Произведения А.И. Куприна о любви 1910-х годов (повесть «Суламифь», рассказ «Гранатовый браслет»)

Любовь — заветная тема для Куприна. Любовью величественной и всепроникающей, вечной трагедией и вечной тайной наполнены страницы «Олеси» и «Суламифи». Любовь, возрождающая человека, раскрывающая все человеческие способности, проникающая в самые потаенные уголки души, входит в сердце читателя со страниц «Гранатового браслета». В этом удивительном по своей поэтичности произведении автор воспевает дар неземной любви, приравнивая его к высокому искусству.

    В основе сюжета рассказа лежит курьезный случай из жизни. Единственное, что изменил автор, это финал. Но удивительно то, что анекдотическая ситуация превращается под пером писателя в гимн любви. Куприн считал, что любовь — это дар от Бога. На прекрасное, возвышенное чувство способны далеко не многие. Герой «Поединка» Назанский говорит о любви так: «Она — удел избранных. Вот вам пример: все люди обладают слухом, но у миллионов он как у рыб, а один из этого миллиона — Бетховен. Так во всем: в поэзии, в художестве, в мудрости... И любовь имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов». И такая любовь озаряет «маленького человека», телеграфиста Желткова. Она становится для него великим счастьем и великой трагедией. Он любит прекрасную княгиню Веру, не надеясь на взаимность. Как точно замечает генерал Аносов, «любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться». Для Желткова и не существует ничего, кроме любви, которая «заключает весь смысл жизни — всю Вселенную!» Но трагедия рассказа не только в том, что Желтков и княгиня Вера принадлежат к разным сословиям, и даже не в том, что он влюблен в замужнюю женщину, а в том, что окружающие прекрасно обходятся в жизни без настоящей любви и видят в этом чувстве все что угодно, но только не святую и чистую привязанность.

    Существует мнение, неоднократно высказанное критиками, что в образе Желткова есть некоторая ущербность, ибо для него весь мир сузился до любви к женщине. Куприн же своим рассказом подтверждает, что для его героя не мир сужается до любви, а любовь расширяется до размеров целого мира. Она настолько велика, что заслоняет собой все, становится уже не частью жизни, пусть даже самой большой, а самой жизнью. Поэтому без любимой женщины Желткову нечем больше жить. Но Желтков решил пойти на смерть во имя возлюбленной, чтобы не причинять ей беспокойства своим существованием. Он жертвует собой во имя ее счастья, а не умирает от безысходности, лишившись единственного смысла жизни. Желтков никогда не был близко знаком с Верой Шейной, и потому «заочная» утрата Веры не стала бы для него концом любви и жизни. Ведь любовь, где бы он ни находился, всегда была с ним и вселяла в него жизненные силы. Он не так часто видел Веру, чтобы, перестав следить за ней, утратить свое великое чувство. Такая любовь способна преодолеть любое расстояние. Но если любовь может поставить под сомнение честь любимой женщины, а любовь есть жизнь, то нет выше радости и блаженства, чем пожертвовать своей жизнью.

    Однако страшное в том, что сама Вера «находится в сладкой дремоте» и еще не способна понять, что «ее жизненный путь пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины». Куприн создал рассказ не о зарождении любви Веры, а именно о ее пробуждении ото сна. Уже само появление гранатового браслета с письмом Желткова вносит в жизнь героини взволнованное ожидание. При виде «пяти алых кровавых огней, дрожащих внутри пяти гранатов», так не похожих на привычные дорогие подарки мужа и сестры, она ощущает беспокойство. Все происходящее далее обостряет сознание исключительности прошедшей мимо любви, а когда наступает развязка, княгиня видит на мертвом лице Желткова «то самое умиротворенное выражение», как «на масках великих страдальцев — Пушкина и Наполеона». Величие пережитого простым человеком чувства постигается ею под звуки бетховенской

сонаты, как бы доносящей до героини его потрясение, его боль и счастье, и неожиданно вытесняет из души все суетное, вселяя ответное облагораживающее страдание. Последнее письмо Желткова поднимает тему любви до высокого трагизма. Оно предсмертное, поэтому каждая его строка наполнена особенно

глубоким смыслом. Но еще важнее, что со смертью героя не заканчивается звучание патетических мотивов всевластной любви. Желтков, умирая, завещает свою любовь миру и Вере. Великая любовь безвестного человека входит в ее жизнь и будет существовать в ее сознании как неизгладимое воспоминание о таинстве, с которым она соприкоснулась и значение которого не сумела вовремя понять.

    Имя героини Куприн выбирает не случайно — Вера. Вера остается в этом суетном мире, когда умирает Желтков, она познала, что такое настоящая любовь. Но и в мире остается вера в то, что Желтков был не единственным человеком, наделенным таким неземным чувством.

    Эмоциональная волна, нарастающая на протяжении всего рассказа, достигает предельного накала в заключительной главе, где тема великой и очищающей любви раскрывается полностью в величественных аккордах гениальной сонаты Бетховена. Музыка властно овладевает героиней, и в ее душе слагаются слова, которые как бы нашептывает любивший ее больше жизни человек: «Да святится имя Твое!..» В этих последних словах звучит и мольба о любви, и глубокая скорбь о недостижимости ее. Здесь и происходит то великое соприкосновение душ, из которых одна слишком поздно поняла другую.

Суламифь

Тогда же (1907-1908) Куприн создал повесть «Суламифь», где любовь не имеет границ в своем свободном, всеобъемлющем разливе. Сюжет был взят из «Песни Песней» библейского царя Соломона. Многое в этом древнем источнике покорило Куприна: по его определению, «трогательность и поэтичность» переживаний, восточная многоцветность их воплощения. Повесть унаследовала эти качества. Однако писатель смело развил и трансформировал скромный эпизод из «Песни Песней».

Купринское произведение было расценено на редкость несправедливо. Некоторые критики нашли в нем тему стихийной страсти. Горький вообще причислил «Суламифь» к аморальной литературе. Куприн действительно опоэтизировал и нежную страсть возлюбленных, и красоту их телесной близости, и расцвет женственности героини. Однако в этой Песне торжествующей любви был и более глубокий смысл.

Двум главным героям повести автор придал равное значение. Соломон еще до встречи с Суламифью превзошел всех по богатству, подвигам, уму, но испытал горькое разочарование: «...во многой мудрости много печали, и кто умножает познание — умножает скорбь». Любовь к Суламифи дает царю небывалую радость и новое знание бытия, своих личных возможностей, открывает ранее неведомое счастье самопожертвования: «Попроси у меня мою жизнь — я с восторгом отдам ее»,— говорит он своей возлюбленной. А для нее наступает пора первого, подлинного постижения всего окружающего и человека в себе самой. Слияние любящих душ преображает прежнее существование Соломона и Суламифи. Поэтому ее смерть, принятая во спасение Соломона, так прекрасна и естественна.

Куприн нашел в «Песни Песней» «освобождение любви». К этому представлению восходят в повести сила самоотвержения Соломона и Суламифи, высшее их единение, превосходящее известные на земле союзы. На предложение Соломона взойти вместе с ним на престол Суламифь отвечает: «Я хочу быть только твоей рабой» — и становится «царицей души Соломона».

Воспринятая Куприным от древнего памятника пряная красочность: «сотовый мед каплет с уст твоих», «кораллы становятся краснее на ее смуглой груди», «ожила бирюза на ее пальцах» — позволяет увидеть мир заново, прозревшими глазами возлюбленного, оживить мертвые предметы. Цветопись в повести тем не менее неоднородна, так как оттеняет две сюжетные линии: Соломона и Суламифи; мстительной, болезненно ревнующей царя Астис и находящегося в ее власти юноши Элиава. Радостные краски красоты, света, жизни сопровождают любовь счастливой пары. Мрачные знаки насилия, смерти расставлены на порочном пути Астис. Все соответствует эпиграфу: «...крепка, яко смерть, любовь, жестока, яко смерть, ревность...»

«Два самых верных отпечатка гения — вечности и всечеловечества» (курсив автора), — почитал Куприн. В библейском мифе он обрел эти признаки нетленности искусства. Но его повесть тоже явила вечные и всечеловеческие ценности. Их непреходящее значение оттеснило частое в ранней прозе писателя подозрение: «только утро любви хорошо!» Гимном возрождающих, личность чувств стала «Суламифь».

Гранатовый браслет

а протяжении долгих лет Куприн искал идеал любви в реальных условиях. Среди обычных он наблюдал утонченные переживания людей, способных сохранить благодарную верность своему избраннику («Первый встречный»), даже ощутить себя с ним «двумя половинками вазы» («На разъезде»). Однако очистительной стихии чувств не заметил. Да и нельзя было ожидать в сереньком быту страстей, равных легендарным. Между тем в любви как «первоисточнике мира и его властелине» (слова Гамсуна, выделенные Куприным) писатель усматривал действенную созидательную силу.

Несовпадение желанного и существующего было преодолено самым оригинальным способом, Куприн отказался от варианта счастливой, совершенной любви. Но само это чувство, абсолютизированное в одной душе, сделал стимулом перерождения другой. Так возникло одно из самых целомудренных произведений — «Гранатовый браслет» (1911).

Рассказ зачастую толкуют примитивно — противоположением аристократке Вере Шеиной бедного чиновника Желткова. А они оба принадлежали примерно к одному кругу образованной интеллигенции. В «Гранатовом браслете» все сложнее и значительнее.

Редчайший дар высокой и безответной любви стал «громадным счастьем», единственным содержанием, поэзией жизни Желткова. Феноменальность его переживаний поднимает образ молодого человека над всеми другими героями рассказа. Не только грубый, недалекий Тугановский, легкомысленная кокетка Анна, но и умный, совестливый Шеин, почитающий любовь «величайшей тайной» Аносов, сама прекрасная и чистая Вера Николаевна пребывают в явно сниженной бытовой среде. Однако не в этом контрасте таится главный нерв повествования.

С первых строк возникает ощущение увядания. Оно читается в осеннем пейзаже, в печальном виде пустых дач с разбитыми стеклами, опустевших клумб, с «точно выродившимися», мелкими розами, в «травянистом, грустном запахе» предзимья. Сходно с осенней природой однообразное, как бы дремотное существование Веры Шеиной, где укрепились привычные отношения, удобные связи и навыки. Прекрасное вовсе не чуждо Вере, но стремление к нему давно притупилось. Она «была строго проста, со всеми холодна и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна». Царское спокойствие и разрушает Желтков.

Куприн пишет не о зарождении любви Веры, а именно о пробуждении ее души. Протекает оно в утонченной сфере предчувствий, острых переживаний. Внешнее течение дней идет своим чередом: съезжаются гости на именины Веры, ее муж с иронией рассказывает им о странном поклоннике жены, созревает и затем осуществляется план посещения Шейным и братом Веры Тугановским Желткова, на этой встрече молодому человеку предлагается покинуть город, где живет Вера, а он решает совсем уйти из жизни и уходит. Все события отзываются нарастающим душевным напряжением героини.

Психологическая кульминация рассказа — прощание Веры с умершим Желтковым, их единственное «свидание» — поворотный момент в ее внутреннем состоянии. На лице усопшего она прочла «глубокую важность», «блаженную и безмятежную» улыбку, «то же самое умиротворенное выражение», как «на масках великих страдальцев — Пушкина и Наполеона». Величие страданий и умиротворение в чувстве, их вызвавшем,— такого никогда не испытывала сама Вера. «В эту секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее». Былая самоуспокоенность воспринимается ошибкой, недугом.

Куприн наделяет свою любимую героиню гораздо большими духовными силами, чем те, которые вызвали ее разочарование в себе. В финальной главке волнение Веры достигает предела. Под звуки бетховенской сонаты — прослушать ее завещал Желтков — Вера как бы принимает в свое сердце все, что перенес он. Принимает и заново, в слезах раскаяния и просветления, переживает «жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть». Теперь эта жизнь навсегда останется с нею и для нее.

При чтении «Гранатового браслета» невольно вспоминаешь тургеневский рассказ «После смерти. Клара Милич». В обоих произведениях речь о необычайном, почти титаническом чувстве, которое как бы сохраняется после смерти человека и разрушает спокойное, даже ленивое существование другого лица. Есть и текстовая перекличка. В конце рассказов Тургенева и Куприна звучит, хотя и по-разному, мольба о прощении за равнодушие к любви. Но таинственная власть Клары Милич приводит ее избранника к гибели. А Желтков, оставляя о себе доброе, светлое воспоминание, дарит Вере новую, обогащенную духовными ценностями жизнь.

Редкой сложности и сокровенности процесс заключен в «Гранатовом браслете». Писатель тем не менее отказывается и от передачи развернутых раздумий героини, и от собственных прямых размышлений о ней. Удивительно целомудренно прикасается он к утонченной человеческой душе и одновременно подробно передает облик, поведение других персонажей рассказа. И все-таки с первых слов предугадывается приближение потрясений Веры Шейной. Впечатление это создается будто объективированным описа нием, насыщенным, однако, ассоциациями с какими-то опасными явлениями.

«Отвратительные погоды» приносят холод, ураганный ветер, а затем приходят прелестные солнечные дни, радующие Веру Шеину. Ненадолго возвратилось лето, которое снова отступит перед грозным ураганом. И спокойная радость Веры не менее быстротечна. «Бесконечность и величие морского простора», притягивающие взор Веры и ее сестры Анны, отделены от них страшным обрывом, пугающим обеих. Так предречен «обрыв» тихого семейного благополучия Шеиных.

Писатель подробно рассказывает об именинных хлопотах Веры, подарке Анны, приезде гостей, передает юмористические историйки Шеина, которыми он развлекает собравшихся... Неторопливое повествование часто прерывается настораживающими знаками. Вера с неприятным ощущением убеждается, что за столом сидят тринадцать человек — несчастливое число. В разгар карточной игры горничная приносит письмо Желткова и браслет с пятью гранатами — пятью «густо-красными живыми огнями». «Точно кровь»,— думает Вера «с неожиданной тревогой». Исподволь готовит автор к главной теме рассказа.

Переживания Веры в их кульминации и разрешении воплощены лаконично, но с острой экспрессией. Она достигнута выразительной ассоциацией происходящего с музыкой одной из частей второй сонаты Бетховена (вынесенной и в эпиграф «Гранатового браслета»). Слияние мыслей Веры со звуками позволяет естественно выразить возвышенное молитвенное состояние души, будто донести голос Желткова. А сопричастность героине цветов, деревьев, легкого ветерка просветляет слезы женщины, как бы благословляя ее на верную память об усопшем. Опосредованно запечатлены самые неуловимые человеческие чувствования.

Поэтический «Гранатовый браслет», посвященный, казалось бы, какому-то частному случаю, очень важен для понимания авторской концепции человека. Герой повести Куприна «Яма» (1915; написана в 1908-1914) защищает дорогой писателю взгляд: «Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной любви ко всему: к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством...» Здесь, может быть, более четко, чем во многих других вещах, сближены священные для Куприна понятия — творчества и любви. Она толкуется как таинственная энергия, созидающая гармонию земного бытия, в том числе человеческих отношений. «Гранатовый браслет», пожалуй, единственный в купринской прозе, отразил феномен любви-сотворчества с самой матерью-природой.