Первые научные исследования Волго-Уральского региона.

Деятельность Оренбургской экспедиции в XVIII веке. Социально-политические условия организации Оренбургской научной экспедиции XVIII века. Деятельность  В.Н. Татищева и П.И. Рычкова  по изучению культуры Волго-Уральского региона. Исследования традиционной культуры народов региона в трудах участников научной («академической») Оренбургской экспедиции 1768-1774 гг.: «Путешествие по разным провинциям Российской империи» П.С. Палласа, «Дневные записки путешествия по провинциям Российского государства» И.И. Лепехина, «Описание всех в Российском государстве обитающих народов» И.Г. Георги.

XVIII век стал для нашей страны временем “закрепления окраин”. Одним из оказавших наиболее значительное влияние на дальнейшую историю России моментов в этом процессе явилось освоение и “закрепление” Оренбургского края. Именно с целью скорейшего вхождения края в состав Российской империи была создана Оренбургская экспедиция, “для XVIII в. отправной и самый яркий по своему драматизму эпизод расширения пределов Российского государства и продвижения его населения в юго-восточном направлении”. Усилиями, главным образом, основателя и первого начальника Оренбургской экспедиции И.К. Кирилова, его преемников на этом посту В.Н. Татищева, В.А. Урусова, первого оренбургского губернатора И.И. Неплюева “дикий и непокорный” до этого край был приведен “под власть скипетра Российского”. Но перечень “устроителей и радетелей края Оренбургского” не был бы полным без упоминания еще одной, несомненно, выдающейся для своего времени личности – Петра Ивановича Рычкова (1712-1777 гг.).

Прибыв в край в качестве бухгалтера Оренбургской экспедиции, Рычков находился в нем уже постоянно до самой смерти, т.е. прожил здесь около 43 лет, лишь наездами бывая в Санкт-Петербурге и Москве. С самого начала своей службы в составе экспедиции способный и энергичный юноша быстро привлек к себе внимание начальства, оказавшись чрезвычайно полезным и нужным. В дальнейшем начинается стремительный карьерный рост П.И. Рычкова, характеризующийся усложнением поручаемых ему задач и расширением сферы его деятельности в Оренбургском крае. С 1743 г. он получил официальное назначение заниматься “секретными и заграничными делами” в администрации края. С 1752 по 1759 гг. Рычков занимал высокую должность товарища при губернаторе, а затем после примерно 11-летнего перерыва, вызванного ухудшившимся состоянием здоровья и дел “домашней экономии”, вновь вернулся на службу в качестве правителя Главного Оренбургского соляных дел правления. Почти одновременно с этим, в 1775 г., главнокомандующий в Оренбургской, Казанской и Нижегородской губерниях, граф П.И. Панин в соответствии с указом Сената определил Рычкова “сверх порученного…соляных дел правления…в учрежденную от него при Оренбургской губернии иноверческую и пограничную экспедицию сочленом губернаторским”. Наконец, в марте 1777 г., незадолго до своей смерти, Рычков был назначен главным командиром Екатеринбургского заводского правления .

Таким образом, Петр Иванович Рычков на протяжении долгого времени (свыше 30 лет) находился у организации управления Оренбургским краем, действуя на первых порах, как талантливый исполнитель, а затем проявил себя и как не менее талантливый руководитель, чьи заслуги были признаны и отмечены самодержавной властью. Однако, в силу сложившихся обстоятельств современному исследователю он известен, прежде всего, как ученый, изучавший историю, этнографию, экономику Оренбургского края, как автор прославивших его “Истории Оренбургской” и “Топографии Оренбургской губернии”, как активный участник Вольного Экономического Общества и первый член-корреспондент Академии Наук. Вместе с этим мы помним его еще и только как помощника других выдающихся деятелей, только как успешного и расторопного исполнителя чужой воли, что невольно умаляет его собственные заслуги. Самостоятельная деятельность Рычкова, мероприятия, проводившиеся по его инициативе и под его контролем для скорого освоения и “закрепления” Оренбургского края, остались недостаточно исследованными в историографии. Настоящий доклад имеет целью в некоторой степени исправить создавшуюся ситуацию. За хронологические рамки нами выбраны 1770-1777 гг. – т.е. время наибольшей независимости Рычкова в своих действиях, время осуществления им наиболее важных мероприятий, как главы Оренбургского соляных дел правления.

В конце 1769 г. П.И. Рычков “вступил в приготовление соляных учреждений”. Главной задачей нового правителя было определено “отправление Илецкой соли внутрь Империи перед прежними годами в наибольшем количестве” . Интересы государства требовали для получения максимально высокого дохода постоянного увеличения вывоза илецкой соли за пределы Оренбургского края. Парадокс заключался в том, что наиболее доходным являлся вывоз соли в “волжские города”, - Нижний Новгород, Кострому, Ярославль, - но именно его осуществление проходило сложнее всего. Требуемая центральными властями организация постоянных соляных поставок за пределы края осуществлялась нерегулярно, от случая к случаю. Постройка подрядчиком, коллежским советником С. Тетюшевым в 1766 г. соляной пристани (Ашкадарской) на р. Белой не улучшила ситуацию.

Сразу после своего вступления в должность П.И. Рычков осуществил ряд мер, конечной целью которых было исправление создавшегося положения, налаживание бесперебойных поставок соли за пределы края:

I. Организация строительства соляных пристаней. Зима 1769-1770 г. прошла для Рычкова в постоянных разъездах . Кропотливый труд и прилагаемые усилия оказали самое положительное влияние: уже в феврале 1770 г. вновь начала действовать до этого заброшенная Бугульчанская пристань , а с лета 1770 г. началось отправление соли с еще одной пристани, также находившейся на р. Белой, с Уфимской . На р. Каме велось строительство соляной пристани и “соляных магазейнов” в “экономическом селе Бетки”, местоположение которых было определено Рычковым в январе 1770 г. . Результатом постройки и организации интенсивного режима работ пристаней явилось увеличение объемов вывозимой соли и, соответственно, увеличение доходов казны.

II. Усовершенствование поставок соли с месторождения, как на пристани, так и в отдельные крепости и “жительства” Оренбургского края. По инициативе Рычкова все служащие, отвечавшие за организацию развозов соли в Оренбурге и на местах, получили строжайшее предписание “…с соляными повозщиками и со всеми работными людьми…поступать справедливо и безпристрастно…”. Помимо этого, был ужесточен контроль за тептярями, использовавшимися в перевозках соли с илецкого месторождения на соляные пристани: им было запрещено нанимать к этим поставкам других жителей края .

III. Восстановление системы соляного дела в крае после событий 1773-1775 гг. Тщательно отлаживаемая, годами создававшаяся система добычи и поставок илецкой соли рухнула почти в одночасье, в результате событий Крестьянской войны 1773-1775 гг.: многие соляные магазины (склады) и лавки были разграблены или сожжены, также пострадали и соляные пристани. В феврале 1774 г. пугачевским атаманом Хлопушей была захвачена построенная при месторождении крепость, Илецкая Защита. Уходя из крепости, Хлопуша забрал всех находившихся там “у рубки соли” ссыльных “в армию к государю Петру Федоровичу”. Даже в конце 1776 г. Оренбургское соляных дел правление получало донесения от командования Илецкой Защиты, что находившиеся в крепости ссыльные в большинстве своем “…стары, дряхлы и как к рубке соли, так и ни к каким работам неспособны…”. Тем не менее, усилиями правления и в первую очередь его главы, П.И. Рычкова, уже в 1774 г. все разрушения на месторождении были исправлены. К 1775 г. опять начала свою работу восстановленная Стерлитамакская (бывшая Ашкадарская) пристань на р. Белой.

Таким образом, деятельность П.И. Рычкова, как главы Оренбургского соляных дел правления, оказала положительное влияние на дальнейшее развитие в крае соляного дела, способствуя более эффективному использованию экономического потенциала илецкого соляного месторождения и, тем самым, повышая государственные доходы от его эксплуатации.

Деятельность В.Н. Татищева и руководства оренбургской комиссии по развитию православного просвещения среди поволжских народов

Возникновение первых государственных школ в Самарском крае было связано с деятельностью Оренбургской экспедиции (комиссии) 1734-1744 годов1. В источниках существовавшие при Оренбургской комиссии школы называют то во множественном числе, то одной "комисской" школой. В учебном процессе эти школы, или, по-современному говоря, специализированные классы (отделения), были действительно мало связаны друг с другом, но в административном отношении они вместе были особым учебным подразделением Оренбургской комиссии. Можно указать для примера, что столичная Славяно-греко-латинская академия в это время также часто именовалась во множественном числе - "Заиконопасскими школами".

Уже первый руководитель Оренбургской экспедиции - Иван Кириллович Кирилов, один из основателей статистической и географической науки в России, уделял пристальное внимание заведенной при экспедиции школе. Обучение в ней не ограничивалось обычной начальной подготовкой в чтении, письме, счете. В справке об учениках Заиконоспасских школ, присланных в Академию наук для продолжения образования в начале 1736 года, указывалось, что двое из них, Дмитрий Виноградов и Михайло Ломоносов, отправлены в Германию (и это общеизвестно), "а Яков Виноградов - в оренбургскую экспедицию, для обучения тамошних обывательских детей латинского языка"2. Вместе с тем Кирилов считал необходимым давать образование жителям России разных национальностей и еще до присылки преподавателя латыни поднял вопрос о поиске учителя калмыцкого языка, на что получил согласие императрицы. Однако привести в исполнение свое намерение до кончины в 1737 году Кирилов не успел.

Руководивший после него комиссией Василий Никитич Татищев, выдающийся ученый и государственный деятель, придавал большое значение изучению истории и языков народов Поволжья. В его трактате "Разговор двух приятелей о пользе наук и училищах" доказывается необходимость образованным людям знать не только древние и современные европейские, но и "подданных российских народов языки", среди которых, писал Татищев, "нужднейшими почитаю три", а именно: татарский, "сарматский" (так он в совокупости именовал финно-угорские языки), калмыцкий. Для изучения этих языков, по мысли Татищева, надо "училища устроить" в городах Поволжья, Приуралья и Сибири.

Говоря о значимости изучения и преподавания языков народов Поволжья для научных целей и административных нужд, Татищев подчеркивал, что "сия польза еще не так велика, как нужда в научении их закону христианскому". Набор в училища не должен был осуществляться по национальному признаку, а "нуждно школы такие устроить, чтоб руские младенцы их языка, а их младенцы руской грамоте языка и Закона Божия учиться возможность имели, чрез что весьма удобно их всех вскоре в християнство и в благочестное житие привести и к домовному житию приучить". Татищев ссылался на положительный опыт Швеции в деле просвещения лапландцев, которых "неусыпным духовных трудом многое число крещено и для них книги на их языке напечатаны", хотя этот народ "гораздо дичае, нежели мордва, чуваша, вотяки, тунгусы и пр.". Подданных России из народов Поволжья и Урала, "яко живущих деревнями, если бы токмо так ученые и прилежные духовные были, весьма легче научить и на путь спасения наставить, да неведующему языка их, хотя бы и лучший феолог или ритор был, ничего полезного учинить в них невозможно". Когда тех людей, которые "сами русского, а крестящия их языка не зная, учили их через толмачей, и как те крестители … в домы возвратились, так крещеные скоро все забыли, и что верят, не знают".

С именем Татищева связывается появление в Самаре татарской и калмыцкой школ, где были преподавателями "студент калмыцкого языка" Иван Ерофеев и знаток татарского, арабского, персидского, турецкого языков Махмуд Абдурахманов. В них соблюдался татищевский принцип совместного обучения молодых людей разных национальностей. Правда, Татищеву, отставленному от комиссии в 1739 году, до конца организовать работу школ не удалось.

По-настоящему деятельность школ развернулась уже после назначения руководителем комиссии князя Василия Алексеевича Урусова. В реестре дел Оренбургской комиссии говорится, что именно при нем "во исполнение сего пункта определено завесь татарскую и калмыцкия школы, кои и заведены".

В марте 1741 года, извещая Татищева, озабоченного судьбой своих начинаний, об успехах татарской и калмыцкой школ в Самаре, Урусов писал: "Во всем том старается у меня г-н Рычков, и ему оное поручено, которого в том охота и прилежность, надеюсь, вашему превосходительству известны". В свою очередь, Петр Иванович Рычков, деятельный сотрудник комиссии, ставший позднее первым членом-корреспондентом Петербургской Академии наук, сообщал тогда же Татищеву: "Я ныне особливо рад, что его сиятельство (Урусов. - Ю.С.), все заведенные здесь школы, над коими никакого призрения не было, приказал в один… дом собрать и все надсматривать приказал. В высочайший Кабинет не без основания от его сиятельства представлено о распространении здешних училищ: ежели бы милостивая резолюция воспоследовала, то б я надеялся не малому плоду от того произрасти…"6. Видимо, под "заведением" школ подразумевались придание процессу обучения более правильной организации, обеспечение учебного процесса постоянным помещением, установление должного контроля над этим делом.

В 1741 году в Самаре из 52 школьников, состоявших при комиссии, в трех русских классах, где обучались церковному пению, грамоте и письмоводству, было 37 человек (или 71%), в татарской школе - 10 человек (19%) и в калмыцкой - 5 человек (10%). Об уровне преподавательского состава и подготовки учеников в самарской школе говорит тот факт, что в ней велась работа над татаро-калмыцко-русским лексиконом и переводами книг с восточных языков, ее услугами не раз пользовалась столичная Академия наук.

К сожалению, первые зачатки школьного дела в Самаре оказались недолговечными. В связи с постройкой Оренбурга и превращением его в 1744 году в центр новой губернии туда со временем были переведены подразделения и службы Оренбургской комиссии, включая школы. Иная судьба ждала схожее учебное заведение в соседнем Ставрополе, где вслед за устройством школ в Самаре было решено завести училище для калмыцких детей.

Этот город являлся административным центром переселенных сюда крещеных калмыков. Резолюция Кабинета Министров об устройстве здесь школы появилась 6 июня 1741 года по настоянию военного коменданта полковника Андрея Ивановича Змеова, который представлял российские власти в Ставрополе и окрестностях. Однако инициативу проявили сами калмыки, которые, как доносил комендант, желали обучать своих детей русской грамоте и письму.

Обучение в школе шло не только русскому, но и калмыцкому языку. Преподавание обоих языков взял на себя ученый ставропольский протопоп Андрей Чубовский. Первоначально в школу было зачислено 10 калмыцких мальчиков. Им было положено казенное жалованье (учеба приравнивалась к службе) по 20 рублей в год каждому и выдано "по одному сермяжному кафтану, по одному китайчетому полукафтанью с подкладкою толстою холстинкою, по одним яловишным черным сапогам, по одним белым чулкам, по одним яловишным желтым рукавицам, по две пары рубах холстинных толстых, по одному коровьему войлоку да по одной холстинной подушке, набитой мочалами".

По представлению последнего руководителя Оренбургской комиссии и первого оренбургского губернатора Ивана Ивановича Неплюева в 1744 году Сенат предлагал открыть несколько калмыцких школ, увеличить число учащихся в Ставропольской. Выбор учителей поручался совместному решению губернатора, коменданта и протопопа. В калмыцкие училища должны были определяться, кроме природных калмыков, для изучения их языка дети русских священников и церковнослужителей, что соответствовало педагогическим воззрениям В.Н. Татищева об обучении детей разных национальностей и о роли школ в распространении христианства. Не все положения сенатского решения были претворены в жизнь, и школа в городе осталась для ставропольских калмыков единственной. Однако в целом благое начинание оказалось вполне жизнеспособным. Уже в 1746 году Неплюев доносил в Сенат, что калмыки "детей своих русской грамоте и письму охотно обучают, и уже несколько из них говорить, читать и писать нарочито обученных есть, в чем ставропольский комендант и протопоп довольное имеют старание, и он то им особливо рекомендовал"9.

Калмыцкая школа в Ставрополе продолжала успешно работать на протяжении XVIII - начала XIX веков. Еще в 1770-х годах продолжал служить учителем в этой школе Егор Ерофеев. Он был "природой калмыцкой нации", получил образование в Славяно-греко-латинской академии и вместе со своими товарищами по учебе подготовил первые переводы христианских молитв, Символа веры и десяти заповедей на калмыцкий язык. Руководил же группой переводчиков и будущих учителей в 1720-1730-е годы иеромонах, а затем архимандрит Никодим (Ленкеевич), активный миссионер и один из зачинателей Ставрополя, первый священнослужитель этого нового города на Волге