Распад СССР вызвал центробежные тенденции и в церкви. На территории бывших союзных республик начали создаваться (нередко при поддержке властей) независимые от Русской Православной Церкви церковные структуры. В конфликтных условиях произошло фактическое отделение от Русской Православной Церкви некоторого числа приходов на Украине и образование на их основе Украинской Православной Церкви (Киевский Патриархат). В Молдавии часть приходов перешла в юрисдикцию Румынской Патриархии. В Эстонии часть приходов также вышла из-под юрисдикции Московского Патриархата, приняв покровительство Константинопольского патриарха.
Полный статус юридического лица был обретён Русской Православной Церковью 30 мая 1991, когда Министерством юстиции РСФСР был зарегистрирован Гражданский устав Русской Православной Церкви, одобренный Священным Синодом 31 января того же года, что стало возможным с изменением законодательства о свободе совести и религиозных организациях в СССР. До того, правовой статус РПЦ регулировался Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 года, изданным на основании Декрета СНК РСФСР от 20 января 1918 Об отделении церкви от государства и школы от церкви.
Архиерейские соборы 1990, 1992, 1994, 1997, 2000, 2004, 2008 гг.
В первой половине 1990-х в московской церковной среде остро протекала дискуссия, часто приводившая к конфликтным ситуациям, вокруг вопроса о использовании русского языка в богослужении, во главе сторонников которого стояли священник Горгий Кочетков, председатель Российского библейского общества С. Аверинцев, искусствовед А.М. Копировский. Церковь не признала возможность введения русского языка.
К середине 1990-х годов РПЦ в целом осознала ограниченность масштабов религиозного бума, охватившего советское/российское общество в 1988--1993 годах. Несмотря на продолжающийся рост числа храмов, стабилизировалось количество прихожан. Толпы, стоящие в праздники возле храмов в 1991 году, к 1994-му почти рассосались. Средства, поступающие от предприятий и частных предпринимателей на реконструкцию, сократились. Однако если деньги еще можно было найти, задействовав «административный ресурс» в обмен на демонстрацию лояльности и поддержку на выборах (пик прямых инвестиций из местных бюджетов в строительство и реконструкцию храмов пришелся на 1995--1997 годы), то людей в Церкви начинало не хватать. А также кто-то должен был содержать храмы и священников. Найти спонсоров на покрытие текущих расходов было гораздо сложнее, чем на строительство. Первоначально ответственность за падение интереса к Церкви была возложена на сложнее, чем на строительство. Первоначально ответственность за падение интереса к Церкви была возложена на «сектантов», в чем были едины и воцерковленные, и иерархия.
Принятие в 1997 году новой редакции Закона «О свободе совести и о религиозных организациях» и особенно его преамбулы, неофициально утвердившей в России список традиционных конфессий, вкупе с активно применявшимися с 1993--1994 годов подзаконными «практическими» мерами по ограничению их деятельности (административные запреты на аренду залов в светских учреждениях, визовые проблемы у иностранных проповедников, отказы в регистрации новых общин) и пропагандистской кампанией в некоторых СМИ, было направлено именно на сокращение числа прихожан у «сектантов», будто бы уводивших беспутных «овец» у подрастерявшихся за советский период православных пастырей.
Конец 1990-х годов ознаменовался для РПЦ постепенным осознанием того факта, что борьба с «сектанством», конечно, помогает давить религиозных конкурентов, но сама по себе не прибавляет прихожан. Во-первых, «сектанты» проявили упорство в отстаивании своих убеждений -- количество вернувшихся в РПЦ инаковерующих по-прежнему минимально, а во-вторых, православные по рождению «овцы», даже не слыша заглушенного сектантского «манка», не стремятся вернуться к вере предков.
Попытки изменить эту ситуацию с помощью миссионерских акций самой РПЦ, начавшихся в 1996 году и относительно заметных до 2001 года, также не привели к успеху.
Поэтому на рубеже 1990--2000-х годов Церковь конкретизировала свои требования к государству. Если раньше главным пожеланием было принятие «антисектантских» мер и дача денег «вообще» на восстановление всего и вся, то повестка дня на 2000-е была определена в трех направлениях: создание церковного телеканала, введение института штатных (то есть оплачиваемых из бюджета) священников в социальных учреждениях (тюрьмах, больницах и, в первую очередь, армии) и, наконец, ставшее главной целью внедрение «Закона Божьего» под тем или иным приемлемым для светского уха названием в средние школы. Дети и подростки, как наиболее внушаемая и в то же время массовая категория, интересовали Церковь, а православность бывшего министра образования Филиппова и некоторых его подчиненных внушала надежду на успех дела и заставило в итоге заняться именно им.
В конце 1990-х -- первой половине 2000-х годов основной проблемой Церкви стала не борьба за новых прихожан, а разбирательства среди старых -- как воцерковленных, так и духовенства. Еще в 1990 году первые практические шаги новоизбранного Патриарха Алексия II подтвердили сохранение им курса, определенного во второй половине 1940-х архитектором современной Церкви -- Патриархом Алексием I. Тот был сторонником передачи решения всех принципиальных вопросов церковной жизни в руки элитарной прослойки -- епископата, формирующегося в первую очередь из монашествующих, авторитарного стиля управления Церквью и выстраивания жесткой иерархической пирамиды: Синод -- епископы -- духовенство -- миряне. И никакой внутрицерковной демократии, никакой выборности (за исключением Патриарха), никакого отчета «пастырей» перед «овцами» (в том числе, Синода перед епископатом).
Как говорилось выше, к середине 1990-х в РПЦ закончился период экстенсивного роста (в первую очередь, числа приходов, достигавшего порой 30% в год) и началась некоторая стабилизация. Тут же проявилась старая проблема во взаимоотношениях между епископатом и духовенством. Духовная власть, не сдерживаемая более контролем со стороны власти светской, начала делать то, что считала нужным. Бесконечные перемещения священников внутри епархии с прихода на приход, финансовые поборы, мягко говоря, нецерковное поведение некоторых архиереев, не говоря уж о хамстве и грубости в отношении подчиненных, -- злили священников и вызывали недовольство мирян.
Благодаря межрегиональным связям между духовенством, а также некоторым православным СМИ многим в церковном народе стало понятно, что данные явления носят системный характер и исправление Священным Синодом некоторых особо критических случаев не меняет ситуацию в целом. Однако для большинства недовольных было немыслимо обвинить епископат в авторитарных тенденциях и потребовать большей церковной демократии и контроля низов над верхами. Уроки начала ХХ века, когда подобные лозунги привели не только к Собору 1917--1918 годов, но и к формированию позорного, подконтрольного власти обновленческого движения, были крепко заучены новой оппозицией, большинство которой декларировало монархические убеждения.
В 1996--1997 годы эта оппозиция, коллективным организатором и вдохновителем которой становится редакция вкладки к популярной у мятежников 1993-го газеты «Советская Россия» -- «Русь православная», формулирует лозунги, критикующие руководство Церкви с «правых» позиций. Системный кризис в Церкви, по мнению оппозиции, надо преодолевать за счет чистки Священного Синода, а также значительной части епископата от предателей, пытающихся продать Церковь католикам и протестантам в рамках «экуменического движения». Обвинения в экуменизме -- межцерковном сотрудничестве, не вызывавшем ранее внутри Церкви серьезных возражений, -- стали для стремительно формирующейся церковной оппозиции ярлыком, отделяющим «плохих» епископов от «хороших».
Попутно оппозиция требовала очистить Церковь от либеральных (по политическим и церковным взглядам) священников и мирян, прервать всякое сотрудничество с западными христианами. Новая оппозиция видела будущую Церковь как собрание единомышленников -- не только в религиозном, но и в политическом отношении.
Требования политизированного околоцерковного актива не стали бы такой проблемой, если бы они не опирались на молчаливую (а порой и гласную, и материальную) поддержку значительной части духовенства, а также позицию большинства известных духовников. Находящиеся, в основном, в монастырях старцы и старицы, руководящие нередко весьма широко раскинутыми сетями духовных детей (в числе которых были и директора крупных компаний или деканы факультетов), и раньше довольно критически относились к экуменической деятельности. Кроме того, духовники (весьма часто -- выпускники Московских духовных школ) находились в оппозиции к занимавшимся «экуменизмом» работникам Отдела внешних церковных связей (ОВЦС) -- как правило, выпускникам Ленинградских школ -- не только по идейным, но и по практическим мотивам. В 1960--1980-е годы работники ОВЦС гораздо чаще становились епископами и получали иные завидные административные должности, нежели насельники монастырей, пусть даже очень популярные в церковном народе.
В результате уже в середине 1990-х годов внутри Церкви образовалась широкая коалиция недовольных: обиженные приходские священники; целые монастыри, находящиеся под неформальным покровительством оппозиционных духовников; общественно-политические организации; практически все популярные среди православных околоцерковные (да и церковные) СМИ.
Вторым шагом руководства Церкви стал тихий раздел власти с умеренными оппозиционерами и осторожное отделение радикальных «козлищ» от пасомого стада. В Москве к руководству епархией (а также Учебным комитетом Московской Патриархии) пришла наиболее влиятельная в организационном и идейном отношении фундаменталистская группа -- корпорация преподавателей Православного Свято-Тихоновского богословского института (ПСТБИ). Большинство оппозиционных архиереев получили повышение в сане -- из епископов стали архиепископами, из архиепископов -- митрополитами. Как правило, после этого их риторика становилась существенно мягче. Другие оппозиционные архиереи, наоборот, перешли в разряд героев желтых изданий, повествующих об их любовных и финансовых «подвигах», и были вынуждены с позором уйти за штат. Многим и по сию пору памятен освещавшийся на страницах центральной прессы скандал в Екатеринбургской епархии (1999 год), где значительная группа духовенства обвинила архиерея (доселе прославившегося разве что сожжением «еретических» книг западных православных богословов) в гомосексуализме и поборах. Проведенная по всем законам популярных в то время «войн компроматов» (включая пикеты и создание информационных сайтов, посвященных конфликту) кампания закончилась вынужденным уходом архиерея «по болезни».
В-третьих, аккуратно и очень медленно изменилась кадровая политика. Если в 1991--1997 годах епископами становились, в основном, насельники фундаменталистских монастырей и консервативное провинциальное духовенство, то с 1998 года ровно половина новых хиротоний приходится на учеников и сотрудников постоянных членов Священного Синода и их единомышленников с экуменическим прошлым. К 2000 году активизировали свою работу общецерковные комиссии: богословская и по канонизации святых. Они стали давать членам Синода (и шире представлять церковной публике) относительно либеральное, по церковным меркам, обоснование современных социальных явлений, что служило хорошей аргументацией в спорах с монашествующими фундаменталистами. В работу этих комиссий оказались вовлечены не слишком до того известные публике, хорошо образованные православные либералы.
В-четвертых, церковная власть начала перехват у лидеров внутрицерковной оппозиции их лозунгов, в частности самого главного -- первенства в борьбе с католиками. Вместо деклараций, в которых были сильны фундаменталисты, не имевшие особых возможностей для практического воплощения собственных идей, руководство РПЦ занялось последовательным идейным и организационным противодействием Ватикану.
Дела католической церкви в России шли не слишком успешно. Имеющиеся двести приходов в большинстве своем дышали на ладан. Весьма скромная миссионерская деятельность трех сотен католических монашествующих, разбросанных по огромной территории, и вовсе была впустую, особенно на фоне успехов протестантов и роста православной инфраструктуры. Тем не менее, против католиков было выдвинуто обвинение в «духовной агрессии» и «прозелитизме», что подразумевало «спланированную кампанию» по принудительному обращению населения России и других стран СНГ в католичество. Жесткие заявления особенно усилились после визитов Папы в государства СНГ и принятия Ватиканом решения об образовании нескольких новых епархий на территории России, Казахстана и Украины.
При этом ОВЦС, ставший во главе борьбы с прозелитизмом, не желал терять выгодные во всех отношениях связи с католическими епархиями Европы. Внутри России и других стран СНГ он занимался борьбой с «католической агрессией» как таковой. За пределами постсоветского пространства речь шла о нетактичных и недружелюбных шагах Ватикана, но не о конфликте с католичеством. В результате все свелось к многочисленным грозным заявлениям и обвинениям, а также к лишению российских виз нескольких постоянно проживавших в России католических священников и одного епископа. К 2005 году и это постепенно сошло на нет. После избрания нового Папы и -- что не менее важно -- затухания активности внутрицерковной оппозиции, ОВЦС возобновил взаимоотношения с Ватиканом по различным направлениям. Тем более подавляющая часть российского общества и политико-экономической элиты не восприняла лозунг борьбы с католиками как актуальную задачу. Наоборот, по данным ФОМ, число симпатизирующих католической церкви за 2000--2005 годы выросло с 16% до 30%, а число противников уменьшилось с 9% до 5%.
Раскол внутрицерковной оппозиционной коалиции стал очевиден в 2000--2001 годах. Летом 1999 года Священный Синод внезапно решил отменить намеченный на юбилейный 2000-й Поместный собор. На нем должна была собраться «вся полнота Церкви» -- епископы, по одному делегату от мирян и священников каждой епархии, представители всех монастырей и учебных заведений. Церковные оппозиционеры довольно наивно надеялись, что архиереи могли услышать голос церковного народа и пойти на какие-то уступки. Синод, впрочем, решил не рисковать и вместо Поместного собора (в нарушение существующего Устава РПЦ) был проведен Архиерейский.
Однако принятые на нем решения по ограничению влияния духовенства и мирян (об этом ниже) не вызвали серьезных протестов. Предпринятыми в конце 1990-х годов мерами Священному Синоду удалось «разоружить» почти всю верхушку оппозиции (во всяком случае, среди епископата и московского духовенства), так что новые инициативы и лозунги «антиархиерейского движения» (термин мой) встречали все более солидарный отпор церковной элиты.
Характерным примером этого стала история с введением индивидуальных налоговых номеров (ИНН) в Украине и России в 2000--2002 годах. Фундаменталисты усматривали в этом административно-учетном действии присвоение «числа дьявола» и обвиняли руководство Церкви (отказывающееся присоединиться к их протестам) в сговоре с глобализирующимся и безбожным государством. Несмотря на то что антиархиерейское движение под лозунгом «Жизнь без ИНН» смогло мобилизовать на борьбу с епископатом значительное количество монашествующих, священников и мирян, Синоду удалось договориться и с рядовыми архиереями, и с большинством влиятельных духовников. На специально созванном совещании общецерковной Богословской комиссии ИНН был признан не имеющим отношения к вопросам веры, а рядовым верующим была предоставлена возможность самим определяться -- «брать» его или «не брать».
Существенно меньший масштаб имели такие инициативы антиархиерейского движения, как борьба с новыми российскими паспортами, призывы канонизировать Ивана Грозного, Григория Распутина, Игоря Талькова и других «патриотических» персонажей русской истории. Лавирование и терпение Священного Синода, интеграция большинства лидеров движения в «церковную власть» (чего они -- возможно, не отдавая себе отчета -- добивались с самого начала), примирение большей части священников и мирян с существующим порядком отношений с епископатом, подорвали мощь антиархиерейского движения и маргинализировали оставшихся в нем лидеров и активистов. Их попытка провести альтернативный Архиерейскому собор в 2004 году продемонстрировал слабость движения и отсутствие в нем заметных в церковной жизни фигур, а вместе с тем -- наличие излишне большого количества уже чисто политических активистов. Подъем политического русского национализма в современный период предоставлял им все новые площадки для самовыражения, где не надо было сковывать себя условностями церковного этикета и иметь пусть и формальных, но все же духовных начальников. Пути Церкви и политических маргиналов с националистическими убеждениями на этом этапе вновь начали расходиться.
Стало ясно, что представления о том, что Церковь должна активно работать с обществом и учитывать изменения в общественной жизни, с пониманием относиться к проявлениям современной культуры и пытаться найти и развить в них христианский подход к жизни, -- не есть греховное нарушение богоустановленного миропорядка, покушение на административное устройство Церкви, происки католиков и евреев. Комплекс порожденных фундаменталистами идей, доминировавших во внутрицерковном дискурсе в 1995--2002 годах, оказался отвергнут большой группой молодых, по церковным меркам (до 50 лет), епископов, священников, богословов и работников церковных СМИ. Они стали выступать с концепцией «молодой Церкви» (термин мой), то есть говорить о необходимости дальнейшего привлечения в Церковь образованной и успешной современной городской молодежи, об использовании для этого понятного ей языка и новых миссионерских и катехизаторских методов работы. Наглядно противоречия между «молодой Церковью» и консервативно-фундаменталистским большинством проявились в развернувшейся в 2004--2006 годах в церковных СМИ (а также, естественно, на Интернет-форумах и в блогах) полемике вокруг проповеди священника на рок-концерте.
Алексий II, выросший в семье активиста Русского студенческого христианского движения в довоенной Эстонии, лучше многих понимает комплекс идей, продвигаемых «молодой Церковью». Оторваться от «бабушкиного» православия советского периода, сделать Церковь привлекательной для молодых, образованных и богатых невозможно без разработки новых методов работы, вовлечения «номинально православного» большинства населения России в ее жизнь. А это невозможно, пока среднее звено Церкви, духовенство, представляет собой собрание малообразованных -- и по светским, и по церковным меркам -- людей, значительная часть которых находится в резкой оппозиции ко всему мирскому. Призывы Патриарха к духовенству повышать образовательный уровень и быть более открытым к не слишком верующим людям, раздающиеся ежегодно на епархиальном собрании Москвы, становятся все жестче. Но только с маргинализацией «антиархиерейского движения» и появлением «молодой Церкви» появилась реальная возможность начать реализацию требований Патриарха.
При этом центральное отличие «молодой Церкви» от церковных либералов состоит в жесткой националистической и антизападной позиции движения в политической сфере. В историческом контексте она более всего похожа на эмигрантские молодежные объединения 1930-х годов, а в нынешней политической сфере в большей степени ориентируется на партию «Родина» варианта 2003--2005 годов. То есть, с одной стороны, ее участники считают необходимым скрывать свой антисемитизм (и даже допускают в свой круг полуевреев), а с другой -- вполне разделяют мнение о необходимости ограничений для инородцев, не желающих становиться православными. И считают необходимым бороться с политическим и экономическим влиянием Запада на жизнь нации.
В конце 1990-х годов руководство Церкви достаточно четко осознало ограниченность возможностей той социальной конструкции, которую они имеют честь возглавлять. Эйфория религиозного бума рубежа 1980--1990-х годов с массовым обращением населения и возвращением храмов закончилась, эпоха прямого государственного субсидирования восстановления церковной инфраструктуры очевидным образом подходила к концу. Восстановления Церкви в дореволюционном блеске и величии не получалось. Из области замыслов, замаха, потенциальных возможностей дело устроения Церкви переходило к решению конкретных вопросов в четко определенных сферах.
В рамках общего процесса социально-экономических изменений на постсоветском пространстве на рубеже 1990--2000-х годов перед всеми социальными акторами стал важнейший вопрос о юридическим оформлении прав на имеющуюся в их распоряжении собственность, а также о возможности расширения прав на собственность, не имеющую эффективного хозяина (в первую очередь, государственную).
Церковь не обошла общая тенденция. Представляя в экономическом плане корпорацию с тысячами самостоятельных агентов -- юридических и физических лиц, РПЦ как религиозная организация управлялась по собственному Уставу, который был принят еще в 1988 году -- в другую эпоху. При его создании, например, невозможно было предположить массовый выход общин (и даже целых епархий) из состава Церкви и возникающие при этом вопросы передела имущества.
Кроме того, проблема возвращения Церкви конфискованного большевиками имущества породила целый комплекс вопросов и предоставила заманчивые возможности. Например, священник создавал из десятка поклонниц общину, затем добивался от властей передачи храма в центре города, а потом начинал себя чувствовать независимо и -- в случае попыток контроля со стороны церковной власти (епархиального управления) -- заявлял о готовности перейти в состав другого религиозного объединения (например, РПЦЗ). Такие конфликты нередко разрешались не очень законными силовыми методами -- порой мобилизованные епархиальным управлением священники и семинаристы штурмом брали храмы. Но конфликты эти могли и не разрешаться, если прихожан храма было много и они проявляли упорство.
Но и этого епископату показалось недостаточным для надлежащего контроля над «своенравным» духовенством и прихожанами. И потому в РПЦ началась эпоха «подворий». Новые храмы начали открываться, а старые --
перерегистрироваться в качестве «подворий» -- то есть филиалов епархиальных управлений или крупных (в первую очередь ставропигиальных, то есть подчиняющихся лично Патриарху) монастырей. В Москве, например, статус Патриаршего подворья имеет почти четверть храмов от числа приходских, а с учетом кафедральных соборов, монастырских храмов (опять же подчиняющихся Патриарху) и монастырских подворий -- действующих храмов с особым церковно-административным статусом (252) в столице почти столько же, сколько приходских (298). На подворьях священник выполняет функции распорядителя, приходское собрание как таковое отсутствует, финансы храма контролируются бухгалтером епархиального управления.
Другим важным вопросом 2000-х годов оказался вопрос о земле и стоящей на ней (и некогда принадлежащей Церкви) недвижимости, которая не относится к числу зданий, построенных для религиозных нужд. Земля стала «горячим» товаром и в городах, и на селе. При этом Церковь оказалась в числе тех субъектов экономики, кто мог не только закрепить имеющиеся права на ту землю, где стоят храмы, но и бесплатно получить еще толику. Первые запросы лоббистов экономических интересов РПЦ в 2002 году касались возвращения ей всего объема церковных земель дореволюционного времени, то есть миллионов гектаров. В случае принятия конкретного политического решения оно должно было обосновываться срочно созданной к избранию президентом Владимира Путина Историко-правовой комиссией, во главе с бывшим начальником Хозяйственного управления МП митрополитом Воронежским Мефодием (Немцовым).
В действительности в деревне местные власти и сельхозпредприятия охотно отдают местному храму в пользование земельные участки (в том числе, крупные). Известны даже несколько случаев, когда монастыри получали значительные объемы земли под организацию сельхозпредприятий. Инициатива о бесплатной передаче Церкви большого массива земель, озвученная председателем комитета Совета Федерации по аграрной политике Иваном Стариковым, не встретила поддержки ни федеральных, ни региональных властей. Еще прохладнее было отношение властей городских, которые уже столкнулись с «нецелевым» использованием полученной Церковью собственности и реально представляли, что будет происходить, в случае возвращения в собственность Церкви земельных участков и тем более домов в центре городов. В Москве благодаря поддержке Церкви даже появился адвокат, специализующийся на захвате зданий храмов и прихрамовых территорий, и ему явно было бы где развернуться, если бы власть в данном вопросе дала слабину.
Ограниченность ресурсов не слишком способствует сбору Церковью средств на проведение необходимой для ее развития деятельности в миссионерской и катехизаторской сферах, не говоря уже об ожидаемых обществом социальных программах. И приходской, и епархиальный менеджмент распоряжается не столь большими суммами. Они тратятся весьма произвольно, в том числе на хорошую жизнь самих священников (о чем опять же ежегодно на епархиальном собрании говорит Патриарх), что позволяет поддерживать лишь небольшие церковные проекты -- как, например, епархиальную газету.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему