Дональд Вудс Винникотт: зона иллюзий, переходный объект, достаточно хорошая мать, ложная самость.

Винникотт был лидером независимой группы британского психоаналитического общества, он был одним из первых убежденных сторонников теории отношений в противовес теории влечений.

Винникотт отстаивал точку зрения, согласно которой влечения (которые Фрейд ставил во главу угла) вообще не играют в развитии личности никакой роли или играют минимальную роль. Все дело в том, как развиваются отношения. Это в определенном смысле была слишком радикальная точка зрения – современные объект-теоретики не склонны так преуменьшать роль влечений, они тоже играют значительную роль, но что касается значимости отношений – Винникотт безусловно был прав.

В течение большей части ХХ века аналитики были «поделены» на 2 больших лагеря:

1) одни полагали, что младенец появляется на свет организмом и его потребность в отношениях и возможность их развития – это то, что должно вызревать постепенно в процессе его развития и материнского ухода за ним (Фрейд, Р. Шпиц);

2)       другие считали, что нельзя говорить о младенце исключительно как об организме – младенец появляется на свет уже готовым к построению отношений, и он сразу начинает этим заниматься (Балинт).

Винникотт занимал промежуточную точку зрения между этими двумя крайними – младенец появляется на свет с уже существующей потребностью в отношениях, но вот готовность к ним, способность их строить – это то, что появляется со временем.

В основу концепции Винникот положил понятие самости (Self) – как физиологической основы будущего человеческого Я.

Человеческое Я развивается исключительно в сфере отношений и в процессе отношений. Человек как личность существует именно в отношениях с окружающим миром, а в отрыве от мира он личностью не является и не может рассматриваться как таковая. Влечения, например, сексуальное, с точки зрения Винникотта находятся на службе у Я: влечения питают отношения определенной энергией (эмоциями) – и в этом состоит их назначение. Человеческое Я в своей первичной физиологической форме существует с момента появления на свет, и процесс его развития Винникотт рассматривал в строго определенном аспекте: развитие личности – процесс развития зависимости от объекта. Зависимость постепенно меняет свой характер, меняет формы, в которых она проявляется, и это и есть процесс эволюции человеческого Я. 

Базовый тезис Винникота: такого явления, как младенец, не существует, существует только «младенец и мать» («младенец и объект»).

Это то же самое, что мы говорили выше о целостности взаимодействия. Как младенец не существует сам по себе, а только во взаимодействии с матерью, так же и в процессе терапии не существует ни аналитика, ни пациента – существует неделимая целостность их двоих. И только в таком аспекте мы можем рассматривать их наиболее полно.

Итак, «младенец + мать» - эта формула наиболее ярко проявляется в первые недели появления ребенка на свет. Первичное состояние зависимости ребенка от объекта, которое существует на этой ранней фазе, Винникот называет абсолютной зависимостью, т.е. младенец нежизнеспособен без материнской поддержки. Эта зависимость является абсолютной именно потому, что сам младенец о ней даже не подозревает. На этой стадии для него не существует объекта: материнская грудь – это он сам, материнские руки – это он сам. По формулировке Винникотта: первый объект есть субъект.

Здесь проявляется радикальное отличие концепций Винникотта и М.Клайн, согласно которой грудь оказывается изначально расщепленной и является одновременно объектом любви и агрессии. У Винникота грудь не только целостна – она является целостным продолжением младенца, и представляет для младенца просто основу бытия, а вовсе не объект для его агрессивных нападений.   

Первый год жизни. Когда для ребенка появляется то, что не относится к его Я, когда для него из ощущений недифференцированного бытия начинает выделяться мир объектов, ребенок синхронно начинает ощущать свою зависимость (это уже уход от абсолютной зависимости), и в нем сразу же появляется стремление к независимости. Это и есть основа раннего развития.

Развитие ребенка в течение первого года жизни можно изобразить в виде следующей трехэтапной схемы:

1)      этап абсолютной зависимости – состояние интеграции – младенец и мать – одно целое и в телесном и в психическом аспекте;

2)      этап относительной зависимости - состояние персонализации – начинает формироваться персона ребенка, начинается первое отличение Я от не-Я, постепенно появляется то, что воспринимается ребенком как не относящееся к его телу, к его самости. Появляется мир объектов и абсолютная зависимость сменяется относительной.

