СТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

Не каждый человек — личность. Сегодня, говоря: «личность», мы подчеркиваем незаурядность человека, его выделение из общего ряда. Это результат отчуждения, превращения человека в атом неразличимой людской «массы», которому противостоит вся цивилизация и культура, все общество со всеми его институтами.

Проявлением отчуждения становятся и многие качества, присущие только человеку, в первую очередь, зависть и постоянное ощущение того, что настоящая жизнь проходит где-то в стороне, там, где горят софиты, гремят аплодисменты, суетятся папарацци... Человек живет , постоянным ожиданием жизни, сжигающей его мечтой об успехе. Ощущение собственной ничтожности, никчемности сопровождает его до последних дней и только на самом закате он начинает понимать, что это и была жизнь, но в ожидании чего-то другого она так и прошла впустую...

Стремление к преодолению этого вечного противостояния наличного существования и какой-то абстрактной «жизни» свойственно человеку извечно. В сущности вся история человека — это не только история его борьбы с собственной ничтожностью, история протеста личности против всего, что окружает ее...

Обратимся к  ранним этапам цивилизации.

1. Каннибализм

Одной из первых форм преодоления отчуждения является ритуальный каннибализм.

Каннибализм широко распространен вприроде — животные-хищники не упускают возможности утилизировать своих сородичей, даже собственных родственников. Здесь одновременно и регулирование санитарии и обеспечение себя необходимым для выживания.

Первобытные племена, живущие в наше время в джунглях Южной Америки и островах Океании, пустынях Африки и Австралии, не видят причин отказываться от легко доступного животного белка во время голода.

Когда европейский путешественник впервые встретил индейцев, живших на Огненной Земле, и познакомился с их жизнью и обычаями, он узнал о принятом в племени каннибализме. Путешественник спросил одного индейца, почему во время голода в первую очередь съедают старух, а не собак, единственных домашних животных, знакомых племени. Индеец посмотрел на белого человека, как на идиота, и ответил: «Собаки ловят выдр, а старухи — нет».

Но с развитием общества характер каннибализма меняется. Он перестает быть средством удовлетворения голода и обретает ритуальный характер. Захваченный в бою противник, обладающий выдающимися достоинствами, съедается победителем. Обычай поедания основан на убеждении, что сила и другие достоинства убитого переходили к поедающему.

Развитие цивилизации, обретение способности постижения действительности рождает мифологему, согласно которой качества человека имеют род самостоятельного существования. Это некие особые субстанции, способные переходить от тела к телу. К ним, в первую очередь, относятся те, что обеспечивают его существование: силу, бесстрашие, ловкость... Отсюда, различие достоинств человека объясняется тем, что эти субстанции в разной степени концентрируются в людях. Но дело можно поправить, попросту съев ту часть тела, в которой они пребывают.

Пережиток этого ритуала сохраняется еще в Древней Греции. Об этом говорит в своей «Истории» Геродот.

Геродот о каннибализме

При осаде египетского города Пелусия греческие наемники воевали как на стороне фараона, так и против него: часть из них под началом некоего Фанеса изменила. За это, по древней легенде, сохраненной для нас Геродотом, «в гневе на Фанеса за то, что тот привел вражеское войско в Египет, придумали отомстить ему вот как. Были у Фанеса сыновья, оставленные отцом в Египте. Этих-то сыновей наемники привели в стан, поставили между двумя войсками чашу для смешения вина и затем на виду у отца закололи их над чашей одного за другим. Покончив с ними, наемники влили в чашу вина с водой, а затем жадно выпили кровь и ринулись в бой.

Это не простое запугивание: дескать, и с тобой, Фанес, будет то же, что с твоими детьми. Такое бахвальство только прибавляет злобы врагу, а следовательно, увеличивает его шанс на победу. Здесь другое — отголосок древней магии: «Теперь против тебя, Фанес, будут воевать твои собственные дети!» А вот это и в самом деле может вселить мистический ужас...

Впрочем, осажденные проиграли сражение. Древние ритуалы уже потеряли свою силу...

2. Статус главы рода

Письменные памятники эпохи свидетельствуют: личность — это прежде всего средоточие качеств коллектива. Не существует личности как отдельной индивидуальности. Личность возникает только там, где индивид концентрирует в себе потенциал всего своего окружения.  

Отголосок именно этого обстоятельства во весь голос звучит в «Илиаде». Там действуют только цари и герои, приведшие с собой свои отряды. Лишь один единственный раз в ней появляется маленький человек, не относящийся ни к тем, но к другим. Но это скорее пародия на человека. Вот как его представляет Гомер.

Все успокоились, тихо в местах учрежденных сидели;

Только Терсит меж безмолвными каркал один, празднословный;

В мыслях вращая всегда непристойные, дерзкие речи,

Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность,

Все позволяя себе, что казалось смешно для народа.

Муж безобразный, он меж данаев пришел к Илиону;

Был косолап, хромоног; совершенно горбатые сзади

Плечи на персях сходились; глава у него поднималась

Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом.

Выдающиеся достоинства человека – поначалу не более чем производная божественной природы, то, что достается смертному, рожденному в этом браке, от небожителя.  Первая личность  в самосознании древнего мира — это герой. Но герой не человек в полном смысле этого слова. Его природа двойственна, ибо это результат соития бога со смертным. При этом «пропорция» со временем снижается в пользу человеческой. Гильгамеш — на две трети бог:

Велик он более всех человеков,

На две трети он бог, на одну — человек он,

Образ его тела на вид несравненен...

У Гесиода герой — это полубог:

Снова еще поколенье, четвертое, создал Кронион

На многодарной земле, справедливее прежних и лучше,—

Славных героев божественный род. Называют их люди

Полубогами...

Именно эта полубожественная природа, которая, с одной стороны, предполагает явственно различимую всеми черту отчуждения между сверхчеловеком и миром людей, с другой, — подсознательное стремление их друг к другу как к чему-то заветному, но недосягаемому, наложит свой отпечаток на всю историю европейской цивилизации.

Понятие героя свойственно многим цивилизациям: светлый сон о воплощении в человеке всех (мыслимых этно-культурным восприятием мира) совершенств, идеал физической силы, необоримого духа, воинской доблести, нравственной чистоты, защитник и покровитель, он появляется повсюду. Но только в Греции этот сон возвышается до настоящего культа, затмевающего собой едва ли не все другие отправления духовной жизни.

Герой — это не только воин. Прежде всего это учредитель, то, что называется «культурный герой». Греческий герой совершает несмертные подвиги, держит на плечах небо, основывает города и царства, учреждает законы… Словом, в первую очередь ему греческая община оказывается обязанной и своим процветанием, и практически всеми своими институтами.

Только принадлежность к иной природу подлинный гарант настоящего величия. Поэтому даже в «цивилизованное», тронутое высокой образованностью и культурой время многие выдающиеся своими талантами люди стремятся «подкрепить» свою принадлежность к избранным мифической родословной, которая восходит к богам. Не брезгуют этим Александр, Пифагор, Платон...

— Александр — сын Амона, что в греческом пантеоне означает Зевс.

— Пифагор ведет свое родословие от Геракла.

— Родоначальником Платона являлся морской бог Посейдон, отец фессалийца Hелея, правнуком которого считался последний афинский царь Кодр. Солон и Дропид были потомками Кодра, а Критий-старший — сыном Дропида; Критий-младший был внуком Дропида, а Платон — его правнуком.

Именно герой становится мифическим основателем рода. Позже функции главы рода переходят к его смертным потомкам. Только глава рода обретает статус личности. Но, как в герое, основа могущества принадлежит не человеческой природе, а божественному началу, так и в главе рода основа его личности, ее содержание, ее «масштаб» определяются не собственными достоинствами человека, но тем, что он олицетворяет, — совокупным могуществом рода. Так сегодня величина политического лидера определяется численностью его партии.

Стремление к власти и богатству — это не хищнический инстинкт, но стремление к полноте человеческого бытия «в отдельно взятой личности»! Именно ради этой полноты человек идет на преступления и подлоги.

3. Совокупное могущество рода

Совокупное могущество рода — это прежде всего численность мужчин. И уже только потом — «верблюды».

Понятие «верблюд» берется в кавычки по той причине, что здесь разумеется вовсе не зоологическая данность, но род алгебраической переменной, на место которой могут быть поставлены быки, овцы, пальмовые деревья, словом, все, что ассоциируется с источником материального достатка… Лишь позднее на месте этих конвертируемых во все блага начал окажутся сундуки с золотом. Что же касается мужчин, то их назначение состоит в том, чтобы приумножать и защищать богатство своего рода. А еще — заботиться о том, чтобы никто из посторонних не смог бы возвыситься до черты, за которой начинается иррадиация угрозы. Мужчины — залог могущества древних племен.

Заметим, что и многоженство восточных народов во многом берет свое начало именно в этой парадигме древнего сознания. Поэтому даже увод в плен чужестранца осуществляется вовсе не для его последующей эксплуатации.

О самоценности мужчин, умножающих общую численность рода, свидетельствуют древнейшие памятники человеческой культуры.

