«Афины» и «Иерусалим» как философско-художественные основания европейской культуры.

В XX в. мы находим три разных подхода к решению вопроса об отношении Запада и Востока, принадлежащие философам Г. Шпету («Мудрость или Разум?», 1917), Л. Шестову («Афины и Иерусалим», 1938–1951) и недавно скончавшемуся филологу С. Аверинцеву («Греческая “литература” и ближневосточная “словесность” (противостояние и встреча двух творческих принципов)», 1971).

Статья Шпета «Мудрость или разум?» написана в 20-х годах, когда философ сосредоточился на истории философии и герменевтики и уже издал работы «Явление и смысл» (1914) и «История как проблема логики» (1916). При определении образов восточного и западного (а точнее – европейского) мышления, Шпет излагает собственное учение о философском знании и восприятии действительности, основанное на анализе словесной структуры познания. Мы в данном случае хотим обратить внимание именно на осмысление понятий «Восток» и «Запад».

Средиземноморская, а теперь уже мировая культура – едина, и о Западе в узком смысле можно говорить только до принятия христианства, которое привнесло с собой новое мировоззрение. Точнее, Афины и Иерусалим обозначают две разных тенденции философского мышления: одна – восходящая к разуму, философия как знание, другая – к мудрости, философия как мнение, псевдофилософия. Обычным для Шпета приемом эти понятия анализируются в начале статьи, ибо являются ключевыми для собственной аргументации. Итак, противопоставляются объективность разумного познания и субъективность «мудрости»; философия имеет свое понимание идеи человечества, она описывает и устанавливает, но не предписывает, не пророчествует, не осуждает.

Книга «Афины и Иерусалим» Шестова объединяет статьи, написанные в 30-х гг. Впервые опубликованная в 1938 г. на французском языке, она стала одной из последних работ философа. Главное намерение автора – доказать первенство религии по сравнению с философией, превосходство веры над знанием.

Сопоставляя образы «Афин» и «Иерусалима», Шестов рассматривает их сквозь приз-му религиозной философии, однако объединение знания с верой неизбежно содержит внутреннюю противоречивость. Автор смотрит на историю философии как на сплошную череду притязяний человеческого разума на истину. Но знание не представляет собой последней цели, оно не может оправдать бытие, а, наоборот, должно из этого последнего получить оправ-дание. Религиозный экзистенциализм Шестова находит свое яркое выражение в утверждении первенства жизни над философствованием: «человек должен решиться мыслить в тех категорях, в которых он живет».

Несколько десятилетий спустя Аверинцев, литературовед и культуролог, рассматривает отношение между греческой литературой и ближневосточной словесностью, сравнивая их творческие принципы, художественные методы, использует образы «Афин» и «Иерусалима». Сравнение, замечает автор, заключается не в оценках и в установлении разных уровней литературности, но в признании двух путей развития, по которым эти культуры развивались с самого начала. Как и философия, продолжает Аверинцев, литература как таковая рождается, когда она в состоянии направить рефлексию на самое себя, когда у нее возникает автосознание – то есть с возникновением литературоведения, филологии, поэтики и т.п. Если греческая литература имеет в качестве своего объекта сущность, то в Книге Иова заключена мудрость. Как библейская литература – это не литература в строгом смысле, так и восточная философия в этом смысле – не философия. Речь идет здесь о констатации разных модальностей культурного явления. В восточном понимании человеку не свойственно «творить», в отличии от греческого понимания, где субъект не только вполне сознательно творит, но также имеет яркое представление о собственном авторстве. Событие, посредством которого совершается слияние этих литератур, «встреча», как пишет автор – это подвиг перевода Библии на греческий язык. Культурное значение Септуагинты огромно, она соединяет воедино художественные формы и приемы обеих литератур, «Афины» и «Иерусалим».

Образы «Афин и Иерусалима» составляют одну общую пару, которую надо воспринимать в ее постоянной динамике; она сама выступает как творческий принцип мышления. Это необходимые отношения между двумя полюсами, которые образуют одно целое.