Бихевиоризм возник в США и явился реакцией на структурализм В. Вундта и Э. Титченера и на американский функционализм. Его основоположником был Джон Уотсон (1878-1958), статья которого - "Психология с точки зрения бихевиориста" (1913) положила начало направлению. В ней автор критиковал психологию за субъективизм и практическую бесполезность, называя "...сознание с его структурными единицами, элементарными ощущениями, чувственными тонами, вниманием, восприятием, представлением одними лишь неопределенными выражениями" (Уотсон Дж., 1926. С.3). Предметом бихевиоризма он провозгласил изучение поведения объективным путем, а его целью - служение практике.
Философскую основу бихевиоризма составляет сплав позитивизма и прагматизма. В соответствии с методологией позитивизма, в бихевиоризме признавалось, что научному исследованию доступны только объективно наблюдаемые факты. В духе прагматизма отрицалось значение отвлеченного знания о человеке. Утверждалось, что изучение поведения имеет жизненное значение и должно помочь человеку (и обществу в целом) в решении практических проблем: как организовать свою повседневную жизнь, как построить обучение, чтобы быстрее овладеть необходимыми навыками или изменить нежелательное поведение и т. п.
В качестве научных предпосылок Дж. Уотсон называл исследования по психологии животных, особенно исследования Э. Торндайка, а также школу объективной психологии. Однако все эти исследования были, по оценке Уотсона, "скорее реакцией на антропоморфизм, а не на психологию как науку о сознании" (Уотсон Дж., 1926. С.129). Он отмечал также влияние на формирование этого направления работ И.П. Павлова и В.М. Бехтерева.
Поведение человека как предмет бихевиоризма - это все поступки и слова, как приобретенные, так и врожденные, то, что люди делают от рождения и до смерти. Поведение - это всякая реакция в ответ на внешний стимул, посредством которой индивид приспосабливается к среде. При этом поведение трактуется достаточно широко и включает любую реакцию, в том числе и выделение секрета железой, и сосудистую реакцию, например, к поведению относится даже совокупность изменений гладкой и поперечно-полосатой мускулатуры, а также изменения желез, которые следуют в ответ на раздражитель. В то же время это определение чрезвычайно узко, т.к. ограничивается только внешне наблюдаемыми явлениями: из анализа исключаются как ненаблюдаемые физиологические механизмы, так и психические процессы. В результате поведение трактуется механистически, поскольку сводится лишь к его внешним проявлениям.
"Основная задача бихевиоризма заключается… в накоплении наблюдений над поведением человека с таким расчетом, чтобы в каждом данном случае при данном стимуле (или лучше сказать, ситуации) бихевиорист мог сказать наперед, какая будет реакция, или, если дана реакция, какой ситуацией данная реакция вызвана" (Уотсон Дж. Б., 1992. С. 98). Таковы две проблемы бихевиоризма.
- Уотсон производит классификацию всех реакций по двум основаниям: являются ли они приобретенными или наследственными; внутренними (скрытыми) или внешними (наружными). Соответственно в поведении выделяются реакции:
- Наружные, или видимые, приобретенные (например, игра в теннис, открывание двери и т.п. двигательные навыки);
- Внутренние, или скрытые, приобретенные (мышление, под которым в бихевиоризме разумеется внешняя речь);
- наружные (видимые) наследственные (например, хватание, чихание, мигание, а также реакции при страхе, ярости, любви, т.е. инстинкты и эмоции, но описываемые чисто объективно в терминах стимулов и реакций);
- внутренние (скрытые) наследственные реакции желез внутренней секреции, изменения в кровообращении и др., изучаемые в физиологии.
В последующем Уотсон
описал и различия между инстинктивными и эмоциональными реакциями.
Наблюдение за новорожденным привело ученого к выводу, что число сложных незаученных реакций при рождении и вскоре после него относительно невелико и не может обеспечить приспособления. Более того, он не находит данных, подтверждающих существование наследственных форм поведения, таких как ползание, лазание, драчливость, наследственных способностей (музыкальных, художественных и др.). Практически поведение является результатом обучения. Уотсон верит во всесилие образования. Поэтому навык и научение становятся главной проблемой бихевиоризма. Речь, мышление рассматриваются как виды навыков.
Навык - это индивидуально приобретенное, или заученное, действие. Его основу составляют элементарные движения, которые являются врожденными. Новый, или выученный, элемент в навыке - это связывание воедино или объединение отдельных движений таким образом, чтобы произвести новая деятельность. Уотсон описал процесс выработки навыка, построил кривую научения (на примере обучения стрельбе из лука), в соответствии с которой сначала преобладают случайные пробующие движения, много ошибочных и только некоторые - удачные. Начальная точность низка. Усовершенствование за первые 60 выстрелов идет сначала быстро, затем - медленнее. Наблюдаются периоды без усовершенствования - на кривой эти участки называются "плато". Кривая оканчивается физиологическим пределом, свойственным индивиду. Удачные движения связываются с большими изменениями в организме, так что они лучше обслуживаются и физиологически и в силу этого имеют тенденцию закрепляться.
Удерживание навыков составляет память. В противоречие с установкой на отказ от изучения ненаблюдаемых механизмов поведения, Уотсон выдвигает гипотезу о таких механизмах, которые называются им принципом обусловливания. Называя все наследственные реакции безусловными рефлексами, а приобретенные - условными, Дж. Уотсон утверждает, что важнейшим условием образования связи между ними является одновременность в действии безусловного и условного стимулов, так что стимулы, первоначально не вызывавшие какой-либо реакции, теперь начинают вызывать ее. Предполагается, что связь является результатом переключения возбуждения в центральной инстанции на пути более сильного, т.е. безусловного, раздражителя. Однако бихевиорист не занимается этим центральным процессом, ограничиваясь наблюдением за соотношением реакции со всеми новыми стимулами.
В бихевиоризме процесс образования навыков и научения трактуется механистически. Навыки образуются путем слепых проб и ошибок и представляют собой неуправляемый процесс. Здесь один из возможных путей выдается за единственный и обязательный. Существует и другой путь, в основе которого лежит управление процессом образования навыка: выделяется система условий, необходимых для действия, и организуется его выполнение с ориентировкой на эти условия. Несмотря на очевидные ограничения, концепция Уотсона положила начало научной теории процесса формирования двигательного навыка и научения в целом.
К середине 20-х гг. бихевиоризм получил широкое распространение в Америке. В то же время для исследователей становилось все более ясно, что исключение психики (сознания, по Уотсону) приводит к неадекватной трактовке поведения. На это указал Э. Толмен в критике Уотсона, назвав его подход молекулярным. Действительно, если исключить из поведения его мотивационно-познавательные компоненты, невозможно объяснить интегрирование отдельных реакций в тот или иной поступок или деятельность типа "человек строит дом", "плавает", "пишет письмо" и т.п. Утверждение Дж. Уотсона о том, что бихевиорист интересуется поведением целого человека, никак не обеспечивается его механистической атомистической позицией и даже вступает в противоречие с ней, что он сам признавал.
В России представителями бихевиористической психологии были В.М. Бехтерев, предложивший изучать поведение человека в рамках новой науки - рефлексологии, и К.Н. Корнилов, основавший науку о поведенческих реакциях человека - реактологию. Отметим, что первенство В.М. Бехтерева и И.П. Павлова в обосновании идей поведенческой психологии признавали даже зарубежные психологи.
Вследствие механицизма в трактовке поведения, человек в бихевиоризме выступает как реагирующее существо, его самостоятельная активная сознательная деятельность игнорируется. При этом данные, полученные в исследованиях на животных, переносятся на человека, качественные изменения в его поведении - не учитываются. Уотсон подчеркивал, что он писал этот труд и рассматривал человека как животный организм. Отсюда натурализм в трактовке человека - человек понимается им лишь как животное, обладающее речью (речевым поведением).
Основу бихевиоризма составляет отождествление психики с интроспективным ее пониманием в психологии сознания. По оценке Выготского
и Рубинштейна, игнорирование сознания, психики - вместо перестройки интроспекционистской концепции сознания - составляет суть радикального бихевиоризма Уотсона. Очевидно, нельзя положить в основу психологии отрицание психики. В то же время исторической заслугой Уотсона является исследование поведения и острая постановка проблемы объективного подхода в психологии. Также важной является выдвинутая им задача управления поведением человека, нацеленность научного исследования на связь с практическими задачами. Однако в силу механистического подхода к человеку как реагирующему организму реализация этой задачи получает в бихевиоризме направление, дегуманизирующее человека: управление начинает отождествляться с манипулированием личностью.
Отдельную линию в развитии бихевиоризма представляет теория оперантного бихевиоризма Барреса Скиннера (1904-1990). Как и Уотсон, он выдвигает в качестве предмета исследования поведение организма и, сохраняя двучленную схему его анализа (стимул - реакция), изучает только его двигательную сторону. Основываясь на экспериментальных исследованиях и теоретическом анализе поведения животных, Скиннер формулирует положение о трех видах поведения: безусловно-рефлекторном, условно-рефлекторном и оперантном. Последнее и составляет специфику учения Скиннера. Безусловно-рефлекторный и условно-рефлекторный виды поведения, вызываемые стимулами, называются Скиннером респондентным, т.е. отвечающим, поведением. Они составляют определенную часть репертуара поведения, но только ими не обеспечивается адаптация в реальной среде обитания. Реально процесс приспособления строится на основе активных проб - воздействий животного на окружающий мир, некоторые из которых случайно могут приводить к полезному результату, который в силу этого закрепляется. Такие реакции, которые не вызываются стимулами, а выделяются ("испускаются") организмом, Скиннер назвал оперантными. Именно эти реакции преобладают в адаптивном поведении животного.
Для их исследования была сконструирована специальная установка, получившая название "ящик Скиннера". Это клетка, в которой имеется манипулятор - устройство, нажатие на которое приводит к появлению подкрепления (положительного или отрицательного). Манипулятор связан с записывающим устройством, регистрирующим силу и частоту реакций животного. Все элементы ситуации варьировались с целью исследования зависимости между реакцией и режимом подкрепления.
На основе анализа поведения Скиннер сформулировал свою теорию научения. Главным средством формирования нового поведения выступает подкрепление. Вся процедура научения у животных получила название "последовательного наведения на нужную реакцию".
Данные, полученные при изучении поведения животных, Скиннер переносит на человеческое поведение, что приводит к крайне биологизаторской трактовке человека. Так возник скиннеровский вариант программированного обучения. В соответствии с его требованиями учебный материал расчленяется на мелкие порции (шаги), каждая из которых доступна для учащихся; каждый шаг немедленно подкрепляется; в этих целях используются технические средства. Процесс учения индивидуализируется.
Принципиальная ограниченность программы обучения Б. Скиннера состоит в сведении обучения к набору внешних актов поведения и подкреплению правильных из них. При этом не организуется внутренняя познавательная деятельность учащихся и, как следствие, обучение теряет свою специфику как сознательный процесс. Следуя установке уотсоновского бихевиоризма, Б. Скиннер исключает внутренний мир человека, его сознание из поведения и производит бихевиоризацию психики.
Поведение - это то, что делает организм и что можно наблюдать. Столь крайняя позиция приводит Скиннера к выводу, что понятиям интеллекта, воли, эмоций, творчества, личности не остается места в научном анализе поведения. Они лишь слова, которые обозначают ненаблюдаемые фикции, скрывают незнание причин поведения. Психические процессы описываются в терминах реакций и подкреплений, а человек - как реактивное существо, подвергающееся воздействиям внешних обстоятельств. Культура - литература, живопись, эстрада - оказываются в его трактовке "хитроумно придуманными подкреплениями". Доведенная до крайности бихевиоризация человека, культуры и общества приводит к абсурду, что особенно отчетливо проявилось в печально нашумевшей книге 1971 г. "По ту сторону свободы и достоинства". Трансформация Скиннером понятий свободы, ответственности, достоинства означает их фактическое исключение из объяснения реальной жизнедеятельности человека.
Цели разрешения социальных проблем служит созданная Скиннером
технология поведения, призванная осуществлять контроль одних людей над другими. Поскольку намерения, желания, самосознание человека не принимаются во внимание, средством управления поведения не является обращение к сознанию людей. Им выступает контроль за режимом подкреплений, позволяющий манипулировать людьми.
В экспериментах с крысами, бегающими по лабиринтам в поисках пищи или выхода из них, Э.Толмен обнаружил, что их поведение никак не может быть объяснено примитивной связью стимула и реакции на основе принципа обусловливания. В одном из этих экспериментов крыса должна была найти пищу, которая помещалась экспериментатором всегда в одном и том же «тупике» лабиринта. Рано или поздно крыса выучивала путь в лабиринте к пище, что, согласно Дж.Уотсону, происходило путем проб и ошибок, т.е. исключительно механическим путем. После этого Э.Толмен внезапно изменил путь к пище, закрыв проходы, по которым крыса добегала до корма, и открыв ходы, которые раньше были, напротив, закрыты. Как вела бы себя крыса, если бы прав был Дж. Уотсон? Крыса должна была приобрести новую привычку (с помощью опять-таки проб и ошибок) проходить лабиринт другим путем. Но поведение крысы в этой новой для нее ситуации было таково, что Э.Толмен предположил наличие у крысы некого плана, «когнитивной карты» лабиринта, которая, очевидно, сформировалась при прежних пробежках крысы по этому лабиринту. Крыса сначала двинулась в старом направлении, обнаружила, что ход закрыт, сделала еще пару пробующих исследовательских движений в определенной зоне лабиринта — и вдруг без нового специального обучения путем проб и ошибок выбрала совершенно правильный и новый для нее путь к пище.
Э.Толмен предположил, что в связь «стимул — реакция» вмешиваются «промежуточные» переменные, которые опосредствуют влияние стимула на реакцию. В данном случае этой переменной выступила «когнитивная (от англ. cognition — познание) карта». Таким образом, нельзя было обойтись при объяснении поведения без психологических понятий, которые, казалось бы, навсегда были изгнаны из бихевиоризма как ненаучные: ведь когда Э.Толмен говорил о «когнитивной карте», речь шла фактически о категории образа (в данном случае образа лабиринта). С данных экспериментов началось превращение бихевиоризма в необихевиоризм, в котором схема «стимул — реакция» превратилась в более усложненную схему: «стимул — какая-либо промежуточная переменная — реакция».
Помимо когнитивной карты в качестве промежуточных переменных в необихевиоризме были названы цель и потребность, причем предполагалось также сугубо объективное исследование этих реалий (без привлечения каких-либо интроспективных процедур). Так, например, то, что поведение крысы определяется некой целью, можно обнаружить с помощью измерения скорости ее пробежки по лабиринту — она больше, чем ближе крыса к пище, которую до этого она не раз находила в этом месте. Или, скажем, в ряде экспериментов над высшими животными (обезьянами) было обнаружено, что, если показать животному банан и убрать его в ящик, а потом, выпустив обезьяну из клетки, дать ей возможность открыть этот ящик, в котором банана уже нет (его незаметно для обезьяны убирают), обезьяна еще долго будет искать, где же банан. Значит, ее поведение опосредствует некая цель (как желаемый результат действий, который обезьяна явно планирует достичь)1.
Наконец, силу потребности можно также объективно измерить, например, величиной силы тока, который пропускают по решетке, перегораживающей лабиринт. Если крыса при немалой силе тока все еще пытается протиснуться через эту решетку для встречи с крысой противоположного пола или пищей, значит, ее потребность (сексуальная или пищевая соответственно) достаточно велика. В противном случае (когда крыса перестает совершать подобные попытки) сила ее потребности мала.
Надо отметить, что возвращение в психологию изгнанных из нее категорий произошло в необихевиоризме не без влияния некоторых психологических концепций, возникших одновременно с бихевиоризмом в Европе, в частности гештальтпсихологии, к рассмотрению которой мы перейдем в § 7 данной главы. Однако прежде завершим разговор о бихевиорально ориентированной психологии указанием на дальнейшее развитие ее идей. Некоторые позже возникшие концепции ближе по своим методологическим основам к классическому бихевиоризму Дж. Уотсона, другие — к необихевиоризму в варианте Э. Ч.Толмена. К первым относится «оперантный бихевиоризм» Б.Ф.Скиннера, ко вторым — «социальный бихевиоризм» А. Бандуры, получивший широкое распространение в социально-психологических исследованиях. Несмотря на то что бихевиоризм уже не столь влиятелен в современной психологии, его идеи в той или иной форме присутствуют во многих общепсихологических и социально-психологических разработках, а также в работах по педагогической психологии.
Основателем этого направления был американский психолог Джон Уотсон (Watson, 1878—1958). По его мнению, до сих пор существовавшая интроспективная психология вообще не могла называться наукой, поскольку в качестве предмета изучения в ней выступала субъективная реальность, не доступная объективному исследованию. Поэтому Дж. Уотсон отвергал интроспективную психологию (как в форме структурализма, так и в форме функционализма) и считал, что необходимо отказаться от изучения сознания и исследовать поведение индивида (человека и животных) от рождения до смерти как единственно возможную для психологического изучения объективную реальность. Надо отметить, что большую роль в становлении бихевиоризма сыграли распространившиеся в США на рубеже XIX и XX вв. философские идеи позитивизма и прагматизма, исследования поведения животных учеными в разных странах мира, а также физиологические и психологические идеи русских ученых (И.П.Павлов, В.М.Бехтерев).
Свою программу Дж. Уотсон изложил в статье «Психология с точки зрения бихевиориста» (1913). В ней он определил поведение как совокупность всех «внешне наблюдаемых» реакций организма на внешние воздействия (стимулы). Единицей анализа поведения выступает поэтому простейшая схема «стимул — реакция» (S — R). Под эту схему подпадают как простейшие реакции организма на стимул из внешней среды (распыление в воздухе молотого перца вызывает чихание), так и сложные поведенческие структуры (таково, например, поведение человека при выборе президента), которые тем не менее могут быть объективно изучены. Целью бихевиоризма является не только собственно исследование, но и предсказание и изменение поведения.
Кстати сказать, термин «внешне наблюдаемое» не следует понимать слишком упрощенно: наблюдать поведение, с точки зрения бихевиориста, можно не только невооруженным глазом, но и с помощью «тонко чувствующих приборов». Так, например, исследователь с помощью определенных датчиков может обнаружить, что при решении мыслительной задачи испытуемым совершается определенная мускульная работа.
Несмотря на отказ от изучения сознания как такового, бихевиористы использовали многие психологические термины, вкладывая в них другое содержание. Так, например, эмоция в бихевиоризме рассматривается не как подлежащее интроспективному изучению внутреннее переживание, а как внешне наблюдаемая (иногда невооруженным глазом, а иногда и с помощью соответствующих приборов) совокупность разнообразных поведенческих реакций (включая покраснение лица, вздрагивание, плач и т.п.). Аналогично (как столь же внешне наблюдаемые реакции) рассматриваются мышление и речь.
Бихевиористы предлагали в изучении поведения идти от простого к сложному. Они различали наследственные, или врожденные, реакции (к ним относились безусловные рефлексы, простейшие эмоции) и приобретенные реакции (привычки, мышление, речь, сложные эмоции, условные рефлексы и др.). Кроме того, реакции делились (по степени их «скрытости» от наблюдателя) на внешние и внутренние. Первые открыты для наблюдения невооруженным глазом (речь, эмоции, двигательные реакции и т. п.), вторые доступны лишь для наблюдения, опосредствованного специальными приборами (мышление, многие физиологические реакции и пр.).
Развитие поведения заключается в приобретении новых реакций на основе имеющегося репертуара врожденных реакций на безусловные стимулы, т.е. стимулы, которые с рождения автоматически вызывают тот или иной ответ. В экспериментах с маленькими детьми Дж.Уотсон, например, установил, что безусловными стимулами для реакции страха (замирание, затем громкий плач) являются резкий звук и потеря опоры. Если один из этих стимулов сочетать с показом какого-либо «нейтрального» объекта (т.е. объекта, который не вызывал до сих пор никакой отрицательной реакции, например белого пушистого кролика), то через определенное число сочетаний безусловного стимула с условным произойдет процесс «обусловливания» и нейтральный до этого стимул приобретет способность вызывать реакцию страха.
При постановке и объяснении подобных экспериментов Дж. Уотсон не забывал ссылаться на русских ученых И. П. Павлова и В. М. Бехтерева, однако все время подчеркивал, что они были физиологами, а не психологами. Поэтому он четко проводил границу между изучением физиологических реакций в психологии и в физиологии: бихевиориста как психолога интересует реакция как элемент поведения, тогда как физиолог будет изучать соответствующие ей нервные связи, продолжительность и распространение нервного импульса и т.д.
Можно избавить ребенка от возникшего страха путем сочетания стимула, вызывающего реакцию страха, с безусловным или условным «положительным» стимулом.
У ребенка 1,5 лет была выработана (указанным выше способом) условная отрицательная реакция на сосуд с золотыми рыбками: как только ему показывали этот сосуд, он старался убежать от него. И никакие рассказы о золотых рыбках (как они живут, питаются и т.п.), никакие примеры поведения других детей, которые на глазах у ребенка брали в руки золотую рыбку и гладили ее, не рассеивали этот страх. Тогда было предложено следующее: ребенка сажали за один конец длинного стола обедать — а на другой конец стола ставили закрытый сосуд с рыбками. Как только ребенок начинал есть, сосуд приоткрывался. Если ребенок выражал беспокойство, сосуд закрывался. На следующий день сосуд придвигался несколько ближе к обедающему ребенку — и повторялась та же процедура. Если ребенок прекращал есть — сосуд отодвигали от ребенка на большее расстояние от него. Так повторялось несколько раз — и в течение этих дней сосуд постоянно и понемногу сдвигался в сторону ребенка. И наступал, наконец, день, когда ребенок ел рядом с сосудом и смотрел на рыбок безо всякого страха. Произошло размыкание условной связи, и для того, чтобы это произошло, говорил Дж. Уотсон, понадобилось включить в цепь условий также и пищеварительный аппарат .
На основе врожденных реакций формируются также приобретаемые в течение жизни привычки, мышление и речь. Как именно приобретаются привычки, Дж. Уотсон изучал на себе, обучаясь навыкам стрельбы из английского лука. В каждой попытке фиксировалась точность попадания в цель. Обнаружилось, что вначале, естественно, точность стрельбы невелика, затем она быстро увеличивалась, после чего улучшение результатов происходило не столь быстро, пока, наконец, не достигался предел достижений для данного лица в данном виде деятельности: кривая выравнивалась. Из этих экспериментов Дж. Уотсон сделал вывод, что образование навыков и — шире — привычек (научение) идет механическим образом, постепенно, путем «проб и ошибок», без осмысления происходящих при этом процессов. Несколько позже отечественный ученый Н.А. Бернштейн (о его исследованиях см. главу 9) показал, что в данных экспериментах была представлена лишь «внешняя» сторона образования навыка; на самом деле происходило скрытое от глаз, внутреннее преобразование навыков, т.е. «повторение происходит без повторения». Но бихевиористы, игнорируя внутреннюю сторону поведения, считали, что в основе любого научения (приобретения привычки) лежат фактически механические законы.
С помощью принципа обусловливания и отработки навыков можно, по мнению бихевиористов, сформировать у любого человека правильную систему реакций, нужных обществу. В этом, по их мнению, и состоит задача воспитания. Подобная система обучения, какой бы наивной и механистической она ни казалась представителям других психологических направлений, нашла свое применение в практике обучения навыкам социального поведения (тренинг умений) и в бихевиоральной терапии, целью которой выступает избавление человека от различных страхов и других невротических симптомов путем формирования новых условных реакций.
Наконец, мышление и речь рассматривались в бихевиоризме как приобретенные навыки: «Мышление также представляет собой мускульное усилие, и именно такого рода, каким пользуются при разговоре. Мышление является просто речью, но речью при скрытых мускульных движениях» . Иногда говорят, что в бихевиоризме мышление понималось как «речь минус звук». Это не совсем так. Есть, действительно, мышление в форме скрытых речевых движений, однако, согласно Дж.Уотсону, имеют место и другие виды мышления, которые выражаются в скрытой деятельности рук (мануальной системе реакций) и в форме скрытых (или даже открытых) висцеральных реакций (т.е. реакций внутренних органов). Таким образом, мышление может быть кинестетическим (выраженным в движениях, действиях), вербальным (словесным) и висцеральным (эмоциональным), что не противоречит современным исследованиям психологии мышления.
Надо, однако, отметить, что очевидная механистичность программы классического бихевиоризма вызвала к жизни варианты необихевиористских концепций, в которых в классическую схему «стимул — реакция» были добавлены новые переменные. Это впервые произошло в работах последователя Джона Уотсона американского психолога Эдварда Чейса Толмена (Tolman, 1886— 1959).
Мы переходим к следующему крупному этапу в развитии психологии. Он ознаменовался тем, что в психологию были введены совершенно новые факты — факты поведения.
Что же имеют в виду, когда говорят о фактах поведения, и чем они отличаются от уже известных нам явлений сознания? В каком смысле можно говорить, что это разные области фактов (а некоторыми психологами они даже противопоставлялись)?
По сложившейся в психологии традиции под поведением понимают внешние проявления психической деятельности человека. И в этом отношении поведение противопоставляется сознанию как совокупности внутренних, субъективно переживаемых процессов. Иными словами, факты поведения и факты сознания разводят по методу их выявления. Поведение происходит во внешнем мире и обнаруживается путем внешнего наблюдения, а процессы сознания протекают внутри субъекта и обнаруживаются путем самонаблюдения.
Нам нужно теперь более пристально присмотреться к тому, что называют поведением человека. Это нужно сделать по нескольким основаниям. Во-первых, чтобы проверить наше интуитивное убеждение, что поведение должно стать объектом изучения психологии. Во-вторых, чтобы охватить возможно более широкий круг явлений, относимых к поведению, и дать их предварительную классификацию. В-третьих, для того, чтобы дать психологическую характеристику фактов поведения.
Давайте поступим так же, как и при первоначальном знакомстве с явлениями сознания,— обратимся к анализу конкретных примеров.
Я разберу с вами два отрывка из произведений Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, больших мастеров художественного описания и поведения людей и их психологического мира в целом.
Первый отрывок взят из романа «Война и мир». В нем описывается первый бал Наташи Ростовой. Вы помните, наверное, то смешанное чувство робости и счастья, с которым Наташа приезжает на свой первый бал. Откровенно говоря, я собиралась использовать этот отрывок раньше, когда искала описания состояний сознания. Однако в нем оказалось и нечто большее.
«Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в польский. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица <...> у ней была одна мысль: «Неужели так никто и не подойдет ко мне, неужели я не буду танцевать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины» <...>
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
— Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee, Ростова молодая, пригласите ее, — сказал он.
— Где? — спросил Болконский <...>
Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в лицо князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
— Позвольте вас познакомить с моей дочерью,— сказала графиня, краснея.
— Я имею удовольствие быть знакомым <...> — сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном <...> подходя к Наташе и занося руку, чтоб обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил ей тур вальса. То замирающее
выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой» .
Итак, мы действительно сталкиваемся здесь с внутренними переживаниями Наташи: она с нетерпением ждет приглашение на танец, в то же время ею начинает овладевать отчаяние; она в своем воображении уже представила, как хорошо и весело с ней будет танцевать, и это еще больше усиливает ее чувства досады и обиды, она чувствует себя одинокой и никому не нужной, а после приглашения на танец — переполняется счастьем.
Но что еще мы находим в этом небольшом отрывке, помимо описаний внутренних состояний мыслей и чувств Наташи?
А еще мы читаем, что Наташа стояла, опустив свои тоненькие руки, сдерживая дыхание, глядя испуганными, блестящими глазами перед собой.
Мы обнаруживаем дальше, что князь Андрей подходит с веселой улыбкой. Что графиня краснеет, представляя свою дочь. Следует учтивый низкий поклон князя. Итак, мы сталкиваемся с дыханием, жестами, движениями, улыбками и т. п.
Когда Дж. Уотсон (о котором мы будем говорить подробнее позже) заявил, что психология должна заниматься не явлениями сознания, а фактами поведения, т. е. тем, что имеет внешнее выражение, а следовательно, в конечном счете движениями мышц и деятельностью желез, то первый, кто возразил ему, был Э. Титченер. Он сказал: «Все, что не может быть передано в терминах сознания, не есть психологическое». Например, телесные реакции относятся к области не психологии, а физиологии.
Насколько был прав Дж. Уотсон, мы обсудим немного позже. А сейчас разберем, насколько был прав Э. Титченер (а в его лице и вся психология сознания) в этом своем упреке Уотсону.
Конечно, дыхание — физиологический процесс, и блеск глаз определяется вегетативными процессами, и «готовые слезы» — результат усиленной деятельности слезных желез, и походка князя Андрея — не что иное, как «локомоторная функция» его организма. Но посмотрите, как все эти физиологические реакции, процессы, функции «говорят» психологическим языком!
Сдерживаемое дыхание, взгляд прямо перед собой выдает не только волнение Наташи, но и старание овладеть собой, не выдать своего состояния, как этого требовали правила хорошего тона. Больше того, мы узнаем, что и волнения Наташи, и борьба с ними были прочитаны князем Андреем по тем же внешним признакам. А это уже, простите, совсем не физиология.
А сам князь Андрей? Несколько скудных, но точных штрихов сообщают нам о нем очень многое. Он с «веселым выражением лица» направляется к Ростовым. Заметьте, не напряженной походкой и не на подгибающихся ногах, а с «веселым выражением лица»! Этот штрих сразу показывает нам уверенность князя, легкость, с которой он чувствует себя в свете, доброжелательную готовность помочь Наташе. В его учтивом и низком поклоне сквозит смесь галантности и, пожалуй, легкой игры, впрочем заметной только ему одному. И наконец, этот последний жест князя — он заносит руку прежде, чем договорил приглашение,— тоже говорит о многом.
Еще раз спросим себя: имеют ли все эти внешние проявления важное психологическое значение?
Несомненно! Они одновременно и неотъемлемая сторона внутреннего состояния; и непосредственное выражение характера человека, его опыта и его отношений; и предмет собственного контроля; и средства общения между людьми — язык, говорящий часто гораздо больше, чем можно сообщить с помощью слов.
Представим на минуту, что люди полностью утратили интонации, мимику, жесты. Что они начали говорить «деревянными» голосами, двигаться наподобие роботов, перестали улыбаться, краснеть, хмурить брови. Психолог в мире таких людей потерял бы большую часть своих фактов.
Но обратимся ко второму примеру. Это отрывок из романа Ф. М. Достоевского «Игрок».
Дело происходит за границей на водах, в Швейцарии, куда прибывает русская помещица, богатая московская барыня 75 лет. Там же находятся ее родственники, которые с нетерпением ждут телеграммы о ее кончине, чтобы получить наследство. Вместо телеграммы прибывает она сама, полная жизни и анергии. Правда, она парализована, и ее уже несколько лет катают в коляске, но умирать она не собирается, а приехала посмотреть сама, что происходит в ее шумном семействе.
Между прочим, бабушка, или «la baboulinka», как ее называют на французский манер, заинтересовывается рулеткой и просит отвезти ее в игорный дом. Там она некоторое время наблюдает за игрой и просит объяснить систему ставок и выигрышей. Ей, в частности, объясняют, что если ставят на zero и выходит zero, то платят в тридцать пять раз больше.
— Как в тридцать пять раз, и часто выходит? Что ж они, дураки, не ставят?
— Тридцать шесть шансов против, бабушка.
— Вот вздор!.. Она вынула из кармана туго набитый кошелек и
взяла из него фридрихсдор. — На, поставь сейчас на zero.
— Бабушка, zero только что вышел <...> стало быть теперь долго
не выйдет. Вы много проставите; подождите хоть немного.
— Ну, врешь, ставь!
— Извольте, но он до вечера, может быть, не выйдет, вы до тысячи проставите, это случалось.
— Ну, вздор, вздор! Волков бояться — в лес не ходить. Что? проиграл? Ставь еще!
Проиграли и второй фридрихсдор; поставили третий. Бабушка едва сидела на месте, она так и впилась горящими глазами в прыгающий ... шарик. Проиграли и третий. Бабушка из себя выходила, на месте ей не сиделось, даже кулаком стукнула по столу, когда крупер провозгласил «trente six» вместо ожидаемого zero.
— Эк ведь его ! — сердилась бабушка, — да скоро ли этот зеришка проклятый выйдет? Жива не хочу быть, а уж досижу до ze'ro <...> Алексей Иванович, ставь два золотых за раз! <...>
— Бабушка!
— Ставь, ставь! Не твои.
Я поставил два фридрихсдора. Шарик долго летал по колесу, наконец стал прыгать по зазубринам. Бабушка замерла и стиснула мою руку, и вдруг — хлоп!
— Zero,— провозгласил крупье.
— Видишь, видишь! — быстро обернулась ко мне бабушка, вся сияющая и довольная.— Я ведь сказала, сказала тебе! <...> Ну, сколько же я теперь получу? Что же не выдают?...
— Делайте вашу ставку, господа — <...> возглашал крупер...
— Господи! Опоздали! Сейчас завертят! Ставь, ставь! — захлопотала бабушка, — да не мешкай, скорее, — выходила она из себя, толкая меня изо всех сил.
— Да куда ставить-то, бабушка?
— На zero, на zero! Опять на zero! Ставь как можно больше! <...> Еще! еще! еще! ставь еще! — кричала бабушка. Я уже не противоречил и, пожимая плечами, поставил еще двенадцать фридрихсдоров. Колесо вертелось долго. Бабушка просто дрожала, следя за колесом. «Да неужто она и в самом деле думает опять zero выиграть?» — подумал я, смотря на нее с удивлением. Решительное убеждение в выигрыше сияло на лице ее...
— Zero! — крикнул крупер.
— Что!!! — с неистовым торжеством обратилась ко мне бабушка.
Я сам был игрок; я почувствовал это в ту самую минуту. У меня руки-ноги дрожали, в голову ударило <...>
На этот раз бабушка уже не звала Потапыча <...> Она даже не толкалась и не дрожала снаружи. Она, если можно так выразиться, дрожала изнутри. Вся на чем-то сосредоточилась, так и прицелилась . » .
В этом ярком отрывке уже нет ни одного - слова о состояниях сознания. Богатый, психологически насыщенный образ бабушки раскрывается Ф. М. Достоевским с помощью показа исключительно ее поведения.
Здесь уже знакомые нам «горящие глаза», которыми бабушка впивается в прыгающий шарик, и отдельные жесты и движения: она стискивает руку своего попутчика, толкает его изо всех сил, бьет кулаком по столу.
Но главное — это действия бабушки. Именно они раскрывают нам ее характер. Мы видим своевольную, и в то же время по-детски наивную старую женщину: «Что ж они, дураки, не ставят?» — непосредственно реагирует она на объяснение, и потом уже никакие советы и доводы на нее не действуют. Это эмоциональная, яркая натура, легко зажигающаяся, упорная в своих желаниях: «Жива не хочу быть, а уж досижу до zero!» Она легко впадает в рискованный азарт, помните: «Она даже ... не дрожала снаружи. Она ... дрожала изнутри». Начав с одной монеты, она ставит в конце игры тысячи.
В целом образ бабушки оставляет впечатление широкой русской натуры, искренней, прямой, очень эмоциональной. Этот образ одновременно и очаровывает и взбадривает читателя. И всего этого автор достигает показом только одного — поведения своей героини.
Итак, ответим на один из поставленных ранее вопросов: что такое факты поведения?
Это, во-первых, все внешние проявления физиологических процессов, связанных с состоянием, деятельностью, общением людей, — поза, мимика, интонации, взгляды, блеск глаз, покраснение, побледнение, дрожь, прерывистое или сдерживаемое дыхание, мышечное напряжение и др.; во-вторых, отдельные движения и жесты, такие как поклон, кивок, подталкивание, сжимание руки, стук кулаком и т. п.; в-третьих, действия как более крупные акты поведения, имеющие определенный смысл, в наших примерах — просьба Пьера, приглашение князя на танец, приказы бабушки: «Ставь на zero».
Наконец, это поступки — еще более крупные акты поведения, которые имеют, как правило, общественное, или социальное, звучание и связаны с нормами поведения, отношениями, самооценкой и т. д.
В последнем примере бабушка совершает поступок, начав играть в рулетку, и играть азартно. Кстати, на следующий день она совершает еще один поступок: возвращается в игорный зал и проигрывает все свое состояние, лишая средств к жизни и себя, и своих нетерпеливых наследников.
Итак, внешние телесные реакции, жесты, движения, действия, поступки — вот перечень явлений, относимых к поведению. Все они объекты психологического интереса, поскольку непосредственно отражают субъективные состояния содержания сознания, свойства личности.
Вот к каким выводам приводит рассмотрение фактической стороны дела. А теперь вернемся к развитию науки.
Во втором десятилетии нашего века в психологии произошло очень важное событие, названное «революцией в психологии». Оно было соизмеримо с началом той самой новой психологии В. Вундта.
В научной печати выступил американский психолог Дж. Уотсон, который заявил, что нужно пересмотреть вопрос о предмете психологии. Психология должна заниматься не явлениями сознания, а поведением. Направление получило название «бихевиоризм» (от англ. behaviour — поведение). Публикация Дж. Уотсона «Психология с точки зрения бихевиориста» относится к 1913 г., этим годом и датируется начало новой эпохи в психологии.
Какие основания были у Дж. Уотсона для его заявления? Первое основание — это соображения здравого смысла, те самые, которые привели и нас к выводу, что психолог должен заниматься поведением человека.
Второе основание — запросы практики. К этому времени психология сознаний дискредитировала себя. Лабораторная психология занималась проблемами, никому не нужными и не интересными, кроме самих психологов. В то же время жизнь заявляла о себе, особенно в США. Это была эпоха бурного развития экономики. «Городское население растет с каждым годом <...> — писал Дж. Уотсон. — Жизнь становится все сложнее и сложнее <...> Если мы хотим когда-либо научиться жить совместно <...> то мы должны <...> заняться изучением современной психологии» .
И третье основание: Уотсон считал, что психология Должна стать естественнонаучной дисциплиной и должна ввести научный объективный метод.
Вопрос о методе был одним из главных для нового направления, я бы сказала даже основным: именно из-за несостоятельности метода интроспекции отвергалась идея изучения сознания вообще. Предметом науки может быть только то, что доступно внешнему наблюдению, т. е. факты поведения. Их можно наблюдать из внешней позиции, по поводу них можно добиться согласия нескольких наблюдателей. В то же время факты сознания доступны только самому переживающему субъекту, и доказать их достоверность невозможно.
Итак, третьим основанием для смены ориентации психологии было требование естественнонаучного, объективного метода.
Каково же было отношение бихевиористов к сознанию! Практически это уже ясно, хотя можно ответить на этот вопрос словами Дж. Уотсона: «Бихевиорист... ни в чем не находит доказательства существования потока сознания, столь убедительно описанного Джемсом, он считает доказанным только наличие постоянно расширяющегося потока поведения» .
Как понять эти слова Уотсона? Действительно ли он считал, что сознания нет? Ведь, по его же словам, В. Джемс «убедительно описал» поток сознания. Ответить можно так: Дж. Уотсон отрицал существование сознания как представитель научной психологии. Он утверждал, что сознание не существует для психологии. Как ученый-психолог, он не позволял себе думать иначе. То, чем должна заниматься психология, требует доказательств существования, а такие доказательства получает только то, что доступно внешнему наблюдению.
Новые идеи часто появляются в науке в напряженной и несколько загрубленной форме. Это естественно, так как они должны пробить себе дорогу через идеи, которые господствуют в настоящий момент.
В отрицании Дж. Уотсона существования сознания и выразилась такая «грубая сила» идей, которые он отстаивал. Надо заметить, что в отрицании сознания был главный смысл бихевиоризма и в этом же пункте он в дальнейшем не выдержал критики.
Итак, до сих пор мы говорили о заявлениях и отрицаниях. Какова же была положительная теоретическая программа бихевиористов и как они ее реализовали? Ведь они должны были показать, как следует изучать поведение.
Сегодня мы задавали себе вопрос: «Что такое поведение?» — и отвечали на него по-житейски. Дж. Уотсон отвечает на него в научных понятиях: «Это — система реакций». Таким образом, он вводит очень важное понятие «реакция». Откуда оно взялось, и какой смысл имело?
Дело все в том, что естественнонаучная материалистическая традиция, которую вводил бихевиоризм в психологию, требовала причинных объяснений. А что значит причинно объяснить какое-либо действие человека? Для Дж. Уотсона ответ был ясен: это значит найти внешнее воздействие, которое его вызвало. Нет ни одного действия человека, за которым не стояла бы причина в виде внешнего агента. Для обозначения последнего он использует понятие стимула и предлагает следующую знаменитую формулу: S—R (стимул — реакция).
«... Бихевиорист ни на одну минуту не может допустить, чтобы какая-нибудь из человеческих реакций не могла быть описана в этих терминах»,— пишет Дж. Уотсон .
Затем он делает следующий шаг: объявляет отношение S — R единицей поведения
и ставит перед психологией следующие ближайшие задачи:
— выявить и описать типы реакций;
— исследовать процесс их образования;
— изучить законы их комбинаций, т. е. образования сложного поведения.
В качестве общих окончательных задач психологии он намечает следующие две: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказывать поведение
(реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключать о вызвавшем ее стимуле, т. е. по S предсказывать R, а по R заключать об S.
Между прочим, здесь напрашивается параллель с В. Вундтом. Ведь он также начал с выявления единиц (сознания), поставил задачу описать свойства
этих единиц, дать их классификацию, изучить законы их связывания и образования в комплексы. Таким же путем идет и Дж. Уотсон. Только он выделяет единицы поведения, а не сознания и намеревается собирать из этих единиц всю картину поведения человека, а не его внутреннего мира.
В качестве примеров Дж. Уотсон сначала приводит действительно элементарные реакции: поднесите быстро руку к глазам — и вы получите мигательную реакцию; рассыпьте в воздухе толченый перец — и последует чихание. Но затем он делает смелый шаг и предлагает представить себе в качестве стимула новый закон, который вводится правительством и который, предположим, что-то запрещает. И вот, бихевиорист, по мнению Уотсона, должен уметь ответить, какая последует общественная реакция на этот закон. Он признается, что бихевиористам придется работать долгие и долгие годы, чтобы уметь отвечать на подобные вопросы.
Нужно сказать, что в каждой теории есть разные составные части. Например, есть постулаты — нечто вроде аксиом; есть более или менее доказанные положения; наконец, есть утверждения, основанные на одной вере. В число последних обычно входит убеждение, что данная теория может распространиться на широкую сферу действительности. Как раз такие элементы веры заключены в заявлении Дж. Уотсона о том, что бихевиористы смогут объяснить с помощью связки S — R все поведение человека и даже общества.
Рассмотрим сначала, как реализовалась программа в ее теоретической части.
Дж. Уотсон начинает с описания типов реакций. Он выделяет прежде всего реакции врожденные и приобретенные.
Обращаясь к изучению новорожденных детей, Уотсон составляет список врожденных реакций. Среди них такие, как чихание, икание, сосание, улыбка, плач, движения туловища, конечностей, головы и разные другие.
Как же расширяется поток активности, по каким законам приобретаются новые, не врожденные реакции? Здесь Уотсон обращается к работам И. П. Павлова и Б. М. Бехтерева, как раз незадолго до того опубликованным. В них содержалось описание механизмов возникновения условных, или, как они назывались в то время, «сочетательных», рефлексов. Дж. Уотсон принимает концепцию условных рефлексов в качестве естественнонаучной базы психологической теории. Он говорит, что все новые реакции приобретаются путем обусловливания.
Вспомним схему образования условного рефлекса.
Безусловный стимул (Sб) вызывает безусловную реакцию (Rб). Если безусловному стимулу предшествует действие нейтрального условного стимула (Sу), то через некоторое количество сочетаний нейтрального и безусловного стимулов действие безусловного стимула оказывается ненужным: безусловную реакцию начинает вызывать условный стимул (рис. 1).
Например, мать гладит ребенка, и у него на лице появляется улыбка. Прикосновение к коже — безусловный стимул, улыбка на прикосновение — безусловная реакция. Каждый раз перед прикосновением появляется лицо матери. Теперь достаточно одного вида матери, чтобы последовала улыбка ребенка.
А как же образуются сложные реакции? По Уотсону — путем образования комплексов безусловных реакций.
Предположим, имеется такая ситуация: первый безусловный стимул вызвал первую безусловную реакцию, второй — вторую, третий — третью. А потом все безусловные стимулы заменили на один условный стимул (А). В результате условный стимул вызывает сложный комплекс реакций (рис. 2).
Все человеческие действия и есть, по мнению Дж. Уотсона, сложные цепи, или комплексы, реакций. Если вдуматься в это его утверждение, то станет ясно, что оно абсолютно неверно. В действительности из приведенной схемы невозможно понять, как появляются новые действия человека: ведь организм по концепции Дж. Уотсона располагает только арсеналом безусловных реакций.
Один современный математик-кибернетик, М. М. Бонгардт, на этот счет замечает, что никакие раздражители и никакие их сочетания никогда бы не привели по схеме образования условных реакций, например, к тому, чтобы собака научилась ходить на задних лапах.
И в самом деле, безусловной реакцией на свет может быть мигание, на звук — вздрагивание, на пищевой раздражитель — выделение слюны. Но никакое сочетание (цепь или комплекс) подобных безусловных реакций не даст хождения на задних лапах. Эта схема не выдерживает никакой критики.
Теперь об экспериментальной программе Дж. Уотсона. Он считал, что психолог должен уметь проследить жизнь человека от колыбели до смерти.
«До смерти», по-видимому, не была прослежена бихевиористами жизнь ни одного человека, а вот к «колыбели» Дж. Уотсон обратился. Он обосновал свою лабораторию в доме ребенка и исследовал, как я уже говорила, новорожденных детей и младенцев.
Один из вопросов, который его интересовал, был следующий: какие эмоциональные реакции врожденны у человека и какие нет? Например, на что появляется страх у новорожденного ребенка? Этот вопрос особенно интересовал Дж. Уотсона, поскольку, согласно его замечанию, жизнь взрослых полна страхов.
Не знаю, действительно ли страшно было жить в те годы в Америке, но Дж. Уотсон приводит на этот счет целый перечень примеров: знакомого мужчину, который бледнеет при виде пушки; женщину, которая впадает в истерику, когда в комнату влетает летучая мышь; ребенка, который буквально парализуется страхом при виде механической игрушки. «Что же все эти страхи: врожденны или нет?» — задает себе вопрос Уотсон.
Чтобы ответить на него, он проводит в доме младенца следующие эксперименты.
Ребенок лежит на матрасике, и Уотсон неожиданно выдергивает из-под него этот матрасик. Ребенок раздражается криком, несмотря на то, что утешительница-соска находится у него во рту. Итак, потеря опоры — первый стимул, который вызывает безусловную реакцию страха.
Следующая проба: около кроватки навешивается железный брусок, по которому экспериментатор, Уотсон, бьет изо всех сил молотком. У ребенка прерывается дыхание, он резко всхлипывает и затем разражается криком. Таким образом, на громкий неожиданный звук следует та же реакция испуга. Вот два безусловных стимула, которые вызывают реакцию страха, других же таких стимулов Уотсон не находит.
Он перебирает разные «стимулы», например устраивает перед ребенком на железном подносе костер — никакого страха!
Ребенку показывают кролика — он тянется к нему ручками.
Но может быть есть врожденный страх перед мышами? Пускают вблизи ребенка белую мышку — не боится.
Может быть, кролика и мышки ребенок не боится потому, что они пушистые, приятные? Дают ему в руки лягушку — с удовольствием ее исследует!
У многих животных есть врожденный ужас перед змеями. Дают ребенку змееныша (неядовитого, конечно) — никакого страха; опять интерес и удовольствие! Подводят большую собаку, голова которой размером чуть ли не со всего ребенка, — он очень добродушно тянется к ней. Итак, никаких страхов.
Но Дж. Уотсон продолжает свои опыты, с целью показать, как образуются все эти страхи, которые одолевают взрослых.
Сидит ребенок, играет в кубики. Экспериментатор помещает стальной брусок сзади него. Сначала показывают ребенку кролика — тот тянется к нему. Как только ребенок прикасается к кролику, Уотсон резко бьет молотком по бруску. Ребенок вздрагивает и начинает плакать. Кролика убирают, дают кубики, ребенок успокаивается.
Снова вынимают кролика. Ребенок протягивает к нему руку, н о не сразу, а с некоторой опаской. Как только он прикасается к кролику, экспериментатор снова бьет молотком по бруску. Снова плач, снова успокаивают. Снова извлекают кролика — и тут происходит нечто интересное: ребенок приходит в беспокойство от одного вида кролика; он поспешно отползает от него. По мнению Уотсона, появилась условная реакция страхах
В заключение Дж. Уотсон показывает, как можно излечить ребенка от нажитого страха.
Он сажает за стол голодного ребенка, который уже очень боится кролика, и дает ему есть. Как только ребенок прикасается к еде, ему показывают кролика, но только очень издалека, через открытую дверь из другой комнаты,— ребенок продолжает есть. В следующий раз показывают кролика, также во время еды, немного ближе. Через несколько дней ребенок уже ест с кроликом на коленях. .
Надо сказать, что бихевиористы экспериментировали в основном на животных. Они это делали не потому, что их интересовали животные сами по себе, а потому, что животные, с их точки зрения, обладают большим преимуществом: они «чистые» объекты, так как к их поведению не примешивается сознание. Получаемые же результаты они смело переносили на человека.
Например, обсуждая проблемы полового воспитания ребенка, Дж. Уотсон обращается к экспериментам на крысах.
Эти эксперименты состояли в следующем. Брался длинный ящик; в один конец отсаживался самец, в другой — самка, а посередине на полу были протянуты провода с током. Чтобы попасть к самке, самец должен был пробежать по проводам. В экспериментах мерили, какую силу тока он выдержит и побежит, а перед какой отступит. А потом сделали наоборот: отсадили самку и стали смотреть, какую силу тока преодолеет она. Оказалось, что самки бежали при токе большей силы. На основе этого маленького «урока биологии» Дж. Уотсон предостерегает матерей от ошибочного мнения, что их девочки не интересуются мальчиками .
Скажу несколько слов о дальнейшем развитии бихевиоризма. Довольно скоро стала обнаруживаться чрезвычайная ограниченность схемы S—R для объяснения поведения: как правило, «5» и «R» находятся в таких сложных и многообразных отношениях, что непосредственную связь между ними проследить не удается. Один из представителей позднего бихевиоризма Э. Толмен ввел в эту схему существенную поправку. Он предложил поместить между S и R среднее звено, или «промежуточные переменные» (V), в результате чего схема приобрела вид: S—V — R. Под «промежуточными переменными» Э. Толмен понимал внутренние процессы, которые опосредствуют действие стимула, т. е. влияют на внешнее поведение. К ним отнес такие образования, как «цели», «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» (образы ситуаций) и т. п. Хотя промежуточные переменные были функциональными эквивалентами сознания, вводились они как «конструкты», о которых следует судить исключительно по свойствам поведения.
Например, о наличии цели у животного, согласно Э. Толмену, можно говорить в том случае, если животное: во-первых, обнаруживает поисковую активность, пока не получит определенный объект; во-вторых, при получении объекта прекращает активность; в-третьих, при повторных пробах находит к объекту путь быстрее. Итак, по перечисленным признакам можно сказать, что получение данного объекта составляло намерение, или цель, животного. Признаки же эти есть не что иное, как свойства поведения, а к сознанию обращаться нет никакой необходимости.
Новый шаг в развитии бихевиоризма составили исследования особого типа условных реакций (наряду с «классическими», т.е. павловскими), которые получили название инструментальных (Э. Торндайк, 1898) или оперантных (Б. Скиннер, 1938).
Явление инструментального, или оперантного, обусловливания состоит в том, что если подкрепляется какое-либо действие индивида, то оно фиксируется и затем воспроизводится с большими легкостью и постоянством.
Например, если лай собаки регулярно подкреплять кусочком колбасы, то очень скоро она начинает лаять, «выпрашивая» колбасу.
Прием этот давно знаком дрессировщикам, а также практически освоен воспитателями. В необихевиоризме же он впервые стал предметом экспериментально-теоретических исследований. Согласно теории бихевиоризма, классическое и оперантное обусловливания являются универсальными механизмами научения, общими для животных и человека. При этом процесс научения представлялся как происходящий вполне автоматически: подкрепление приводит буквально к «закреплению» в нервной системе связей и успешных реакций независимо от воли, желания или какой-либо другой активности субъекта. Отсюда бихевиористы делали далеко идущие выводы о том, что с помощью стимулов и подкреплений можно «лепить» любое поведение человека, «манипулировать» им, что поведение человека жестко детерминировано, что он в какой-то мере раб внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.
Все эти выводы в конечном счете были следствиями игнорирования сознания. «Неприкасаемость» к сознанию оставалась основным требованием бихевиоризма на всех этапах его развития.
Надо сказать, что это требование рухнуло под влиянием жизни. Американский психолог Р. Хольт в 60-х гг. нашего века опубликовал статью под названием «Образы: возвращение из изгнания», в которой он, рассматривая возможность появления в условиях космического полета иллюзий восприятия, писал: «...на практичных людей едва ли произведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это «менталистские феномены» и их нельзя экспериментально исследовать на животных... теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации».
Таким образом, даже в американской психологии, т. е. на родине бихевиоризма, в последние десятилетия была понята необходимость возвращения к сознанию, и это возвращение состоялось.
Несколько заключительных слов о бихевиоризме.
Важными заслугами бихевиоризма явились следующие. Во-первых, он внес в психологию сильный материалистический дух, благодаря ему психология была повернута на естественнонаучный путь развития. Во-вторых, он ввел объективный метод — метод, основанный на регистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психологии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс исследуемых объектов; стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиористкого направления были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков и др.
Но основной недостаток бихевиоризма, как я уже подчеркивала, состоял в недоучете сложности психической деятельности человека, сближении психики животных и человека, игнорировании процессов сознания, высших форм научения, творчества, самоопределения личности и т. п.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему