Лирика Жуковского. Проблема поэтического слова.

Василий Андреевич Жуковский 1783-1852.

Во время начала деятельности Жуковского  поэтом считался тот, кто создал большую эпическую поэму. Ж. разрешает это мнение и закладывает основы малых форм.

Он осмысливает философскую проблематику и делает предметом лирики душу человека. По-мнению Ж. размышление вырастает из наблюдения, поэтому в его элегиях соединено описание и переживание. Отсюда возникает два плана: предметный и медитативный.

Лирический герой слит с миром природы, он улавливает внутреннее её движение.

Динамику, переход из одного состояния в другое Ж. удаётся передать за счёт изображения пограничных состояний. Например, дня и ночи. Однако Жуковский передаёт не только зрительные, но и слуховые, а также осязательные ощущения.

Всё это можно обнаружить в стихотворении «Сельское кладбище» (перевод) 1802года.

Ж. вводит слова-лейтмотивы, которые одновременно содержат в себе несколько значений. За что в последствие ему достаётся от критики, тк это было совершенно ново для того времени. Обыкновенно, слова употреблялись только в прямом значении, не имея никакого подтекста (а теперь появляются зачатки символизма).

Динамика в стихотворении достигается за счёт смены освещения, а движение ветра, жужжание жуков и тишина в целом  передаются за счёт аллитерации:

Уже бледнеет день, скрываясь за горою; 
Шумящие стада толпятся над рекой; 
Усталый селянин медлительной стопою 
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой,

В туманном сумраке окрестность исчезает... 
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; 
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, 
Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Мир погружается в тишину, которую Ж. обозначает как «мёртвый сон». Но тишина как раз таки здесь не мёртвая, это не абсолютное молчанье, а звуки, которые раздаются в ночи. Они подчёркивают тот покой, что наступает с приходом ночи. Однако, элегии Ж. двуплановы.  Поэт избирает особое время перехода, перетекания дня в ночь – сумерки. Романтики любили изображать природу в подвижном состоянии, когда день сменяется вечером, вечер ночью, а ночь утром.   Картина Ж. предвосхищает другую- день уподоблен  жизни, сумерки- её завершению. Смерть не наступила, но она уже близка.

Вместе с миром живых, перед нами возникает и мир мёртвых:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных, 
Которые окрест, развесившись, стоят, 
Здесь праотцы села, в гробах уединенных 
Навеки затворясь, сном непробудным спят.

Денницы тихий глас, дня юного дыханье, 
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, 
Ни ранней ласточки на кровле щебетанье — 
Ничто не вызовет почивших из гробов.

Постепенно «туманный сумрак» охватывает всю природу. Уже глаз не способен различить предметы, и тогда на помощь приходит звук. «Мертвый сон», «тишина» становятся приметами смерти, которая связана как с наступающей тьмой, так и с безмолвием. И отдельные звуки – жужжание жука, унылый звон рогов, «сетования» совы – выразительнее передают общее и полное беззвучие. Выражение «унылый звон» тоже говорит о том, что поэт переходит к теме смерти: унылый  означает подавленный унынием, не имеющий никакой надежды, живущий в печали. И вот, наконец, когда все потонуло в сумраке и все кругом замерло, поэт переходит к размышлению о кладбище и его поселенцах. Здесь, «навеки затворясь, сном непробудным спят» «праотцы села».

Это тоже своеобразный покой, но такой, который душа обретает за порогом земного

существования. Благодаря этому обозначается мысль о том, что все равны перед смертью, и высшие и низшие чины:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, 
Всех ищет грозная... и некогда найдет; 
Всемощныя судьбы незыблемы уставы: 
И путь величия ко гробу нас ведет!

В этом заключается размышление лирического героя. Также Ж. говорит о нереализованности природных возможностей тех, кто может покоиться на погосте:

Ах! может быть, под сей могилою таится 
Прах сердца нежного, умевшего любить, 
И гробожитель-червь в сухой главе гнездится, 
Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками, 
Угрюмою судьбой для них был затворен, 
Их рок обременил убожества цепями, 
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

В элегию входит тема судьбы и рока, но в них в отличие от баллад, не возникает противостояние с судьбой.  Ж. говорит о том, что важно, что бы тебя кто-то помнил. Пока человека помнят – он жив. Но когда забывают – человек уходит в забвение.

В1803 году появляется стихотворение «На смерть А», посвящённое Андрею Тургеневу.

А.Т. Был близким другом Ж., но он рано умирает. Однако в стихотворении Ж. не грустит, а придаётся веселью смерти, тк он верит в то, что встретится со своим другом на небесах. Отсюда возникает идея: пока мы скорбим, то  вспоминаем всё самое лучшее и весёлое:

Прости! не вечно жить! Увидимся опять; 
Во гробе нам судьбой назначено свиданье! 
Надежда сладкая! приятно ожиданье! — 
С каким веселием я буду умирать!

 Спасение у Ж. в мечте. Он убеждён, что воспоминание не только воскрешает в душе минувшее, оно также помогает преодолеть забвение.

Программным становится стихотворение «О милых спутниках» (воспоминание).

В нём Ж. называет воспоминания «двойником нашей совести», т к это память душевная, создающая в сознании некую панораму минувшего, и то, какой эта панорама будет зависеть от человека:

О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были.

16 февраля 1821 г.

Ж. считает, что забвение  грозит суровыми утратами. Отнимает близкого человека вовсе не смерть, а случай, внешние факторы. Отсюда появляется стихотворение «Кольцо души-девицы» 1816год.

Случайная потеря кольца, подаренного девушкой, оказывается трагической случайностью.

Мне, дав его, сказала: 
"Носи, не забывай; 
Пока твое колечко, 
Меня своей считай!" 

Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать; 
Кольцо юркнуло в воду; 
Искал... но где сыскать?!

В 1819 году Ж. пишет стихотворение «Невыразимое», которое называют его литературным манифестом. Это парадоксальное стихотворение. Ж. приходит к тому, что : мир – это есть живое, а слово – есть мертвое. И все попытки выразить мертвым живое – бесполезны.

Молчание он представляет как сгусток мыслей, нечто бесплотное. Композиционным центром стихотворения является ряд вопросов, каждый из которых есть новый виток мыслей.

Что наш язык земной пред дивною природой? 
С какой небрежною и легкою свободой 
Она рассыпала повсюду красоту 
И разновидное с единством согласила! 
Но где, какая кисть ее изобразила? 
Едва-едва одну ее черту 
С усилием поймать удастся вдохновенью... 
Но льзя ли в мертвое живое передать? 
Кто мог создание в словах пересоздать? 
Невыразимое подвластно ль выраженью?..

Противостояние живого и мёртвого является главной антитезой этого стихотворения. С одной стороны существует гармония мира, свобода природной красоты. С другой – бессилие художника в его стремлении передать полноту бытия доступными ему средствами.

К середине 20х годов в литературу приходит Пушкин, и стиль Ж. становится пережитком. Он занимается переводами поэм и эпоса. В частности переводит «Одиссею». А к концу жизни уезжает за границу.

В 1851 году пишет стихотворение «Царскосельский лебедь», которым напоминает о своём присутствии.

В нём он выразил свои взаимоотношения с современной ему эпохой:

Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,
Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,
Здесь сидишь на лоне вод уединенных!
Спутников давнишних, прежней современных
Жизни, переживши, сетуя глубоко,
Их ты понимаешь думой одинокой!
Сумрачный пустынник, из уединенья
Ты на молодое смотришь поколенье
Грустными очами; прежнего единый
Брошенный обломок, в новый лебединый
Свет на пир веселый гость неприглашенный,
Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный
Резвой молодежи.

Замечательное свойство поэзии Жуковского – одухотворять и одушевлять все сущее – блестяще проявилось в его знаменитой элегии «Море». Жуковский рисует морской пейзаж в разных состояниях, но его мысль занята другим – он думает о человеке, о его жизни, о стихии, бушующих в его груди. С этой целью Жуковский одухотворяет море, дает ему жизнь. Природа для поэта не равнодушна, не мертва. В ней скрыта душа, она жива. Вот и море Жуковского «дышит», способно «любить» и даже «наполнено» «тревожной думой». Как в душе человека, в душе моря скрыта «глубокая тайна», которую и хочет разгадать поэт. Но море безмолвно, оно таит свою душу, хотя поэт и чувствует тревогу:

Что движет твое необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряженная грудь?

И вот, наконец, часть тайны, по размышлении, приоткрывается поэту:

Иль тянет тебя из земныя неволи

Далекое светлое небо к себе?

Море лежит между землей и небом, оно, занимая промежуточное положение, открыто тому и другому. Это особая стихия – ни земля, ни небо, – но им подвластная. Море не может вырваться из земной тверди, но его манит небо, и море стремится к нему, никогда его не достигая. С землей связана его скованность, неволя, с небом – светлые чистые порывы. Не так ли и человек, погруженный в земную суету, рвется в небесную безбрежность, в вечные края Божьего царства, жаждет идеала и желает его? Море полно «сладостной жизни», оно счастливо, когда небо открыто его «взору». Ему передается чистота небесного блаженства («Ты чисто в присутствии чистом его»). Так и человек, следующий Божественным предначертаниям и помыслам, остается нравственно чистым душой. Но едва темные тучи закроют ясное небо, море охватывает тревога, его настигает смута, оно утрачивает идеал, не «видит» его и, чтобы не потерять совсем, «терзает» «враждебную мглу». Победив тьму, оно еще долго не успокаивается. Из этой картины, нарисованной Жуковским, следуют несколько выводов.

Во-первых, для Жуковского море – подвижная стихия; его спокойствие обманчиво, мнимо; причина тревоги лежит в самом его положении между землей и небом; любуясь небом и стремясь к нему, оно всегда опасается, что небо отнимут злые силы, и море потеряет предмет своих стремлений и упований («Ты, небом любуясь, дрожишь за него»).

Во-вторых, картина, созданная Жуковским, религиозна и философична. Она связана с его представлениями о земной неволе, земной суете, в которой нет совершенства, и о небесной безупречной чистоте и красоте, к которым все сущее испытывает неотразимое тяготение, томление, порыв. Это стремление к лучшему и есть закон, лежащий в основе бытия.

В-третьих, элегия Жуковского имеет в виду не только море, не только природу. Оно относится к человеку и к человечеству. Они не могут существовать, жить, дышать без идеала. Иначе они лишатся смысла и цели, вложенных в них Творцом. Но небо, независимо от человека и человечества, может быть скрыто от них враждебными темными силами, и тогда неизбежны смута, беспокойство, угроза самой их жизни. Поэтому мысль, чувства человека, его душа и дух обречены на вечное беспокойство, на вечную тревогу, пусть скрываемую, но присущую им изначально. Причина этой тревоги лежит вне человека, но волнуется он за себя – за то, что исчезнувшее небо, исчезнувший идеал сделают бессмысленной его жизнь и погрузят ее в темноту, подобно тому, как мгла покроет землю, оставшуюся без солнца, как уйдет свет из души, потерявшей веру в Бога.

Знакомство с некоторыми лирическими стихотворениями Жуковского позволяет уточнить и расширить впечатления от его поэзии.

Лирический герой:

Между Жуковским-человеком и его лирическим образом установилось прочное единство, но не тождество. Такого единства русская поэзия еще не знала. «До Жуковского, – писал В.Г. Белинский, – на Руси никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в такой тесной связи с его поэзиею и чтобы произведения поэта могли быть вместе с лучшею его биографиею».

Особенность лирического героя Жуковского заключается в том, что он чрезвычайно обобщен (в стихотворениях, написанных от первого лица), что его мысли, чувства и переживания еще мало индивидуализированы. Жуковский пишет о себе как о человеке вообще, а не как о данном, конкретном индивидууме.

Для того чтобы выразить внутренний мир, «душу», «я» в образе лирического героя, Жуковскому нужно было преобразовать тогдашний поэтический строй русской поэзии, ее семантико-стилистическую систему, основанную на рационалистических принципах отношения к поэтическому слову, характерных для поэзии XVIII в.

«Теон и Эсхин».

Бесценна роль Жуковского в нравственном влиянии на русскую публику и на русскую литературу, которые он обогатил истинно-человеческим, глубоко гуманистическим содержанием.

Преимущественная тональность стихотворений Жуковского – очарованность бытием, миром, созданным Богом, и разочарованность обществом. Жуковский искренно неудовлетворен царившими в его время моральными нормами. Жалобы на жизнь он связал с собственной участью и придал им обобщенное значение благодаря религиозно-гуманистическому пониманию человека.

Эти настроения он выразил в программном стихотворении «Теон и Эсхин». В нем есть строки, в которых выразилось нравственное существо поэзии Жуковского:

При мысли великой, что я человек,

Всегда возвышаюсь душою.

Жуковский задумался над тем, что составляет счастье человека: слава, богатство, карьера, чин, должность или гордое личное достоинство, незапятнанная личная честь, крепкая дружба, большая любовь, стойкая и неослабевающая вера. Два героя – Теон и Эсхин – по-разному смотрят на счастье человека. Эсхин искал его за пределами собственной души, во внешнем мире, в отдаленных краях, в наслаждении. И не нашел. Мудрец Теон тихо жил в родном краю и весь был погружен в заботы о своей душе. И хотя его настигло горе (умерла его подруга), Теон обрел подлинное счастье. Он понял, что счастье – в его душе, во всем его человеческом существе, и ничто – никакие временные блага – не могут его заменить. Даже страдание, пережитое Теоном, становится для него источником новых человеколюбивых чувств: оно укрепляет его душу, учит безропотно принять закон природы, а могила подруги умеряет его скорбь, потому что любовь Теона не иссякла, и он верит, что в будущем его ждет радостное свидание с любимой. Там, в загробном мире, они уже никогда не расстанутся и ничто не сможет их разлучить.

Счастье человека и смысл его жизни, убежден Жуковский, состоят не во внешнем интересе, а в нем самом, в силах его души.

Так как в реальном мире между просвещенной, глубоко нравственной личностью с ее большими духовными запросами и косным обществом, погруженным в эгоистические заботы, пролегла пропасть, то личность в поэзии Жуковского отчаянно одинока. Она находит понимание лишь среди немногих людей, разделяющих нравственные чувства поэта (Жуковский даже адресовал своим друзьям сборник стихов «Для немногих»). Однако одиночество не отвращает поэта от всего мира. Душа человека необъятна, она вмещает в себя всю Вселенную и сама является ею. Жуковский принимает жизнь даже с ее страданиями и печалями, потому что они содействуют нравственному возвышению личности («Все в жизни к великому средство»).

Поэт верил, что в конечном итоге прекрасное и возвышенное в человеке победят. Но торжество их наступит за пределами земного бытия, в той вечной, совершенной жизни, которая зовется Царством Божиим.

С течением времени Жуковский все чаще и чаще, все убежденнее и настойчивее говорит в своих стихах о вечном идеале человечности, о вечной красоте, которые противостоят земной суете, жестоким обстоятельствам, несовершенной действительности. Он пишет о стремлении души в запредельное «Там», в заповедную область света, любви, покоя, прекрасного. Из тесных и узких пределов существенности, из грешной земной юдоли, называемой «Здесь», душа поэта порывается в просторы чистого и светлого блаженства. Этим настроениям посвящены стихотворения «Цвет завета», «Я Музу юную, бывало…», «К мимопролетевшему знакомому Гению», «Жизнь», «Лалла Рук», «Видение поэзии в виде Лалла Рук», «Мотылек и цветы», «Таинственный посетитель». Тем самым в поэзии Жуковского со всей полнотой и остротой проявилось типичное для романтизма романтическое двоемирие.

Своеобразие Жуковского состоит в том, что поэт увлекает не конкретным изображением того и другого мира (они выражены поэтическими формулами стихотворения «Таинственный посетитель» – «Здесь» и «очарование Там»), признаки и даже контуры которых под его пером ускользают, а намеком на присутствие идеального мира в земном, томлением, порой вдохновенным порывом к идеальному миру. В описаниях у него преобладает зыбкость очертаний. Он передает не конкретный пейзаж, а пространство, воздух, даль, звуки – все, что нельзя потрогать, осязать, а можно только ощутить, обонять, увидеть, почувствовать. Жуковский уносит читателя в неведомую даль очарования, убеждая в передаче дуновения красоты, ее дыхания, ее незримым, но внятным душе присутствием. Он внушает читателю мысль о совершенстве и гармонии неземного мира и этим побуждает сбросить груз земной суеты, презреть мелкие интересы и оживить истинно человеческие свойства.

Ж. сформировал новый тип поэтического языка, заложил основы суггестивного стиля, главная задача которого – вызывать в читателе определённое настроение, внушить ему чувства и мысли при помощи какой-то эмоции.

Поэт с точки зрения Ж. не должен изолировать себя от мира: трудится необходимо в уединении, но не забывать людей, которые тебя окружают.

Ж. был далек от социальной проблематики, а целью искусства он считал одно лишь творчество.