Крестьянство

Крепостное право оценивалось всегда однозначно - с негативной стороны. Помещики — эксплуататоры крестьян — нещадно использовали их труд, ничего не делая сами, в то же время издевались над самими крепостными. Широко был известен пример жестокой помещицы Салтычихи, забивавшей десятками своих дворовых. Довольно верно по этому поводу высказался американский историк Р. Пайпс: помещица-садистка Салтычиха для России то же самое, что Джек-Потрошитель для викторианской Англии, то есть, случай из ряда вон выходящий. Помещики, безусловно, применяли дисциплинарные меры вплоть до передачи непослушных крестьян властям для отправки в Сибирь, но прибегали к этому крайне редко - примерно 107 человек в год (это на 20 млн. крестьян!).

В статьях, листовках революционные демократы середины XIX в. клеймили Россию крепостнической и отсталой страной. Но если обратиться к некоторым цифрам, то увидим следующее. При общей численности населения 74,5 млн. человек, 12 млн. составляли представители не крестьянского сословия. Из всех крестьян (государственных, дворцовых и крепостных) крепостных людей насчитывалось около 23 млн. человек, которые составляли 37% населения. Причём, за Уралом процент крепостных не достигал и 0,1% .

Крепостные крестьяне также не представляли однородную массу. Были крестьяне, которые рассчитывались с барином по большей части оброком. Такие крестьяне бродили по стране в поисках заработка, нанимались на фабрики, рудники, батрачили или даже приторговывали, продолжая держать связь с родной общиной, выплачивая подушную подать и денежный оброк. Эта практика случалась в основном из-за скудноплодоносящей земли, которая была к северу от центральных губерний, но для помещика была более выгодной. Крестьяне часто были предоставлены сами себе и не испытывали на своём хребте «тёмную руку негодяя-барина». Накануне освобождения 67,7% помещичьих крестьян сидело на оброке, в основном в центральных губерниях.

Вторая группа крестьян - барщинные, в большинстве располагались на юге Империи, так как плодородие почвы позволяло помещикам в имениях вести земледельческое хозяйство вследствие возрастающей товарности хлеба. Таким помещикам была нужна скорее рабочая сила, нежели оброк.

Если сопоставить количество оброчных и барщинных крестьян, то получим примерное равенство, и, следовательно, в прямом смысле крепостными, мы можем рассматривать лишь 10% всего российского населения. Каково же было его положение? Кто не помнит радищевских строк о помещиках: «Звери алчные! Пиявицы ненасытные! Что крестьянину вы оставляете? То, чего отнять не можете - воздух!». В его известном произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» прослеживается аналогия крепостничества и рабства. Антикрепостническая литература последующего времени не отрицала её, а подчас и усиливала, что сделало подобное сравнение в резко оппозиционных правительству кругах классическим.

Сопоставление крепостного и раба в XIX в., по меньшей мере, преувеличено. А. С. Пушкин под впечатлением прочтения книги А. Н. Радищева тоже написал (в известной степени пародию) «Путешествие из Москвы в Петербург», где по-иному взглянул на положение русских крестьян. Он замечал, что в отличие от раба Северной Америки, русский крестьянин жил в своей избе, а не в невольничьих бараках; что в сравнении положения нашего мужика и французского работника последний здорово проигрывает. Крестьянин в России имел собственный надел, и ему принадлежали плоды его труда, чего не мог позволить себе раб на плантации. Многие зарубежные путешественники отличали более завидное положение крестьян в России, чем, скажем, в Ирландии, Шотландии.

Помещик обладал, безусловно, властью над крепостными крестьянами, особенно в отношении земли, однако он был ответственен за крестьянина как налоговый агент и вербовщик. Недоимку по подушной подати спрашивали с помещика, как и отчётность по отправке в рекруты. Кроме того, помещик обязан был содержать крестьян в неурожайные годы, что довольно строго контролировалось правительством, начиная с XVIII века.

Крепостничество было более хозяйственно-государственным механизмом, нежели грубой рабовладельческой системой, неким замкнутым миром.

Наиболее неприятным проявлением помещичьей власти для крестьянина было вмешательство хозяина в его семейную жизнь и в его привычный труд. Помещикам надо было, чтобы крестьяне женились молодыми, тем самым увеличивая численность крестьянского сословия, и поэтому, возможно, они сами подбирали девицам молодых людей (и наоборот). Нередкими были случаи и половой распущенности крепостников.

Часто помещики, желавшие улучшить крестьянскую долю эффективными нововведениями, заслуживали нелестную оценку своих подопечных. Более того, таких хозяев ненавидели порой больше чем «бессердечных», поскольку меньше всего русский крестьянин любил, когда вмешиваются в традиционное, привычное жизненное русло.

Отличительной чертой русского крепостничества были также не столько злоупотребления помещичьей властью, сколько органически присущее ему беззаконие, то есть навечное подчинение крестьянина никак не стеснённой чужой воле. Крестьяне жили по обычаям, которые юридической силы не имели и поэтому могли быть нарушены безнаказанно. Крестьяне не могли жаловаться на помещика и давать показания в суде, и, естественно, не имели защиты против лица, облачённого властью.

Не имея личных прав, крестьянин мечтал об идеальном своём состоянии - свободе, воле. Однако воля в его понимании зачастую означала полную необузданность, право на буйство, гулянку, поджог. Воля - понятие для крестьянина разрушительное, акт мести по отношению к силам, которые терзают его. Количество крестьянских волнений не следует преувеличивать, к тому же многие из них носили уголовный характер, и, как правило, не имели антимонархического настроя. Русские крестьяне почти никогда не бунтовали против царской власти. Л. Н. Толстой предсказывал, что мужик не поддержит попыток расшатать самодержавный строй. Крестьянин смотрел на царя, как на наместника Божьего на земле, созданного Господом, чтобы повелевать им и печься о нём. Всё хорошее он приписывал царю, а во всём дурном винил либо Божью волю, либо помещиков и чиновников.

Крестьяне верили в силу своих настроений, что царь хочет сделать их собственниками всей земли, что только помещики препятствуют этому желанию, но в один прекрасный день он преодолеет их сопротивление. Отмена крепостного права превратила эту веру в убеждение, и никакие «агитаторы» из революционных социалистов не смогли поколебать её (имеются ввиду «хождения в народ» в 70-е гг.). Тем не менее, монархизм русского крестьянина был скорее поверхностным, потому что он в нём видел не политику правительства, а только одно лицо - императора.

Русский крестьянин был набожен, постоянно посещал службы, соблюдал посты, осенялся крестом, который всегда имел при себе, и свято верил, что соблюдение церковных обрядов спасёт его душу. Нередко жизненные ситуации углубляли понимание духовного смысла веры (вспомним «очарованного странника» Н. С. Лескова). Тем не менее, вера его всё более напоминала фатализм. «Божьей волей» оправдывались многие несчастные случаи, произошедшие даже по вине пострадавших. «На всё воля Божья!»; «Бог дал - бог взял» - такие пословицы хорошо характеризуют религиозную восприимчивость русского народа.

Эта-то одинаковая принадлежность к православию двигала крестьянами в общении между собой. Все были рабами Божьими, а значит и братьями. Но отношение к власть имущим всегда было «хитроуважительное». При встрече с барином - склонённая фигура со снятой шапкой, и кто его знает, что он в эту минуту думал про этого самого барина. Возможно, по свидетельству А. Н. Энгельгардта, хорошо знавшего жизнь крестьян, каждый крестьянин в душе хотел быть таким же барином и, тогда уж, «на него все работать будут».

Смиренность крестьянина во многом этим определялась: он мог терпеть любую эксплуатацию до времени, когда ему уже поблагоприятствует жизнь.

НЕОБХОДИМОСТЬ И НАЧАЛО РЕФОРМ

30 марта 1856 г. (за 5 месяцев до своей коронации) Александр II - новый император - произнёс перед предводителями московского дворянства речь, ставшую отправной точкой решительных действий в деле отмены крепостного права. Вместе с тем, необходимость крупных преобразований в середине 50-х гг. признавалась уже многими общественными деятелями России. Так, известный славянофил Ю. Ф. Самарин вполне определенно заявлял, что если не заняться этим в настоящем, то существование крестьянской зависимости в будущем будет объективным препятствием для развития России. Царем же мнение о желании устранить «враждебные чувства» между помещиками и крестьянами было провозглашено официально.  Неизбежность реформ вытекала и из конкретной обстановки в России.