Библейские свидетельства

Так, Библия говорит, что Аврааму было обещано многочисленное, «как песок земной» потомство; то же самое, «как звезды небесные», обещано Исааку; множество «народов и царей из чресел его» заповедано Иакову…

Между тем книги Ветхого завета отнюдь не плод свободного творчества каких-то вольных сказителей. Это своеобразный документ, сохранивший для нас сведения по истории народов Ближнего Востока и Средиземноморья, этнографические подробности их быта, описание обычаев, законов и, разумеется, особенности людского менталитета. Впрочем, можно относиться совсем по-другому и видеть в Священном писании отражение самого духа живого Слова нашего Создателя. Но и в этом случае нужно считаться с тем непреложным обстоятельством, что любой священнописатель способен излагать Божие откровение лишь каким-то своим языком, привычным ему самому и понятным его непосредственному окружению. Словом, скорее всего, Бог Авраама, Исаака, Иакова говорил о могуществе и славе, священнописатель же, который через долгую череду поколений запечатлевал изустно передаваемые легенды, облекает Его Слово в привычные ему и его соплеменникам образы.

При этом и понятие мужчины тоже являет собой род некой алгебраической переменной, ибо на ее месте может оказаться как собственное потомство, так и захваченное в полон поголовье способных к труду и ношению оружия иноплеменников. Кстати, собственное потомство любого родоначальника зачинается не только от законных жен, но и от рабынь-наложниц, поэтому вовсе не исключено, что семьсот жен и триста наложниц царя Соломона — это все та же дань все тем же стандартам мышления самого священнописателя.

Библейские свидетельства

Строго говоря, значение имеет лишь семя. Библейский Онан (его имя станет основой известного многим языкам понятия), который, согласно обычаю должен войти к жене умершего брата, испускает его вовсе не в поисках самоудовлетворения: оно роняется на землю единственно для того, чтобы не умножать потомство, которое по закону того времени будет причислено не к его роду. «Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему».

В сущности то же звучит и в клинописи ассирийских царей. Побежденный только тогда устраняется как конкурент, когда полностью лишается своей детородной силы:

Клинопись ассирийских царей

Я перерезал им глотки, как баранам. Как нить, перерезал я их драгоценную жизнь. Как бурный поток, разлившийся от дождей в пору созревания, так текла по широкой земле их кровь, пролитая мной. Горячие кони моей упряжки шли в потоке их крови, как по реке. Колеса моей боевой колесницы, давящей все злое и плохое, купались в их крови и испражнениях. Трупы их воинов, как трава, завалили поле. Срезав, как огурцы, их детородные члены, в ничто превратил я их детородную силу. Руки им я отрезал».

Но и чужие мужчины, свершением сакральных обрядов принимаемые в состав рода, это тоже умножение богатства и силы, ибо при должном присмотре за ними они в состоянии увеличить количество верблюдов (быков, пальмовых деревьев, мешков с серебром…) и отстоять совокупное богатство рода от посягательств враждебных племен.

Не пальмовые деревья, не верблюды, не мешки с серебром делают из маленького человека личность. Только признанное право олицетворения всего могущества рода выводит его из общего людского ряда. Но это право сообщается только сакральными процедурами, строгими ритуалами. Нельзя просто отнять, нужно получить благословение небес.

4. Статус домочадца

Полным суверенитетом обладает далеко не каждый. Только глава семьи, pater familias является обладателем всей полноты прав, а следовательно, и всей полноты человеческого бытия. Члены его семьи, равно как и рабы, находятся в его власти, которая простирается вплоть до права на их жизнь.

До выполнения процедур, связанных с переменой статуса (как правило, их время приходит со смертью отца), еще нужно дожить. До этого даже свободнорожденные дети очень часто ничем не отличаются от наемников, а то и вообще от простых рабов: они выполняют ту же работу, носят такую же одежду, едят за одним столом одну и ту же пищу.

Библейские свидетельства

Надежным источником, этнографически точно рисующим племенной быт, его обычаи, нравы, законы, являются книги, сохраненные нам каноном Священного Писания, поэтому, оставляя в стороне чисто религиозный аспект их содержания, мы вправе ко многому в нем подходить как к документу. Этот документ нередко очень красноречив. Уместно вспомнить жалобу старшего наследника из притчи о блудном сыне: «вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими». (Отметим глагол «служить».)

Конечно, никто из них никогда не поменялся бы своим местом с невольником, ибо личная свобода даже здесь, в маленьком, но вместе с тем жестко иерархизированном мирке отгородившейся от всех патриархальной семьи, стоит дорого.

Библейские свидетельства

Хотя в той же притче промотавший свою часть имения сын готов даже к такому решению: «…встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему».

Что же касается юридического статуса свободнорожденного сына (и уж тем более сына невольницы), то и он далек от действительной полноты прав человека даже тех, ветхозаветных, времен. Авраам готов принести в жертву Исаака, и община того времени не находит здесь решительно ничего противоестественного и уж тем более преступного, свидетельством чему выступает то обстоятельство, что этот сюжет как вероучительное начало входит в священный канон. Свойственные даже животным, родительские инстинкты, возможно, и протестуют, но древний закон и даже древняя мораль не преступаются ни на йоту: давший жизнь отец вправе распорядиться этой жизнью по своему собственному усмотрению. К тому же сакральный контекст жертвоприношения вообще исключает и действие и жертвователя из сферы любых нравственных оценок. Напротив, принимается как пример служения своему Господу, т.е. наполняется положительным этическим смыслом. Словом, на деле освобождение от неограниченной власти родителя наступает только со смертью (нередко самого сына).

