
Политическая география, напротив, не обладала методологией, применимой к исследованию политических процессов или интегрирующей методологию политологии и международных отношений в свою. Расширение предметного поля политической географии во второй половине века привело к размыванию изначального внутреннего содержания.
Страноведение избежало, в отличие от других наук, сильных упреков в методологическом несоответствии. Однако изначально страноведение оказалось слишком узкой научной дисциплиной, как международные отношения – слишком широкой. Возможность применять методики, разработанные представителями area studies (страноведения) оказалась слишком ограниченно даже для стран одного региона, не говоря уже о странах других регионов.
Геополитика оказалась полезной научной дисциплиной, но за годы своего существования 1) не сумела выработать строго научного методологического аппарата 2) оказалась во многом идеологизированна.
В Советском Союзе в условиях господства догматичного и искаженного применительно к российским реалиям марксизма сложилась несколько иная, чем на Западе, картина развития региональных исследований. Наибольшее развитие получили страноведение, особенно востоковедение, базирующееся на историко-филологическом предметном поле. Также сравнимого с западным уровнем наши исследователи развили экономические и социально-политические аспекты региональных отношений.
Отсутствие релевантности применения методов этих дисциплин в рамках их, довольно разнообразных предметных полей даже на Западе выявилось не сразу. В годы «холодной войны» в условиях примата идеологической парадигмы региональные проблемы международных отношений казались производными от соперничества двух сверхдержав.
Во многом поэтому лишь в 90-е годы, с крахом биполярной системы МО и ожиданием многополярности, с развитием и стагнацией интеграционных процессов не только в Европе, но и в других подсистемах МО, начала развиваться отдельная, самостоятельная дисциплина. На Западе она называлось regional studies, в России она получила название регионоведение или регионалистика.
В основу новой дисциплины отчасти стихийно, отчасти осознанно были заложены несколько фундаментальных особенностей. Во-первых, методологический аппарат формировался синтетическим образом, т. е. путем выборки наиболее релевантных и эффективных методик, методов и методологических подходов из указанных дисциплин. Во-вторых, предметное поле этой науки оказалось также синтетическим, промежуточным, связанным и с международными отношениями и глобалистикой, с одной стороны, и с политологией и страноведением. В-третьих, эта дисциплина оказалась не только практической и прикладной, но и теоретической. Не только учебной, но и научной.
Помимо указанных дисциплин на формирование региональных исследований повлияли и другие концепции и подходы. Ряд концепций исторических, цивилизационных, культурологических, политэкономических концепций. Традиционно-исторический, историко-социологический, структурный, эмпирико-региональный, системный, структурно-дипломатический, реалистический подходы, например.
В целом относительно перспектив регионоведения можно сделать два основных вывода. Во-первых, региональные исследования должны носить комплексный характер. Во-вторых, только такая, комплексная, подготовка позволит развивать эту науку. И это относится также и к необходимости, с одной стороны, уметь заимствовать полезные концепции, так и к необходимости синтезировать их.
3. Понятие «регион». Членение мира на регионы.
Понятие «регион» было бы бесполезно рассматривать абстрактно от реальности, применяя лишь какой-либо один определенный критерий. Здесь, как мне кажется, более продуктивным было бы понимание региона как некой системы.
Система, как известно, обладает минимум пятью основными свойствами.
1) взаимосвязанностью со средой, которая таким образом устанавливает её основные внутренние черты
2) целостностью, т. е. внутренним единством, которое нельзя просто свести к совокупной сумме её элементов
3) гомеостазом, т. е. соблюдением некоторого динамического равновесия, гарантирующего поддержание параметров системы в определенном диапазоне
4) информативностью, т. е. сигналами, методами передачи и кодировки смысловой сущности
5) безопасностью, т. е. способность системы сохранять свои качества как во взаимодействии со средой, так и при взаимодействии её элементов.
Исходя из основных свойств системы регион, как частный вид системы, можно определить как определенную территорию, представляющую собой сложный территориальный и экономический комплекс, который может быть ограничен по признакам наличия, интенсивности, многообразия и взаимосвязанности явлений. Однако это довольно абстрактное определение требует более конкретной привязки к реальности. Если говорить более точно и применительно к международным отношениям, то под международно-политическим регионом следует понимать совокупность явлений международной жизни, протекающих в определенных территориально-временных координатах её существования и взаимообусловленно объединенных с этими координатами общей логикой.
Однако теоретические построения и в этом случае сталкиваются с суровой реальностью. Несмотря на выделение критериев системы, неясным остается вопрос о релевантности этих критериев, об их дифференциации, о диапазоне этих дифференциаций. Дискуссии о членение мира на регионы хорошо отразил Джеймс Мартин. С его точки зрения, регион – это целостный участок территории, отличающийся некой однородностью, но не обладающий четкими границами.
Регионы можно членить по географическому принципу. Макрорегионы – Азия, Африка, Америка, Европа, Австралия и Океания. Мезорегионы (средние регионы) – Центральная, Северная, Южная Америка, Северо-Восточная, Юго-Восточная, Южная, Западная, Центральная Азия, Северная Африка, Африка южнее Сахары. Можно разделить мир на субрегионы (микрорегионы) – Северная, Центральная, Восточная, Южная, Западная Европа, например. Как видим, членения эти весьма спорны. Европу, например, можно подразделять только на Западную, Центральную, Восточную. Помимо споров о количестве регионов часто возникает вопрос и о принадлежности тех или иных территорий к регионам. Так, например, вроде бы родственные понятия Ближний Восток и Юго-восточная Азия не совпадают: Египет и Судан традиционно также относят к Ближнему Востоку.
