Первый период творчества Гейне. «Книга песен».

Впервые «Книга песен» была опубликована в 1827 - ом году. Она состояла из стихотворений, в большинстве своем уже появлявшихся в печати ранее.

В «Книге песен», над которой Гейне работал 10 лет, отразился процесс развития сознания поэта, формирования его творческого метода, обогащения и индивидуализации его лирической палитры. Опираясь на наиболее жизненные традиции раннего романтизма, связанные с фольклором и лирикой Бюргера и Гете, Гейне сохраняет в «Книге песен» основы романтического мировосприятия. Для него остается в силе один из основополагающих романтических принципов – антитеза «я» и «не – я». Все лежащее за пределами «я» поэта (или близкого к нему лирического героя), в том числе и социальные противоречия действительности, которые так стремились исключить из круга своего художественного видения романтические предшественники Гейне, раскрывается и оценивается в книге песен через относительно узкий аспект субъективно- индивидуального восприятия. Любовь является первоосновой бытия для автора «Книги песен», но эта первооснова трактуется им не столько с общефилософском, сколько в индивидуально-событийном, субъективно-романтическом плане.

Вместе с тем, Гейне внес в романтическую лирику совершенно новые элементы: он расширил творческий диапазон поэзии, по-новому попытался трактовать традиционные для романтиков темы (любовь, природа). Сама художественная манера поэта позволяет обнаружить в «Книге песен» довольно четко выраженный реалистический план. Иначе говоря, уже в самом начале своего творчества Гейне отразил процесс движения немецкой литературы от романтизма к реализму.

В стихах «Книги песен» поэтически воссоздана история неразделенной любви Гейне к кузине Амалии. Многие исследователи творчества поэта называют этот сборник лирической повестью, выявляют в нем определенную сюжетную линию. Развивая эту мысль, можно сказать, что средствами романтической типизации, сочетающимися в реалистическим видением действительности, Гейне создает в сборнике образ своего современника – молодого немца 10 –20-х годов XIX века, оппозиционно настроенного по отношению к окружающей действительности. История неразделенной любви, рассказанная в стихах, получает широкое социальное звучание как выражение гражданского протеста, как вызов ханжеской дворянско-бюргерской морали.

Сквозная тема «Книги песен» – тема безответной любви – была «обречена на успех» в эпоху Реставрации, когда, в силу политического «затишья», именно интимная, частная сфера становится предметом активного общественного интереса. Популярности способствовала и народно-песенная подоснова стихов Гейне. «Книга песен» уже при жизни автора становится одним из самых читаемых поэтических сборников как в Германии, так и во всей Европе и способствует появлению широкого потока подражательной литературы (так называемый «гейнизм», «гейнемания»).

«Книга песен» состоит из нескольких циклов: «Юношеские страдания» (1816 – 1821), которые включают в себя несколько групп стихотворений: «Сновидения», «Песни», «Романсы», «Сонеты»; «Лирическое интермеццо» (1822 – 1823); «Снова на родине» (1823 – 1824); «Из путешествия по Гарцу» (1824); «Северное море» (1825 – 1826). При существенных художественных различиях этих циклов они представляют собой идейно – стилевое единство как лирическая исповедь, раскрывающая формирование и развитие личности поэта.

В «Юношеских страданиях» особенно остро звучит боль неразделенной любви. Отвергнутое чувство становится источником резкого конфликта поэта с действительностью, которая воспринимается им преимущественно через призму своей сердечной драмы. Этот узкий эмоциональный аспект порой приобретает довольно четкие социальные контуры («Мне снился франтик – вылощен, наряден…»). Тема отвергнутой любви конкретизируется – любимая отдает предпочтение богатому. Любовная драма поэта перерастает в социальный конфликт:

Личину мне! Отныне я плебей!

Я не хочу, чтоб сволочь золотая,

В шаблонных масках гордо выступая,

Меня к родне причислила своей.

……………………………………

Я ворвался в немецкий маскарад,

Не всем знаком, но знаю эти хари;

Здесь рыцари, монахи, государи.

В «Юношеских страданиях» этот конфликт при некоторых его социальных приметах выражается в романтическом бунтарстве, в резком контрастном противопоставлении личности поэта и действительности. Причем действительность воспринимается в основном в единственном качестве – своей враждебности поэту – без социальных и конкретно-бытовых нюансов и оттенков.