3)      этап относительной независимости – достижение  относительной независимости уже означает начало подлинных объектных отношений.

Границы между этими стадиями очень приблизительные: например, переход от абсолютной к относительной зависимости совершается между 2 и 4 месяцами жизни, а достижение относительной независимости может происходить и во второй половине первого года жизни, и в первой половине второго. Стадия относительной независимости не заканчивается никогда – независимость всегда остается относительной и не становится абсолютной, да это и не нужно. Независимость может быть только достаточной для того, чтобы человек чувствовал себя счастливым.

Теперь подробнее о том, как этот переход совершается.

Революционное влияние Винникотта заключалось в том, что до него и психоаналитики и психиатры, и философы утверждали, что в человеческом мире существует только две реальности – реальность внутренняя и реальность внешняя. Это называлось внутренним и внешним миром, или реальностью субъективной и объективной, и т.п.

Винникотт первый предположил существование третьей реальности – как бы переходной между этими двумя. Это область, которая служить своего  рода мостиком между внутренней и внешней реальностью, получила у Винникотта название зона непосредственного опыта.

Когда младенец появляется на свет, он какое-то время существует только в своей внутренней реальности. Внешней реальности для него пока нет, он от нее оторван. Его мир – это мир всемогущих галлюцинаторных фантазий. От этого субъективного мироощущения он должен перейти к принятию окружающей реальности как таковой. Я хотел бы, чтобы каждый из вас сейчас в это вчувствовался: как это можно - распрощаться с представлением, что все вокруг – это только ты сам и перейти к представлению, что помимо тебя существует мир. Мир, который не имеет к тебе прямого отношения, т.е. не включается в границы твоего Я, который существует отдельно и независимо от тебя.

Винникотт утверждал, что такой переход ни в коем случае не может совершиться одномоментно, иначе это была бы предельная из возможных травм для ребенка. Этот переход должен совершаться постепенно, и зона непосредственного опыта является той переходной зоной, через которую можно постепенно принять окружающий мир.

Это представление было развито Винникоттом после описания феномена переходного или транзиторного объекта. Винникотт принадлежал к эмпирикам (до психоанализа он начинал как врач-педиатр) и непосредственно наблюдал детей с самого рождения. Он обратил внимание, что, начиная с определенного момента, обычно в 3-4 месяца, ребенок начинает тянуть в рот те предметы, которые оказываются доступны – игрушки, уголок одеяла или подушки. Т.е. ребенок начинает вплетать в границы своего Я предметы, которые на самом деле продолжением его Я не являются. Эти первые объекты, используемые ребенком, и получили у Винникотта название переходные объекты. Переходный объект спасает ребенка от депрессивного состояния и помогает ребенку нетравматично переносить периоды, когда мамы рядом нет. Он ощущает, что мамы рядом нет, у него во рту переходный объект и этот объект оказывает на него успокаивающее действие.

Переходный объект – это объект, который ребенок воспринимает как «уже немножко не-Я, но все-таки еще немножко Я».

Это и есть тот объект, который постепенно обеспечивает ему нетравматичное принятие окружающего мира.

Переходный объект наделен двумя характеристиками:

1)      символизирует материнскую грудь как первый объект отношений;

2)      он предшествует тестированию реальности. Переходный объект служит для сепарации того, что не относится к Я ребенка.

Переходный объект меняется. На ранней стадии это – кусочек одеяла, потом – любимая игрушка, которую ребенок начинает таскать с собой повсюду – на прогулку, в детский сад. Некоторые родители бывают обеспокоены такой привязанностью малыша к игрушке и думают, что это говорит о задержках в развитии. Есть одно правило: переходный объект ни в коем случае нельзя отнимать у ребенка насильно, он в нем нуждается, это значит, что его окончательная сепарация от окружающего мира еще не произошла. Отобрав объект, родители спровоцируют сепарационную травму. Неизбежно настанет момент, когда переходный объект станет ему ненужным. Взрослые просто не замечают, что в их жизни полно таких переходных объектов, которые являются символическими заменителями чего-либо.

Можно изобразить переходную область условно. Есть область внутреннего мира, которая наполнена фантазиями. Есть область реальности, наполненная реальными объектами.

Переходная область наполнена содержаниями, которые Винникотт называет иллюзиями. Иллюзия  – это то, что сознательно воспринимается субъектом, как отличное от реальности, но при этом наделено всеми свойствами такой реальности.

Для детей это – переходный объект, который с определенного времени перестает восприниматься именно как материнская грудь, но является ее символом. Уголок одеяла, который он тянет в рот, наделен для ребенка значением материнской груди, хотя он уже ощущает разницу между этим предметом и действительной грудью. Позднее для детей такой иллюзией становится игра. Например, когда дети играют в войну – т.е., играют во взрослых, они сознательно отдают себе отчет, что это не война, и никто никого не убивает, но они испытывают все эмоции, как если бы это было на самом деле. Игра – это тоже продукт сферы иллюзий.

У взрослого человека тоже очень много иллюзий, которые необходимы ему для нетравматичного восприятия окружающей реальности: фотография как иллюзия присутствия близкого человека в его отсутствие; книга или фильм (мы знаем, что есть сценарий, что актеры играют, но мы переживаем происходящее, как если бы это было на самом деле). Маленький ребенок часто теряет интерес к сказке, если узнает, что сказка придумана, что это было не на самом деле. Взрослея, человек обретает способность принять иллюзию, предлагаемую романом.

Область иллюзий, если следовать определению Винникотта, это та область, которая во взрослой жизни заполняется искусством и религией. Если с этой зоной непосредственного опыта были проблемы, если она не смогла подстраховать ребенка при принятии реальности (не заполнилась переходным объектом, игрой, осталась пуста), то во взрослой жизни вместо религии и искусства она будет заполнена алкоголем и наркотиками, которые служат средством для возврата от невыносимый реальности в мир собственных фантазий, галлюцинаций и всемогущества.

Винникотт подчеркивал, что реальность сама по себе настолько невыносима, что без подстраховки иллюзией не может быть принята нетравматично.

Сначала ребенку кажется, что все вокруг – это продолжение его самого. Принятие реальности происходит следующим образом: ребенок в своей фантазии сначала творит мир объектов вокруг себя, а потом, убедившись в его безопасности, позволяет ему существовать. Чтобы убедиться в безопасности мира объектов, нужно чтобы он обладал качеством предсказуемости.

Непредсказуемым мир становится тогда, когда реальность преждевременно вторгается в сферу фантазии, когда не ребенок создает эту реальность, а она сама грубо создает сама себя.

Еще одно понятие, которое Винникот ввел в психоанализ – достаточно хорошая мать – мать, которая способна после рождения ребенка погрузиться в состояние, которое называется нормальная материнская болезнь или первичная материнская озабоченность.

Это состояние, в котором мать переживает своего собственного младенца как продолжение своего собственного тела, своего телесного Я. Если такое состояние достигнуто, происходит синхронизация ритмов между матерью и младенцем, которая означает, что у матери потребность покормить младенца грудью появляется синхронно с потребностью младенца в материнской груди. Этот процесс становится периодичным, циклы синхронизируются и тогда младенец получает следующий неоценимый опыт: как только у меня появилось желание, сразу появилось нечто, с помощью чего это желание удовлетворено. В этом акте младенец переживает чувство всемогущества: как только появилось желание – этого оказалось достаточно, чтобы я сотворил грудь. Именно такое взаимодействие с матерью закладывает основу чувства, что мир обладает свойством предсказуемости. Мир предсказуем потому, что я могу им управлять. Это основа базового доверия к миру.

Поскольку материнская грудь как первый объект реального мира предсказуема, поскольку она подвластна моим желаниям, моим фантазиям, со временем я могу позволить этой груди существовать реально и независимо от меня, потому что она неопасна. Этот опыт становится основой еще одной важной вещи – ребенок не будет тревожным, потому что для него теперь появление внутреннего напряжения, появление желания, будет вызывать не тревогу, а предвкушение удовольствия.

Если же мать не является достаточно хорошей, если она не способна настолько идентифицироваться с ребенком, чтобы на телесном уровне улавливать его потребности, или же если мать не настроена на материнство, склонна к бессознательному отвержению своего ребенка – такая мать начинает кормить ребенка не тогда, когда он захочет, а по расписанию. Тогда ребенок частично будет получать кормление, когда он этого не хочет, и напротив, не получит, когда желание уже возникло. Вот это и будет преждевременным вторжением реальности в мир фантазии.

Это и будет тот травматический опыт, который не способствует формированию зоны иллюзий. Как неоднократно подчеркивал Винникотт, реальность, не подстрахованная иллюзией – страшная. Реальность – это что-то, обо что можно бессильно, как об стену, бить кулаками: стене ничего не будет, а кулаки разобьются. Пример: поездка в метро. Нет гарантий, что не произойдет теракта. Мы не боимся, потому что в каждом из нас живо ощущение всемогущества наших желаний: взрыва не произойдет, потому что мы этого не хотим. Если же теракт действительно произойдет, то это будет вторжением реальности в область фантазий. Тогда желание ездить в метро может отпасть надолго. Мы доверяли миру, потому что он был предсказуем, и вдруг мир утратил чувство предсказуемости, и мы на какое-то время перестаем ему доверять.

Что происходит, если такое вторжение реальности все-таки имеет место? Винникотт пишет, что происходит расщепление Я на две части, каждая из которых действует по своему сценарию:

1)      Поскольку реальность страшна и непредсказуема, я не буду иметь с ней никаких отношений, я уйду внутрь себя, уйду в мир своих фантазий. Это, по сути, будет реализацией психотического потенциала.

2)      Если реальность страшна и  непредсказуема, я из кожи вон вылезу, чтобы сделать ее для себя безопасной. Я приклеюсь к реальности намертво, я займу по отношению к ней самую конформистскую позицию из возможных, буду выполнять все ее требования, даже в ущерб своим желаниям. 

Теоретически можно допустить, что в каких-то отдельных случаях тот или иной сценарий охватит всю личность целиком, но это происходит крайне редко. Чаще всего происходит именно расщепление, и одна часть личности действует по психотическому сценарию, а другая – по сценарию максимального приспособления к реальности. В итоге существует внутренняя часть Я, которая не поддерживает с реальностью никаких отношений, такой самодовлеющий микрокосм фантазий, желаний, галлюцинаций, и обращенная к миру оболочка, вторая часть Я, которая никак не соотносится с реальностью внутренней, а занята только построением отношений с внешней реальностью. Между ними возникает изоляция, связь между ними потеряна, потому, что у них диаметрально противоположные цели.

В результате, в одних, немногочисленных на общем фоне случаях такое преждевременное вторжение реальности в мир фантазии ребенка может сделать человека психотиком. Другой, гораздо более распространенный и гораздо менее болезненный вариант – развитие личности, обладающей ложной самостью, то, что создается этой оболочкой.

Ложная самость – человек, который чувствует необходимость не столько жить в этом мире, сколько выживать, занявший предельно конформистскую позицию к окружающей жизни. Все его усилия направлены на максимальное приспособление к существующим условиям. Такой человек может выглядеть социально очень успешным, он может в жизни многого добиться и может вести абсолютно не омраченное ничем существование. Про таких людей говорят: он страдает, но сам об этом не подозревает. За счет этого максимального приспособления к реальности его истинный творческий потенциал остается не реализованным, потому что реализация творческого потенциала всегда подразумевает взаимодействие фантазии с реальностью. А у него фантазии как элемент внутреннего мира оказались вычеркнутыми из его реальной жизни.

Ложная самость может быть двоякой:

1) как маска, т.е. человек может осознавать, что он в жизни способен на большее, ощущать в себе определенный творческий потенциал, который остается нереализованным, потому что жизнь такая, что к ней можно только приспосабливаться;

2) ложная самость может пропитывать человека насквозь, тогда о своем потенциале он сам не подозревает. Иногда, чтобы понять, что у человека под ложной самостью скрыта истинная, нужно, чтобы жизнь его поставила в стрессовую ситуацию, или это может открыться в процессе анализа. Винникотт кстати понимает анализ как процесс творчества и как процесс, который ведет человека к способности творить.

Что происходит во внутренней части мы не знаем, пока не получили к ней доступ. Мы можем только предполагать, что там существует богатый внутренний мир, к которому сама личность не имеет доступа.

Все то же самое можно рассмотреть с позиции топической модели психики СЗН, предсознательное и БСЗ. СЗН обращено к  окружающей реальности, БСЗ – к себе, но между ними существует предсознательное, которое выступает как промежуточное звено, мостик. И, если оно обладает достаточной проницаемостью, объемностью, тогда мы говорим, что психика человека функционирует гармонично. Например, проблема психосоматической личности (что близко к проблеме ложной самости) состоит в том, что ее предсознательное не функционирует в полной мере, оно не столько соединяет, сколько разъединяет БСЗ и СЗН. Однако есть точка зрения, что проблема психосоматической личности не в том, что у нее нет коммуникации со своим внутренним миром, а в том, что у нее нет этого внутреннего мира, но это вопрос дискуссионный.            

Винникотт радикально пересмотрел концепцию агрессии. В его концепции агрессия рассматривается как созидательное начало.

Винникотт ввел понятие использования объекта – это та стадия, которая предшествует стадии отношений с объектом. Ребенок поначалу воспринимает объект как часть своего Я., т.е. можно сказать, что объект охвачен границами Я ребенка. Чтобы проверить объект на устойчивость, он перемещает его за границы своего Я, т.е., по сути, уничтожает. Потому что если все на свете – это только мое  Я, то вынести что-то за границы – это значит, уничтожить. Когда ребенок это делает и обнаруживает, что, несмотря на это агрессивное поведение, объект все-таки не уничтожился, это означает, что объект надежен, ему можно доверять (раз он выдержал агрессию) и с ним можно строить отношения. Винникотт писал о том, что у детей с определенного возраста самая любимая игра – это чтобы что-то спрятать, а потом найти («секретики»). Закапывание – это, на бессознательном языке, уничтожение. Мы уничтожаем что-то, а потом с огромным удовольствием обнаруживаем, что оно не уничтожено, оно существует, оно вынесло нашу агрессию. 

В произведении «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд описывает игру маленького мальчика, который сначала закатывал катушку ниток под диван, а потом вытаскивал ее оттуда с радостным воплем. Фрейд интерпретировал это в терминах навязчивого повторения. Думаю, что Винникотт интерпретировал бы это следующим образом: катушка как объект уничтожается, потом она извлекается, ребенок убеждается, что она не уничтожилась и это открытие доставляет ему огромное удовольствие.

Итак, агрессия – это проба на стойкость объекта.

Объект, выдержавший агрессию – тот, с которым можно строить отношения. Вот на этом основана психотерапия, которую предлагает Винникотт.

 Терапевт на ранних стадиях работы является частью Я своего пациента, потому, что он является объектом переноса. Как объект переноса терапевт подвергается попыткам уничтожения, и если он не позволяет себя уничтожить, он превращается для пациента в реальный объект, с которым можно строить реальные отношения.

  Винникотт в качестве основного терапевтического средства рассматривал регрессию пациента к зависимости от аналитика, и предельную адаптацию аналитика к потребностям и запросам пациента,  удовлетворение тех потребностей, которые в этой зависимости возникают, в том числе – потребностей в нападении, в атаке.

Терапевт становится для пациента существующим как бы в двух ипостасях, как мать в концепции Винникотта, которая существует для ребенка в двух ипостасях: мать-объект и мать-окружение (мать-среда).

Мать-объект – объект для агрессии ребенка.

Одновременно, мать-среда – это то, что делает агрессию безопасной: я могу тебя атаковать, потому что я уверен, что я тебя не разрушу, я уверен в твоей любви.

Так же в двух ипостасях аналитик предлагает себя пациенту: как объект переноса и всего, что с этим связано, и как объект, делающий развитие переноса безопасным. Терапия становится игрой, ведь терапия тоже принадлежит зоне непосредственного опыта, т.к. перенос – это то, что не принадлежит ни сфере фантазии, ни сфере реальности. Он принадлежит области иллюзий, т.к. он занимает промежуточное положение между магической фантазией – передо мной сидит мой отец – и депрессивным признанием реальности – передо мной сидит всего лишь мой терапевт. Перенос находится между этими двумя представлениями: я осознаю, что передо мной сидит не мой отец, но я веду себя так, как если бы это был мой отец. Т.е. в понимании Винникотта терапия – это та же игра. И Винникотт говорил, что терапия действенна до тех пор, пока она остается в рамках игры. Если она уходит в сферу магических фантазий или, наоборот, в сферу реальности – она перестает быть терапией.