Законы XII таблиц

Впрочем, есть и другой выход, память о котором сохранили нам относящиеся к V в. до н. э. Законы XII таблиц: «Если отец трижды продаст сына, то пусть сын будет свободен отца». Конечно, в этом можно увидеть и цивилизованное разрешение конфликта поколений, ведь трехкратная продажа в рабство означает по меньшей мере двукратный выкуп, поэтому процедура в большинстве случаев чисто формальна, и в сущности представляет собой род обязательного, но вместе с тем никого ни к чему не обязывающего обряда. Однако разумно все же предположить, что в этом рудименте древнего права отразились жестокие реалии еще более ранних не страдавших избыточной сентиментальностью времен.

5. Отцовское наследство. Внутрисемейные отношения

Можно утверждать, что семейные узы крепились сакральными долженствованиями, но наличие позитивных эмоциональных связей вызывает сильное сомнение. Об этом глухо свидетельствует библейское сказание о сыновьях Ноя:

Библейские свидетельства

 «Ной начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего. Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним меньший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих».

К слову, именно это место из Священного Писания становится своеобразным оправданием будущей колониальной политики: в Новое время, когда европейцы проникли в Африку представление о детях Хама как о рабах Сима и Иафета стало одним из идеологических обоснований работорговли. Хамиты — это племена, жившие в северной и северо-восточной Африке. Они отличались от негров. Но это не помешало и негров сделать рабами.

Нет прочной эмоциональной привязанности друг к другу и в самих детях. Так, например, узнать «что сделал над ним меньший сын» патриарх мог только от его братьев, и в этом доносительстве нет ничего удивительного: слишком многое стоит на карте, ведь одним предстоит получить все, другим — стать рабом рабов своих братьев: «вот, я поставил его господином над тобою и всех братьев его отдал ему в рабы».

В сказании о родоначальнике всех хамитских племен отражается драма семейного микрокосма, пусть и негласная, не выставляемая напоказ, но защищаемая со всей возможной свирепостью внутрисемейная иерархия.

Библейские свидетельства

Каин убивает Авеля за то, что своими дарами тот начинает угрожать его праву первородства (а значит, и его преимуществу при будущем разделе отцовского наследства): «И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его».

Отцовского любимчика: («Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих <…> И увидели братья его, что отец их любит его более всех братьев его; и возненавидели его и не могли говорить с ним дружелюбно») братья продают в рабство.

Ради отцовского наследства Иаков идет на одно из самых страшных преступлений против древних законов родового общества: «…Исав пришел с поля усталый. И сказал Исав Иакову: дай мне поесть <…>, ибо я устал. <…> Но Иаков сказал : продай мне теперь же свое первородство. Исав сказал: вот, я умираю, что мне в этом первородстве? Иаков сказал : поклянись мне теперь же. Он поклялся ему, и продал первородство свое Иакову». Разумеется, это не может не оставить раны в душе обманутого: «И возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец его; и сказал Исав в сердце своем: приближаются дни плача по отце моем, и я убью Иакова, брата моего».

Впрочем, и первенца далеко не всегда минует судьба изгоя. Отсутствие прочной эмоциональной привязанности между родоначальником и его домочадцами позволяет изгнать даже не подготовленного к самостоятельной жизни ребенка из дому вместе с его несчастной матерью (такова, например, судьба Измаила, рожденного Агарью, служанкой Сары, от Авраама). И это при том, что за перворожденным ребенком закрепляется право на двойную часть наследства, даже если он сын нелюбимой жены.

Если враждуют единоутробные братья, разумно предположить, что не сдерживаемая (напротив, часто инициируемая) не питающими друг к другу теплых чувств женщинами вражда среди сводных достигает ничуть не меньшего накала. Меж тем сводных братьев, претендующих на известную часть наследства, не так уж и мало: «И было у него семьсот жен и триста наложниц»,— говорится о царе Соломоне. Надо думать, что и здесь ожидание трогательной братской любви было бы неуместным.

Инстинкт власти.

Не обладание совокупным достоянием рода (богатством), но прежде всего стремление вернуть полноту собственного «Я» становится главным — и единственным! — ее призом, не элементом, но самим существом обретаемого с нею статуса.

 Но личность при этом не равна индивиду; даже став главой рода, человек не возвращает утраченного: утраченное возвращается лишь в заместительной форме, статус лишь олицетворяет неотчужденную полноту бытия, но не придает ее в действительности.