Основой российской экономики в первой половине 19 века оставалось сельское хозяйство. Россия в это время стала "житницей Европы". По подсчетам М. Покровского вывоз пшеницы с 1801 по 1860 годы вырос в 4 раза. Отсюда вытекала заинтересованность помещиков в обеспечении стабильной торговли и раздражение против факторов, срывающих эту торговлю (например, против "континентальной блокады"). К 1860 году ежегодный вывоз хлеба из России достиг почти 95 млн. пудов, что, на первый взгляд, свидетельствует о живых еще потенциях развития отечественного сельского хозяйства. Но если сравнить данные, характеризующие вывоз североамериканского и русского хлеба на западноевропейский рынок, то можно увидеть, что если в 30-е годы 19 века объем вывоза русского хлеба в Европу был на 186 проц. больше объема североамериканского, то в 40-е годы - только на 48. В конкуренции с хлебом свободного американского фермера, как отмечает Б. Г. Литвак, русский хлеб стремительно сдавал позиции. Для того, чтобы их не сдавать, Россия должна была форсировать производство хлеба, улучшать структуру хлебного баланса, расширяя посевы пшеницы за счет посевов ржи, пользовавшейся меньшим спросом. Однако данные середины 19 века, относящиеся к помещичьим хозяйствам черноземного центра России, показывают, что для большинства помещичьих хозяйств экстенсивные пути расширения производства зерна были закрыты, а на пути интенсификации сельскохозяйственного производства, повышения производительности труда стояла система труда крепостного. Личный интерес барщинного крестьянина, обрабатывающего господское поле своим инвентарем и на своей лошади, состоял в том, чтобы как можно меньше "выкладываться", сохранять силы и орудия труда для работы на своем поле. Помещик был заинтересован в обратном, но ему приходилось иметь в виду, что изнурение крестьянина и рабочего скота могло лишить его работника - источника собственного благополучия. "Именно этот конфликт, - замечает Литвак, - лежит в основе кризиса крепостной системы, а вовсе не вдруг ставший невыгодным барщинный труд. Бесплатный принудительный труд, расточительный для общества в целом, всегда выгоден тому, кто пожинает его плоды". Барщинная форма эксплуатации предусматривала обеспечение каждого крестьянина наделом земли, минимально необходимым скотом. В случае расширения помещиком своей запашки за счет крестьянских наделов хозяйство крепостного крестьянина разорялось, и помещик опять-таки лишался работника. Это и была главная причина невозможности развития господского хозяйства по экстенсивному пути. Нанимать же вольных работников было невыгодно, да и, как правило, не на что. Несмотря на кредитную поддержку государства, помещики разорялись. К 1855 году в стране было 65 проц. крепостных крестьян. Долг помещиков государству равнялся нескольким годовым бюджетам России. В сельском хозяйстве отчетливо проявлялась тормозящая роль крепостного права.

Также следует обратить внимание на крестьянские волнения. Из донесений департамента полиции следовало, что  неповиновения помещикам происходили около 30 раз в год (по всей России). Одной из их причин, особенно в южных губерниях, стал быстро нарастающий слух о предстоящей свободе. Среди крестьян ходили разговоры о том, что правительство выпустило указ о заселении разорённых войной мест в Крыму и набирало туда добровольцев. Попытки переубедить крестьян практически не имели успеха. Они массово верили в то, чего ещё не было, но надо было сделать.

Решения требовала и проблема, касающаяся дворянства, поскольку многие из дворян существовали на средства от заложенных и перезаложенных имений, что сказывалось на состоянии их крестьян. Вернуть долги от этих помещиков не представлялось возможным. На стол Александра II ложились послания с надеждой, что император более пристально посмотрит в сторону российского дворянства, нищающего из года в год.

Таким образом, необходимость коренных преобразований была актуальной для обеих основных социальных групп российского общества: дворянства и крестьянства.

Еще одним катализатором, обусловившим правительственные решения, стали факторы политического свойства. До поражения в Крымской войне даже нелояльно настроенные по отношению к самодержавию люди полагали, что оно, по крайней мере, обеспечивает Империи внутреннюю стабильность и внешнее могущество (в этом нельзя было сомневаться на протяжении десятков лет). Но когда Россия потерпела поражение, хотя и в тяжёлой и неравной войне, от «либеральных» государств, военный авторитет Империи оказался сильно поколебленным. Неудача породила «крымский синдром» - полосу болезненной неуверенности в себе, вызвавшую критический пересмотр внутреннего состояния государства. Нужен был прецедент, который бы отвлек российских подданных от «мрачных мыслей». Таким событием могла стать серия реформ, главной из которых стала бы отмена крепостного права.

В январе 1857 г. создаётся Секретный комитет по крестьянским делам. Но, созданный по принципу николаевских комитетов, основанных на бюрократических началах, он не приносил реальных результатов. Тогда с согласия Александра II министр внутренних дел С. С. Ланской стал вести переговоры с представителями дворянства о возможности выступления высшего сословия с инициативой освобождения крестьян — подачи адресов на имя царя. Александр II в этом «деликатном» вопросе хотел во что бы то ни стало добиться не только поддержки дворянства, но и его почина. Он желал обоснования своих действий в деле, затрагивавшем самые устои государства и общества, волей первого сословия. Поэтому в каждой губернии были созданы комитеты, составленные из выборных и назначенных представителей поместного дворянства. Из этих губернских комитетов проекты отправлялись в Главный комитет (Высший, Секретный). Все предложения дворянства классифицировались в Редакционных комиссиях. Главный комитет отнюдь не был завален проектами освобождения крестьян, и поэтому правительство вынуждено было торопить процесс. Первым инициативу проявил генерал-губернатор В. И. Назимов, обратившись с просьбой освобождения крестьян прибалтийских губерний. Вслед за тем подобные вынужденные просьбы стали поступать и из других губерний. Пути назад уже не было. В намечавшемся противостоянии Александра II и дворянства победил император.