Лирический герой чувствует себя исключенным из социального и природного контекста; он страдает от такой обособленности, но и наслаждается ею, сочетая элегическую жалобу с ироническими замечаниями по поводу остального мира – не принимающего его и не принимаемого им:

Надев сюртучки побогаче,

Мещане гуляют в лесу.

Резвятся в восторге телячьем

И славят природы красу...

А я свои окна закрою

От света черным сукном.

Мои привиденья порою

Меня посещают и днем.

Наибольшую близость к традиционному поэтическому миру романтиков Гейне обнаруживает в «Сновидениях». Он широко использует готическую фантастику, через ее посредство выражая свое ощущение враждебной ему действительности. В душных кошмарах поэт видит себя на кладбищах, освещенных лунным светом. Из могил поднимаются мертвецы, рассказывающие о своей смерти от несчастной любви, один за другим возникают перед лирическим героем призраки и зловеще предсказывают ему смерть, его окружают хороводы ведьм и мрачных духов. Эта тональность стихотворений отражена в их лексике, для которой характеры такие слова и словосочетания как «мрачный сын ночи», «саван», «зловещий сон» и т.п. Строка, как правило, многостопная, несовпадающая с синтаксическим построением фразы, стих часто лишен четкого ритма, характерно неблагозвучное сочетание согласных, преобладающих над гласными. Такой рисунок стиха лишает его плавности и напевности. Оставаясь в кругу традиционных тем и образов романтиков, Гейне овладевает их версификаторским мастерством, уроки которого он плодотворно усвоил у Шлегеля во время своего пребывания в Боннском университете.

Но Гейне уже в ранних стихах был не просто подражателем своих предшественников, решительно отличаясь от них той силой страсти и непосредственностью любовного чувства, которое он сделал предметом своего поэтического выражения. Стихотворения «Сновидений» он сравнивал с «Ночными рассказами» Гофмана. И если прокомментировать это сравнение, то нельзя не отметить, что эта близость раскрывается не только в романтике кошмаров и ужасов, но и в отмеченной позже самим же Гейне характерной черте гофмановской фантастики, заключающейся по его словам в том, что «Гофман со своими причудливыми карикатурами всегда и неизменно держится земной реальности». Эта «земная реальность» ощутимо дает себя знать и в фантастических видениях Гейне, через которые постоянно проступает реальный поэтический образ любимой, конкретный земной идеал, столь далекий от мистического томления по недосягаемому «голубому цветку» Новалиса:

В глухую ночь, в блаженном сне,

Сошла любимая ко мне;

Волшебной силой, колдовской

Ко мне явилась в мой покой.

Она, прелестная, она!

Улыбка кроткая ясна…

Уже здесь явно ощущается то стремление к пластичности образов, о котором Гейне писал в своей статье «Романтика». Изображение реальной, земной действительности прорывается в романтическое мироощущение автора «Сновидений». Он сам стремится вырваться из кошмаров загробных видений:

Прочь, темные силы, не надо!

Оставьте, духи, меня!

Земная мила мне услада

В сиянье алого дня.

В более спокойных и светлых тонах выдержаны «Песни» и «Романсы». Здесь также развивается тема неразделенной любви, получающая порой мрачную трагическую окраску с чертами «готического колорита» («Дон Рамиро», «Два брата»), звучат мотивы точки и одиночества. Но поэтическая палитра Гейне существенно обогащается, шире становится диапазон его мировосприятия.

Стилизация под народную песню и подражание ей сменяется проникновением в поэтический дух фольклора, элементы которого органически сочетаются с современными нормами живой немецкой речи. Это сочетание приводит поэта к подлинной простоте и безыскусственности народной песни.

В «Романсах» поэт успешно разрабатывает новый для него жанр баллады, успешно пытаясь выйти за пределы субъективной лирической формы. Среди юношеских баллад Гейне следует прежде всего отметить стихотворения «Гренадеры» и «Валтасар». Через них в лирику начинающего поэта врывается поступь времени. Широко известная баллада «Гренадеры», написанная в 1816 году, отразила увлечение Гейне Наполеоном. Публичная демонстрация чувства к поверженному императору, утверждавшему недавно на немецких землях буржуазные преобразования, была равносильна выступлению против реставрационных режимов немецких князей и монархов. В романтическом по своему духу стихотворении рисуются образы двух ветеранов Великой армии, один из которых, чувствуя приближающуюся кончину, страстно надеется встать из могилы на защиту своего императора, когда тот вернется на землю родной Франции. В своей лексике и синтаксисе стихотворение почти полностью выдержано в разговорно-повествовательных нормах обычной литературной речи. Размер стиха (неравноударный дольник) является удачно найденной стиховой формой, в которой передан диалог двух гренадеров, составляющий большую часть баллады. Таким образом, для этого романтического стихотворения характерно наличие определенных реалистических средств.

Основная идея баллады «Валтасар» – обреченность тиранов и неизбежность их гибели. Традиционно классический сюжет этой баллады заимствован из библейского повествования о древнем Вавилоне. В передовой европейской литературе 10 – 20-х годов XIX века эта тема встречается неоднократно (например, в двух стихотворениях Байрона). Она становится своеобразной поэтической аллегорией, выражающей уверенность в неизбежности поражения реакции.

Наиболее характерными для романтической любовной лирики являются циклы «Лирическое интермеццо» и «Опять на родине», в которых поэтическое мастерство Гейне проявляется особенно ярко. Гораздо ближе, чем прежде, поэт стоит здесь к эстетической программе статьи «Романтика» с ее требованием четкости и ясности поэтических образов, с ее передовыми общественно-политическими позициями. В этих циклах четко определяются и новые принципы восприятия песенного фольклора, в значительной степени обусловившие характер новаторства «Книги песен».

В духе народной песни писали многие романтики, успешно используя фольклорные поэтические традиции (Брентано, Арним, Уланд, Мюллер и др.). При этом они не только воспроизводили форму народной песни, но и воссоздавали наивное сознание ее авторов, что в условиях более высокого развития читающей публики XIX века имело явный оттенок искусственной стилизации. Гейне был первым поэтом, устранившим это противоречие. Он нашел тот путь развития романтической лирики, который органически вместил в форму народной песни сложный духовный и психологический мир современного человека. Сам автор «Книги песен» сознавал это. В письме к В. Мюллеру, которого он считал среди романтиков наиболее близким себе поэтом, он отмечал: «Как чисты, как ясны ваши песни, и все они песни народные. В моих стихах, напротив, до некоторой степени народна только форма, содержание же их принадлежит «цивилизованному» обществу, проникнутому условностями. Да, я достаточно зрел, чтобы подчеркнуть это, и когда – нибудь вы прочтете мое публичное признание в том, что, узнав ваши «Семьдесят семь стихотворений», я впервые понял, как из старых существующих форм народных песен можно создавать новые формы, которые тоже народны, хотя в них нет ни подражания устарелой языковой неуклюжести, ни беспомощности».

В «Лирическом интермеццо» и «Опять на родине» развивается та же тема неразделенной любви, что и в предыдущих циклах. Но сами сердечные страдания поэта раскрываются здесь в ином ключе. Болезненная тоска ранних стихов сменяется просветленной печалью, мягкой грустью, нередко сменяющейся светлым радостным колоритом. Открывается «Интермеццо» стихотворением «Чудесным светлым майским днем…», в котором поэт непритязательно и правдиво рассказывает о зарождении своей любви. В этих циклах Гейне наиболее плодотворно воплощает свой идеал «пластической поэзии», прославляя земную любовь во всем реальном жизненном обаянии:

Если спросишь, друг мой нежный,

Не являешься ли ты

Порождением мятежным

Поэтической мечты, –

   Я отвечу: эти губки

   И очей волшебных свет,

   Прелесть душеньки – голубки, –

   Их не смог создать поэт.

Эта конкретность образов гейневской романтической лирики раскрывается не только в реальной правдивости любовного чувства, в земном идеале любви, но и в конкретных житейско-бытовых реалиях, которые существенным образом дополняют и уточняют фон произведений («Из слез моих много родится…», «Отчего весенние розы бледны…» и др.). Такие выходы к реализму были принципиально исключены из круга  любовной лирики традиционного романтизма. Для романтического же мировосприятия Гейне они были вполне органичны.

Естественно, что рассказ об отвергнутой любви порождает темы страданий, одиночества, разлуки («Красавицу юноша любит…», «Они меня истерзали…» и др.) но и страдания поэта выходят за пределы лишь личной драмы.

Любовный конфликт в гейневской лирике типизируется, унифицируется, лишается романтической эксклюзивности:

И той же болезнью я болен,

Что многие в нашем краю,

Припомнив тягчайшие муки,

Нельзя не назвать и мою.

В то же время ситуация безнадежной влюбленности конкретизируется в социальном и психологическом смысле, наполняется актуальным общественным содержанием. Тот же социальный и психологический опыт не позволяет лирическому герою Гейне, страдающему от неразделенной либо «запретной» любви, найти успокоение в сознании: «любовь, даже безответная, – уже сама по себе счастье» (частый мотив Гете-лирика) или в надежде на платонический «союз душ» (романтическое перенесение любви в трансцендентное религиозно-аллегорическое измерение). Гейне – автор «Книги песен» предпочитает основываться на социально и психологически более достоверном представлении о том, что неразделенная, неосуществившаяся любовь – это, в первую очередь, – душевная боль и страдание.

Главное отличие Гейне от Гете и романтиков – перенесение акцента с индивидуального на типическое, известная объективизация лирического переживания. Гейне уже не говорит, подобно Гете-штюрмеру, Брентано и Эйхендорфу: «Смотрите, вот как это было со мной», его лейтмотив: «Вот как это обычно бывает»:

Старинная сказка! Но вечно

Останется новой она;

И лучше б на свет не родился

Тот, с кем она сбыться должна!

В стихотворениях Гейне явственно обозначаются конкретно-исторические черты того социального окружения, в котором развивается любовное чувство поэта. В этой связи в «Книге песен» намечается та линия общественно-политической сатиры, которая станет ведущей в творчестве поэта в 40 – 50-е годы. Здоровое и естественное чувство поэта противостоит морали дворянско-бюргерского общества:

За столиком чайным в гостиной

Спор о любви зашел.

Изысканны были мужчины,

Чувствителен женский пол.

«Любить платонически надо!» –

Советник изрек приговор,

И был ему тут же наградой

Супруги насмешливый взор.

Священник заметил: « Любовью

Пока ее пыл не иссяк,

Мы вред причиняем здоровью».

Девица спросила: «Как так?»

«Любовь – это страсть роковая!»

Графиня произнесла

И чашку горячего чая

Барону, вздохнув, подала.

Тебя за столом не хватало,

А ты бы, мой милый друг,

Верней о любви рассказала,

Чем весь этот избранный круг.

Своего рода программное значение имеет стихотворение из цикла «Опять на родине» «Приснилось мне, что я господь…», в котором поэт решительно отвергает фантастический идеал романтиков, столь несхожий в реальной действительностью.

В цикл «Опять на родине» входит и одно из лучших стихотворений раннего Гейне – его знаменитая баллада «Лорелей». Легенда о рейнской сирене, лежащая в основе этого стихотворения, хотя и не была «сказкой старых времен» но восходила к балладе Брентано, опубликованной им в романе «Годви» (1801 – 1802-ой годы). Вслед за Брентано к обработке этого сюжета обращались многие немецкие поэты (Эйхендорф, Лебен и др.), но именно стихотворение Гейне приобрело такую известность, что стало народной песней.

Основное отличие стихотворения Гейне от произведений романтиков на ту же тему заключается в том, что для его «Лорелей» характерно сочетание субъективно-лирического и эпического начал. В балладе Гейне эпическое начало дается не столько через изображение действия, сколько через поэтический образ красавицы:

Над страшною высотою

Девушка дивной красы

Одеждой горит золотою,

Играет златом косы.

Золотым убирает гребнем,

И песню поет она;

В ее чудесном пенье

Тревога затаена.

Этот образ является эпическим элементом в балладе Гейне. Но ее содержание, по существу, лирично – оно не в развитии действия, а в выражении чувства, в трагическом порыве «пловца на лодочке малой», зачарованного красотой Лорелей и платящего за это жизнью.

От романтиков, в частности от Брентано, Гейне взял мотив извечной роковой силы любви. Но в стихотворении Гейне, губительное очарование рейнской волшебницы, пробуждающей у лодочника неотвратимое чувство, переплетается с чувством самого поэта, с историей его любви, рассказанной в «Интермеццо» и «Опять на родине». Поэтому метафизическая, с оттенком мистики романтическая трактовка любви существенным образом ослабляется у Гейне переводом ее в план естественного человеческого чувства. Вместе с тем, иные романтические мотивы в произведении Гейне усиливаются. У Брентано Лорелей – простая бюргерская дочка, неудачница в любви, сама гибнущая от этого чувства; Лорелей Гейне выступает как холодная обольстительница – волшебница, лишенная тех естественных человеческих качеств, которые присущи ее брентановскому прототипу.

Широкая популярность именно гейневской обработки созданной Брентано легенды во многом обусловливается ее насыщенность зрительными образами и некоторыми особенностями стихотворной формы. Баллада Гейне имеет всего 6 строф (вместо 26 у Брентано). Воспринимая в своей «Лорелей» принципы народной песни, Гейне вслед за Брентано идет по пути реформы ее стиха. В отличие от Брентано, преобразовавшего тонический народный стих в правильный трехстопный ямб, Гейне синтезирует в трехударном дольнике силлабо-тонический литературный стих (ямбо – амфибрахический) с тонизмом народного стиха, сохраняющего равное количество ритмических групп при их неравном слоговом составе.

Рассматривая «Лирическое интермеццо» и «Опять на родине» нельзя не отметить одну их важную особенность. В ранних циклах «Книги песен» (до «Лирического интермеццо») обращение к природе отсутствует вовсе. Теперь для автора природа становится важнейшим средством видения и познания мира и раскрытия собственной души. Для романтика Гейне природа – это тот необходимый аспект мироздания, роль которого определяется русоистской концепцией единения с ним человека, противопоставления естественной простоты природы растлевающей городской цивилизации.

Для ранних немецких романтиков природа была носительницей таинственного мистического начала, потенциально, а иногда и открыто, враждебного человеку. Поздние романтики (Брентано, Эйхендорф, Мюллер) сближают человека с природой, вводят отмеченную выше руссоистскую тенденцию в ее восприятие. Но природа у них, теряя свое философско-мистическое значение, остается в значительной степени носительницей внешних функций – пейзажного фона для изображения внутреннего мира человека. В романтической лирике Гейне происходит полное и глубокое переосмысление отношений человека и природы. Природа не только перестает быть враждебной человеку, таинственной и непознаваемой для него, но и становится необходимым его спутником, участником его горестей и радостей, порой – прямым выразителей мыслей и настроений. При этом она выступает и в свойственной другим романтикам орнаментально-пейзажной функции, ее изображение позволяет полнее раскрыть душевное состояние лирического героя, его любовные переживания. Наиболее характерные примером раскрытия любовного чувства через природу является одно из лучших стихотворений «Лирического интермеццо» «Отчего весенние розы бледны…»:

Отчего весенние розы бледны,

Отчего, скажи мне, дитя?

Отчего фиалки в расцвете весны

Предо мной поникают, грустя?

Почему так скорбно поет соловей,

Разрывая душу мою?

Почему в дыханье лесов и полей

Запах тлена я узнаю?

Почему так сердито солнце весь день,

Так желчно глядит на поля?

Почему на всем угрюмая тень

И мрачнее могилы земля?

Почему, объясни – я и сам не пойду, –

Так печален и сумрачен я?

Дорогая, скажи мне, скажи, почему,

Почему ты ушла от меня?

В осмыслении природы как компонента поэтического сознания Гейне многое почерпнул из арсенала фольклора. Для большинства стихотворений характерен параллелизм настроения поэта и состояния природы. Так, в первом стихотворении «Лирического интермеццо» поэт говорит о возникновении любовного чувства «в чудеснейшем месяце мае», когда вся природы пробуждается. Этот параллелизм подчеркивается стилевой структурой произведения, которая основывается на строгой симметрии обеих строф с одинаковой синтаксической конструкцией и повторами одних и тех же сочетаний.

Органическое слияние природы и человека, отражающееся в стихотворениях Гейне, имеет определенную пантеистическую окраску, которая будет особенно характерна для лирики 1830-х годов. Эта пантеистическая тенденция восходит к гетевскому пантеизму и к пантеистическим элементам в творчестве иенских романтиков.

По своеобразию своей творческой манеры несколько обособленное место в «Книге песен» занимают два ее последних цикла под общим названием «Северное море». Поэт обращается здесь к свободному стиху, редко встречающемуся в его лирике. До Гейне свободные ритмы стиха без рифмы использовали Клопшток, Гете, Новалис. Опираясь на традиции своих предшественников, Гейне в значительной мере расширил рамки свободного стиха как определенной поэтической формы, соответствующей только торжественному тону и высокому содержанию. «Северное море» в этом смысле представляет собой своеобразный синтез возвышенно-патетических интонаций с повествовательно-разговорными, ироническими.

Ритмы свободного стиха оказались здесь наиболее соответствующими стремлению поэта передать глубокое ощущение грандиозного величия и своеобразия моря, его необузданную силу и мощь. Тема любви в этих циклах теряет свою прежнюю драматическую напряженность, она даже не определяет идейно-смысловой характер цикла, становясь лишь одним из его периферийных мотивов.

Создавая величественную, полную красок и звуков картину моря, Гейне порой прибегает к звукописи («Сумерки», «Буря»). Некоторые стихотворения представляют собой патетические гимны природе («Коронование», «Приветствие морю»). Моря у Гейне, как и у Байрона, Пушкина, Гюго, нередко оказывается воплощением свободы, символом непокорной стихии, мятежа («Буря»). Поэт мыслит космическими образами, сердце его велико как море и небо («Ночь в каюте»). Для стихотворений характерна грандиозность образов, поэтические гиперболы:

Небо темнеет – сердце мятежней во мне,

И сильной рукой в норвежских лесах

Я рву из земли высочайшую ель

И ее погружаю

В Этны пылающий зев, и этим

Гигантским пером, огнем напоенным,

Пишу я по темному своду неба:

«Агнеса, я люблю тебя!»

Система поэтически образов в сборнике, почерпнутая во многом из античной мифологии, опирается на внимательное изучение лириком поэм Гомера, что подтверждается и письмами Гейне этих лет. Влияние Гомера сказалось и на характере изобразительных средств, особенно сравнений.

Новым по сравнению с предыдущими частями «Книги песен» было появление в «Северном море» жанра философской лирики. Наиболее яркое выражение философская тематика получила в стихотворении «Вопросы», ироническая концовка которого придает двойственный характер всему его смыслу. При свете мерцающих звезд, на пустынном берегу моря, юноша, терзаемый глубокими сомнениями, вопрошает волны о вечной загадке бытия:

Волны бормочут, как всегда они бормотали,

Волнуется ветер, плывут облака,

Равнодушно сияют холодные звезды,

И дурак ждет, когда же ему ответят.

Заключительную строку можно понять и как утверждение бесполезности попыток разгадать тайну вселенной, смысл всего сущего и как совет не терзаться бесполезными метафизическими абстракциями.

Нетрудно заметить, что в стихотворениях «Северного моря» («Ночь на берегу», «Морское видение», «Мир» и др.) патетическая приподнятость часто сочетается с иронической манерой, ставшей неотъемлемой частью творческого почерка Гейне в «Лирическом интермеццо» и «Опять на родине». Ирония Гейне является достаточно резкой, она направлена на самые характерные проявления немецкого убожества и немецкой реакции. Свои иронические пассажи поэт направляет и против самого себя, против собственных иллюзий и увлечений. В ироническом критицизме Гейне заложена возможность разносторонней оценки изображаемого явления, независимого от господствующей точки зрения.

Автор «Книги песен» понимал, что он пролагает новые пути для развития немецкой лирики, и твердо был убежден в их правильности, несмотря на разноречивые суждения критиков. В письме к Келлеру в 1822-ом году он писал: «Со всех сторон я слышу, что вызвал и продолжаю вызывать большие толки (как поэт). Хвалят ли меня, бранят ли, мне это безразлично. Я не схожу с той дороги, которую раз и навсегда признал наилучшей. Некоторые говорят, что она заведет меня в нищету, другие – на Парнас, а третьи – что она ведет прямо в ад. Как бы там ни было, путь этот новый, а я ищу приключений».

Непосредственность чувств, напевность ритмов «Книги песен» привлекли многих композиторов. Шуберт, Шуман, Лист, Григ создали музыку на слова Гейне. В России к стихам «Книги песен» обращались Чайковский, Римский – Корсаков, Рахманинов, Бородин. Романсы на слова Гейне стали любимыми песнями немецкого народа.