Общечеловеческое и гуманистическое в поэзии Блока. Современное восприятие поэзии Блока.

Начинал в духе символизма («Стихи о Прекрасной Даме», 1905), ощущение кризиса которого провозгласил в драме «Балаганчик» (1906). Лирика Блока, по своей «стихийности» близкая музыке, формировалась под воздействием романса. Через углубление социальных тенденций (цикл «Город», 1904-1908), религиозного интереса (цикл «Снежная маска», Изд. «Оры», Санкт-Петербург 1907), осмысление «страшного мира» (одноимённый цикл 1908-1916), осознание трагедии современного человека (пьеса «Роза и крест», 1912—1913) пришёл к идее неизбежности «возмездия» (одноимённый цикл 1907—1913; цикл «Ямбы», 1907-1914; поэма «Возмездие», 1910-1921). Главные темы поэзии нашли разрешение в цикле «Родина» (1907—1916).

Парадоксальное сочетание мистического и бытового, отрешённого и повседневного вообще характерно для всего творчества Блока в целом. Это есть отличительная особенность и его психической организации, и, как следствие, его собственного, Блоковского символизма. Особенно характерным в этой связи выглядит ставшее хрестоматийным классическое сопоставление туманного силуэта «Незнакомки» и «пьяниц с глазами кроликов». Блок вообще был крайне чувствителен к повседневным впечатлениям и звукам окружающего его города и артистов, с которыми сталкивался и которым симпатизировал. В этом смысле он был, так сказать, поэтом без кожи. До революции музыкальность стихов Блока убаюкивала аудиторию, погружала её в некий сомнамбулический сон. Потом в его произведениях появились интонации отчаянных, хватающих за душу цыганских песен (след частых посещений кафе-шантанов и концертов этого жанра).

Поначалу и Февральскую, и Октябрьскую революцию Блок воспринял с готовностью, полной поддержкой и даже с восторгом, которого, впрочем, хватило чуть более чем на один короткий и тяжёлый 1918 год.

Октябрьскую революцию Блок пытался осмыслить не только в публицистике но и, что особенно показательно, в своей не похожей на всё предыдущее творчество поэме «Двенадцать» (1918). Это яркое и в целом недопонятое произведение стоит совершенно особняком в русской литературе Серебряного века и вызывало споры (как слева, так и справа) в течение всего XX века. Как это ни странно, но ключ к реальному пониманию поэмы можно найти в творчестве популярного в дореволюционном Петрограде, а ныне почти забытого шансонье и поэта М. Н. Савоярова, в приятельских отношениях с которым Блок состоял в 1915—1920 годах и концерты которого посещал десятки раз. Если судить по поэтическому языку поэмы «Двенадцать», Блок по меньшей мере сильно изменился, его послереволюционный стиль стал почти неузнаваемым. И, по всей видимости, он испытал на себе влияние певца, поэта и эксцентрика, Михаила Савоярова. По словам академика Виктора Шкловского, поэму «Двенадцать» все дружно осудили и мало кто понял именно потому, что Блока слишком привыкли принимать всерьёз и только всерьёз:

Прямое подтверждение этому тезису мы находим в записных книжках Блока. В марте 1918 года, когда его жена, Любовь Дмитриевна готовилась читать вслух поэму «Двенадцать», на вечерах и концертах, Блок специально водил её на савояровские концерты, чтобы показать, каким образом и с какой интонацией следует читать эти стихи. В бытовой, эксцентричной, даже эпатирующей…, но совсем не «символистской» и привычно «блоковской» манере… Именно таким образом поэт мучительно пытался отстраниться от кошмара окружавшей его в последние три года петроградской (и российской) жизни…, то ли уголовной, то ли военной, то ли какого-то странного междувременья…

В феврале 1919 года Блок был арестован петроградской Чрезвычайной Комиссией. Его подозревали в участии в антисоветском заговоре. Через день, после двух долгих допросов Блока всё же освободили, так как за него вступился Луначарский. Однако даже эти полтора дня тюрьмы надломили его.

16. . Блок «Двенадцать»

Особенность послереволюционного развития Блока состояло в том, что после кризиса, пережитого в 1916-1917 гг., начался новый период, когда резко возрастает значение прозы. Хотя начало и конец его послеоктябрьской эволюции наиболее ярко запечатлено в поэме Двенадцать и стихотворении Пушкинскому Дому, сложный процесс самоопределения и эволюции в период между созданием этих произведений запечатлевает полнее и ярче проза.

Проза, созданная после Октября, по сравнению с дореволюционной обладает рядом особенностей, Тематически она не противополагается ей, послереволюционная статья Интеллигенция и революция завершает цикл дореволюционных статей, существенный изменениям подвергаются лишь сам творческий процесс, который оказался заключен в рамки общественной и служебной деятельности, вторгшейся в его биографию и подверг шей глубокой перестройке весь его жизненный уклад. В Октябрьской революции Б. увидел осуществление всех своих предчувствий и предвестий, воплощение всех своих народнических чаяний. В музыке революции ему чудился могучий разлет все той же гоголевской птицы-тройки — Руси народной, которую вынесло наконец на авансцену истории. Поэту-народнику, теоретизирующему в своих стихах и статьях на темы о слиянии с народом, о спасении народом, казалось, было теперь на деле дано приобщиться к источнику хорошей крови и жизненных сил, в революции быть вместе, слиться с народом. Понятно то самозабвение восторга, с которым сам поэт бросился служить революции, с каким в своей статье Интеллигенция и революция призывал бездомную, бесчинную, бессемейную, как и он, русскую интеллигенцию последовать его примеру, принять Октябрь, работать вместе с Октябрем. Результатом слепой отдачи Б. революционной стихии явилась его замечательная поэма Двенадцать. В Двенадцати еще раз торжествует высокое поэтическое мастерство Б. Из ходовых уличных словечек, из разухабистой частушки он создает произведение необыкновенной художественной выразительности. Двенадцать, как ни одно из произведений того времени, отразили в себе музыку революции. Однако по своему содержанию, по своей внутренней сущности, Двенадцать, как уже неоднократно указывалось критикой, очень далеки от подлинной Октябрьской революции, — от ее действительных целей и задач. Заставляя своих двенадцать апостолов-красногвардейцев на словах мечтать о всемирной революции, о раздуваньи мирового пожара, поэт в центр поэмы выдвигает бандитскую расправу одного из красногвардейцев с изменившей ему проституткой. Б. ориентируется не на передовой отряд революции — городской индустриальный пролетариат, а на представителей солдатско-крестьянской громады, на отсталые крестьянские массы („скифов“). Наконец возглавление Двенадцати мужицким Исусом Христом, машущим красным флагом, конечно весьма типично для народнических настроений Б. (Христос Двенадцати явно идет от своеобразного видоизменения Тютчевского Христа, — Христа народников-славянофилов, — в рабском виде, благословляя, исходившего родную землю); оно лишний раз показывает, насколько поэт в своем романтическом народничестве был далек от действительных целей и путей Октябрьской революции. В этом отношении характерно и преимущественное сочувствие Блока левоэсеровской группировке. Двенадцать и Скифы были последней творческой вспышкой Б. После них Б. не создал уже ничего значительного. В Двенадцати главное, основное и решающее, конечно, не идеалистическое заблуждение Блока, а его ясная вера в правоту народного дела, не его ограниченное представление о реальных движущих силах и конкретных задачах пролетарской революции, а тот высокий революционно-романтический пафос, которым всецело проникнута поэма.