Выделяют также историко-культурные регионы: китайский, корейский, индокитайский (вьетнамский), арабский, индоиранский, тюркский, российский, североамериканский, латиноамериканский, африканский.
По-другому будет выглядеть членение мира на регионы по культурно-религиозному критерию. К ним обычно относят конфуцианско-буддийский, индуистский, мусульманский, православный, западнохристианский, африканский, тихоокеанский, латиноамериканский.
Ясно, что отдельные страны могут входить – по различным критериям – не в один, а даже в два или в три региональных кластера. Так, например, было с Россией и Советским Союзом, которые, мало того, что занимали некое промежуточное отношение между Европой и Азией, но территориально относились к разным культурно-историческим и культурно-религиозным областям – мусульманской, тюркской, конфуцианско-буддийской, западно-христианской и т. п.
В международных исследованиях часто принято говорить не только о мировой системе международных отношений, но и о региональных подсистемах. Выделяют с некой степенью определенности панамериканскую, европейскую, азиатскую, африканскую региональные подсистемы. В их рамках также иногда выделяют субрегиональные подсистемы. В Европе иногда отдельно выделяют западноевропейскую подсистему. В Америке говорят о северо-американской и латиноамериканской подсистемах. В Азии выделяют Ближневосточную (в широком смысле), Азиатско-Тихоокеанскую и Южно-Азиатскую подсистемы.
Вопрос о региональных и субрегиональных подсистемах международных отношений, как и об регионах вообще является крайне дискуссионным. Во многом он связан и с неопределенностью и комплексностью современной системы международных отношений. Раньше, когда мир можно было четко разделить на категорию Центра и Периферии, когда можно было говорить в категориях биполярного миропорядка, наличие конкретных региональных систем и подсистем вызывало меньше споров и сомнений. Закономерности функционирования региональных (под)систем связывались прежде всего со спецификой функционирования планетарной международной системы. Её принцип функционирования, основанный на двухполюсном взаимодействии, не подвергался сомнению. С момента распада биполярной структуры международных отношений ситуация усложнилась. Возникло много вопросов, которые или вызывают бурные дискуссии, или ещё не получили ответа.
Взаимосвязь регионального уровня с другими.
Главный вопрос заключается в том, каково соотношений глобального уровня (если даже он есть) и регионального уровня. Этот вопрос включает в себя и вопросы о механизмах взаимодействия региональных (под)систем, и о членение регионов, и о соотношении региональных подсистем с цивилизациями, и взаимосвязи процессов глобализации с процессами регионализации и интеграции.
На большинство из такого рода вопросов нет научно доказанных или проверенных на практике ответов. Именно этим объясняется существующая до сих пор аналитическая размытость и многих понятий и их параметров, таких как регион, региональная система и подсистема…
С моей точки зрения, целесообразно в связи с этим говорить о дихотомии глобального и регионального уровней. Эта дихотомия обусловлена как многообразием, так и сходством существующих ныне процессов. В таком случае регионализацию можно представлять как процесс воплощения глобализации на локальном уровне. Этот процесс адаптации мегатрендов связан как со средой, так и с самими акторами международных отношений. При этом целесообразно, наверное, поставить вопрос о том, а не является ли сама глобализация риторикой воплощения региональных процессов на некий, во многом виртуальный уровень.
Не секрет, что глобализация как многомерный процесс содержит в себе не только синергетические элементы хаотичности, непредсказуемости, но и элементы управляемости. Не сложно ответить и на логичный в этой связи вопрос: «А кому выгодна глобализация?» Очевидно, что неким государственным структурам, некоторым другим организациям и экономически заинтересованному населению наиболее развитых стран мира. К ним, кстати говоря, относят вполне определенные страны. Институционально они организованы под эгидой ОЭСР. Сложилась даже в науке соответствующая метакатегория: Запад и Восток. И поэтому, исходя из такой логической цепи, можно предположить, что глобализация на самом деле обладает не только самоорганизующимся, но и управляемым характером. Причем, как показывает практика, управляемость ею во многом зависит, во-первых, от наличия ресурсов, во-вторых, от времени включения актора, будь он государством или человеком, в процесс (чем раньше – тем лучше условия), в-третьих, от некоторых нематериальных, духовно-культурных особенностей.
Можно, конечно, усомниться в связи с такой трактовкой процессов глобализации, в наличии глобального уровня международных отношений. Однако, по моему мнению, наличие его всё-таки доказуемо.
Во-первых, мы можем о нем говорить исходя из его представления на институциональном уровне. ООН и МВФ, ВТО и Всемирный банк, чемпионаты мира по футболу и Олимпийские игры, Интернет и международная телефонная связь, Coca Cola и MacDonald’s – всё это как раз и является выражением глобального уровня.
Во-вторых, ряд процессов, несмотря на их западную природу, стали уже во многом мировыми. Пример интеграции в этом отношении один из наиболее ярких. Начавшись с Европейского Союза, эта идея получила развитие и в других регионах. Интересно, кстати говоря, что в других регионах наиболее успешными оказались проекты, адаптированные под региональную специфику, а не бездумно скопированные с европейского опыта.
Завершая тему дихотомии, взаимодействия регионального и глобального уровней, следует отметить как диахроническую (последовательную), так и синхронную (одновременную) природу их взаимодействия.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему