Цахес - олицетворение тёмных инстинктов человека, его корысти. Вина его, по словам феи, в том, что в душе его не пробудился внутренний голос, который бы сказал: «Ты не тот, за кого тебя принимают, но стремись сравняться с теми, на чьих крыльях ты, немощный, бескрылый, взлетаешь ввысь». Цахес легко предался уверенности в своем совершенстве, с лёгкостью присваивая себе чужие труды. Т.о. Гофман говорит о проблеме несправедливого и неравнопомерного распределения материальных и духовных благ собственническом обществе. Но страшен, однако, не сам Цахеса, а общество, которое его окружает, то общество, которое склонно принимать урода - за красавца, бездарность - за талант, тупость - за мудрость, недочеловека - за «украшение отечества». Как пишет Ботникова: «Речь идёт о массовой психологии, которая в иррациональном ослеплении кажимостью способна возвеличить ничтожество, слушаться его, поклоняться ему». Действительно, карьера Цахеса возможна только благодаря его окружению: уродство абсолютизма, тупое верноподданство обывателей, торжествующее беззаконие и сервильная роль официальной науки. Цахес делает карьеру в княжестве, которое само по себе превратилось в фикцию. Крохотное княжество не может проводить какую-либо самостоятельную политику. «Гофман пользуется любым случаем, чтобы высмеять мизерный характер деятельности в карликовых немецких государствах, - считает Гуляев - так, семь дней напролёт заседал Государственный совет при Барсануфе, чтобы приладить орденскую ленту к уродливой фигуре Цахеса. Членам капитула орденов, чтобы не перегружать их мозги, за неделю до исторического заседания запретили думать, а в ходе его во дворце «все ходили в толстых войлочных туфлях и объяснялись знаками».
«Крошка Цахес» - также злая сатира немецкое бюргерство, на филистеров от науки. Их в повести представляет профессор Мош Терпин. У него смутные представления о природе, однако, он в совершенстве освоил науку делать карьеру. Он пользуется милостями властей, так как всеми правдами и неправдами обосновывает и защищает их интересы. Корысть, жажда славы и наживы, преклонение перед властью денег проявляются в поведении людей. Мош Терпин мечтает женить уродца на своей дочери, чтобы подняться по общественной лестнице; министр фон Мондшейн надеется заслужить похвалу князя, дав прочитать некий мемориал его любимчику и т.п. Через сатирический образ Цахеса Гофман обнажает искажение понятия о ценности личности. Критерии ценности фантастически смещаются: в обществе главенствует корыстно-материальные интересы, репутация определяется табелем о рангах. Вещи в обществе заслоняют суть, за вещами уже не видят ни человека, ни природы, что явственно демонстрирует Проспер Альпанус в игре с рукавами и фалдами Фабиана. Тем самым, обличая раздутую условность, преувеличенное значение пустяков, длине фрака, например. Если кто-то ходит в слишком длинном или слишком коротком фраке - значит, еретик, смутьян - «рукавианец» или заговорщик - «фалдист». Так рассуждают здравомыслящие люди, ослеплённые культом вещей.
Таким образом, идея, легшая в основу сказки о Цахесе, скорее страшна: ничтожество захватывает власть путем присвоения (отчуждения) заслуг, ему не принадлежащих, а ослепленное, оглупленное общество, утратившее все ценностные критерии, принимая ничтожество за важного человека, творит из него кумира.
Известно, что у немцев с красным («огнистым») цветом нередко связывается некое дьявольское начало, но с ним ассоциируется также золото – символ новой эпохи, идущей на смену феодализму. И этот мотив звучит у Гофмана с поразительной настойчивостью, становясь одной из центральных тем повести-сказки.
Власть золота в этом княжестве, как показывает Гофман, поистине всеобъемлюща; укрыться от неё не могут ни простая крестьянка, ни даже волшебники. Казалось бы, воплощённый гротеск отчаяния и страдания, мать Цахеса обрисована автором вместе с тем как натура алчная и начисто лишённая материнского чувства: это явствует и из тех нелестных эпитетов, которыми она награждает его («окаянный уродец», «мерзкий оборотень», «злая тварь»); и из той лёгкости, с какой она соглашается отдать своего сына на воспитание пастору, воспринимая это как избавление от мук; и из того, что даже его смерть не производит на неё никакого впечатления, - всё затмевает стремление разбогатеть. Более того, гротеск у Гофмана приобретает зловещий оттенок, когда мать Цахеса выражает готовность сделать из Цахеса чучело или показывать его за деньги как воплощение уродства: «…люди жалели бы меня и бросали мне монеты». Вполне естественно, что Гофман даёт ей имя Лиза: в разговорном немецком языке оно имеет пренебрежительно-осуждающий оттенок: «баба».
Ещё более мощно тема власти золота звучит в связи с назначением камердинера князя Андреса первым министром карликового государства. Это назначение, как показывает Гофман, напрямую связано с деньгами: Андрес однажды одолжил князю «шесть дукатов и тем выручил из большой беды». Слово Андрес в переводе с немецкого языка означает «другой», «иной». Непохожесть Андреса на остальных вельмож, состоящих при княжеском дворе, заключается в том, что он «вышел в люди» из самых низов общества, в буквальном смысле поднялся «из грязи в князи». И дело здесь не в каких-то особых его талантах или добродетелях, а в обыкновенной ловкости рук, точнее, в нравственной нечистоплотности.
Андрес был камердинером, то есть прислуживал своему господину, наследнику княжеского престола: прибирал постель, следил за порядком в покоях, чистил господское платье. Труд слуги обычно вознаграждался не деньгами, а едой, одеждой, кровом. Изредка господин мог дать слуге мелочь – «на чай». В такой ситуации невозможно было даже мечтать о том, чтобы скопить один-два золотых. Видимо, Андрес очень тщательно чистил хозяйское платье, иными словами, освобождал карманы от «лишних» денег, а в нужный момент выручил княжеского отпрыска, одолжив ему шесть дукатов, то есть около 60 золотых марок (надо полагать, не последних), за что и был вознесён им - после восхождения на престол - на политический Олимп. Тем самым Гофман с величайшей язвительной иронией показывает зарождение и всё возрастающую роль буржуазно-денежных отношений в феодальном государстве.
Чрезвычайно важно, что именно Андрес является инициатором введения «просвещения» в княжестве Керепес. Ирония Гофмана приобретает в этом эпизоде гротескно-сатирический характер, и объясняется это целым рядом факторов. Во-первых, предложение ввести «просвещение» исходит от вчерашнего слуги князя. Во-вторых, его речь, в которой алогично, хаотически перемешивается главное и второстепенное, духовное и материальное, строится как пародия на знаменитый монолог маркиза Позы о необходимости даровать «свободу человеческому духу» и «свободу мысли» («Дон Карлос», 3,10). Но назначение пародии здесь, как и в других случаях, состоит не в дискредитации творческой манеры или идейных взглядов Шиллера, а во внелитературной направленности - и даже не столько против просветителей, хотя недооценка ими роли творческого воображения, фантазии и придание разуму первостепенного значения вызывала протест Гофмана и других романтиков, сколько против деиндивидуализации личности, превращения её в некий безликий механизм, автомат, марионетку, беспрекословно выполняющую предназначенную ей роль. Обращает на себя внимание и то, что Гофман, как бы предвидя будущие тоталитарные режимы ХХ века, создаёт гротескно-сатирический образ «просвещённого» государства, мощной опорой которого являются полиция и церковь.
Гофман подчёркивает, что в этих условиях даже могущество волшебников напрямую связано с золотом: фея раз в девять дней причёсывает Цахеса золотым гребнем, усиливая его энергию, направленную на присвоение чужих достоинств, а маг Альпанус «осчастливливает» поэта Бальтазара не только «сказочным» поместьем – мечтой обывателя, но и «золотыми и серебряными слитками, ценность которых превосходила все богатства княжеской сокровищницы. Тем самым Гофман превращает его в заурядного просвещённого филистера: «Бальтазар, вняв советам Проспера Альпануса, извлекая разумную пользу из обладания чудесной усадьбой, сделался в самом деле хорошим поэтом». Эпитет разумный, прилагавшийся ранее лишь к Андресу и Цахесу, сочетается теперь и с поэтом-романтиком, который некогда мечтал о «лесном уединении» (мотив, впервые введённый в оборот Л. Тиком), сопоставлял себя с шекспировским Гамлетом, а ныне вполне вписался в «просвещённое» княжество Барсануфа.
Вывод Гофмана пессимистичен: «золотой телец» оказался сильнее, материальное в очередной раз одержало верх над идеальным, земное притяжение оказалось сильнее призрачных грёз.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему