Немецкая литература XII века. Значение творчества М. Опица. Тематика его стихотворений.

Немецкая литература XVII в. развивается в условиях, коренным образом отличных от условий, существовавших в других европейских странах. К началу века Германия еще не преодолела наследия средневековья — феодальную раздробленность и политическую децентрализацию, с которой уже давно покончили Англия, Франция и Испания. Так называемая Священная Римская империя германской нации представляла собой искусственное государственное образование, состоявшее из 296 феодальных княжеств, полутора десятков вольных имперских городов и бесчисленного множества мелких феодальных владений, формально независимых, но экономически и политически нежизнеспособных. Имперская власть и ее учреждения не оказывали никакого реального влияния на внутреннюю и внешнюю политику крупных князей.

Политическая раздробленность пагубно сказывалась на экономике: бесчисленные таможенные границы, пересекавшие страну, препятствовали созданию единого внутреннего рынка. Отсутствие единого политического центра, какими были Париж и Лондон для Франции и Англии, отразилось и на культурной жизни Германии, которая формировалась вокруг отдельных, порою незначительных, княжеских дворов. В еще большей степени раздробленность страны сказывалась на языке. Образование единой нормы общенационального литературного языка, получившее могучий толчок в период Реформации, затормозилось на целых полтора столетия по сравнению с другими европейскими странами.

В истории Германии XVII век называют самым мрачным периодом, связанным с Тридцатилетней войной (1618–1648), когда страна стала своеобразным полигоном для войск Дании, Англии, Швеции, Франции. Вестфальский мир, заключенный 24 октября 1648 года, разделил Германию на множество мелких княжеств. О развитии единого государства не было и речи. В результате наступает экономический и политический кризис.

Официальной причиной войны была религиозная вражда между протестантскими и католическими князьями Германии, но истинные мотивы конфликта носили политический и экономический характер. Постепенно в войну оказались втянутыми почти все европейские страны. К протестантскому Союзу (созданному еще в 1608 г.) примкнули Швеция и Дания, преследовавшие в этой войне свои политические интересы. Католическую Лигу (созданную в 1609 г.) возглавил курфюрст Баварский, получивший поддержку австрийских, а затем и испанских Габсбургов. Что касается Франции, то эта католическая страна выступила на стороне протестантских князей, ибо рассчитывала таким путем ослабить своего главного политического соперника — Испанию.

Реальным театром военных действий стали германские земли, в том числе Богемия и Силезия, подчиненные Австрии и особенно ощутимо пострадавшие от войны и контрреформации. Война и ее страшные спутники — голод, эпидемии, пожары — определили и общее трагическое мироощущение, и темы, и образную систему немецкой литературы XVII столетия.

Последствия Тридцатилетней войны были очень тяжелыми. Поэтому и настроения, отражаемые литературой, – гораздо мрачнее, чем в европейской литературе того времени в целом. В поисках нравственного и гражданского идеала поэты и писатели Германии обращаются к литературам Италии, Испании, Англии. В итоге проблема создания национального литературного языка, стоявшая перед деятелями культуры и ранее, становится более острой. Латинизмы и галлицизмы наводнили немецкий язык, сделали его малопонятным самим немцам. Проблема настолько обострилась, что буквально накануне Тридцатилетней войны появилось «Плодоносное общество», главной целью которого стало очищение родного языка и сохранение его самобытности. Таким образом, трагические ощущения жизни рождали не только ужасы Тридцатилетней войны, но и упадок немецкой культуры, отсутствие единой немецкой идеи, вокруг которой могло бы консолидироваться общество.

Проблемы времени пытались выразить такие поэты, как Мартин Опиц, Пауль Флеминг, Фридрих фон Логау, Иоганн Клай, Христиан Гофмансвальд и многие другие.

Необходимо иметь представление и об основных периодах развития литературы XVII века в Германии: здесь, по общему мнению, главный рубеж приходится на начало 1640-х гг., т.е. немецкая литература до и после заключения Вестфальского мира, военная и послевоенная, составляет относительно самостоятельные этапы.

Мартин Опиц, глава и вдохновитель группы поэтов, получивших название Первой силезской школы, был одной из самых знаменитых и влиятельных фигур в немецкой истории 17 в. Поэт и теоретик литературы, исследователь проблем языка, создатель первой национальной поэтики. Опицу принадлежит историческая заслуга создания блистательных образцов нового немецкого стиха. С его именем связывают введение в немецкий стих силлаботоники, т.е. правильного чередования высоких (ударных) и низких (безударных) слогов. Тонический стих после него стал одной из основных систем немецкого стихосложения. Современники называли его "немецким Горацием", "своим Гомером", намекая на ту роль, которую он сыграл в становлении национальной поэзии.

В 1624 году  он издает "Книгу о немецком стихотворстве" и первый свой сборник стихов на немецком языке. В "Книге" Опиц рассматривает целый ряд вопросов, касающихся профессионального ремесла: стилистические и композиционные приемы, особенности рифмы, метрики. Как писал сам автор, он "далек от мысли и никак не склонен полагать, что можно кого-нибудь сделать поэтом с помощью определенных правил и законов", однако для этого чтобы произведение отличалось изяществом и хорошим вкусом, поэт должен овладеть искусством соизмерять содержание с художественной формой. Опиц, полностью разделяющий классицистические взгляды своей эпохи, справедливо полагал, что соблюдение определенных правил помогает поэтам осваивать новые, незнакомые для них жанры, "а освоив, продвигаться дальше, создавать собственное, оригинальное, свое". Опиц, как и многие поэты своего времени, был знаком не только с произведениями античных авторов, но и с современной ему европейской поэзией. А обращение к литер.наследию своей страны давало ему повод убедиться, что и родной язык пригоден для высокой поэзии.

Опиц высоко ставит место поэта в жизни общества. Он убежден в воспитательном и просветительском назначении поэзии. Он уверен, что поэзия обладает уникальной возможностью обращать людей " к добру и благочестивым деяниям". Опиц рекомендует молодым поэтам вначале изучить античных авторов, "научиться у них правильным приемам". Он подробно останавливается на том, что подобает тому или иному жанру, о чем должны повествовать трагедия и комедия, в какой мере следует писать эклоги и элегии. Особое внимание он уделяет языку художественного произведения. "Для того, чтобы говорить чисто, нужно постараться как можно лучше освоить тот язык, который мы называем верхненемецкий, а не примешивать в свои сочинения язык тех местностей, где говорят неправильно. Он объясняет, как необходимо располагать слова в предложении, как следует пользоваться эпитетами, чтобы они звучали правдоподобно и точно.

Также он сформулировал принципы силлабо-тонической системы для немецкого языка, что потом было названо "реформой Опица". До этого немец.поэзия была чисто силлабической, либо основанной на счете одних ударений. Соизмеримость ритмических единиц силлабо- тонического стиха очень четкая. Необходимо учитывать не только число слогов в строфе, но и число ударений, а также правильно чередовать высокие (ударные) и низкие (безударные) слоги. Он полагал, что из 5 основных размеров силлаботоники для нем. поэзии пригодны лишь 2- ямб и хорей, трехсложные же размеры- дактиль, анапест, амфибрахий- гораздо меньше соответствуют.  Кроме метрики он разработал теорию рифм, они должны быть "чистыми".

Творческое наследие Опица охватывает широкий круг жанров, многие из которых он сам ввел в нем.литер. Его перу принадлежат сонеты, поэмы, пасторали, несколько драм.

Ранние стихи его посвящены любви, молодости и простым земным радостям. Он восхищался красотой своей возлюбленной, страдает от безответного чувства, молит богиню любви, чтобы она соединила его с прелестницей, похитившей его сердце. Лишь будучи "рабом и пленником Венеры", можно быть по- настоящему счастливым. В его стихах часто появляются античные мотивы и персонажи. Даже любимую он называет то Флавией, то Филлодой, то Астеридой. Сетуя на себя за то, что так много времени потратил на изучение книг, он провозглашает, что в "многомудрой учености" нет абсолютно никакого проку, что дни безвозвратно уходят, и нельзя упускать ни мига жизни:

Отвратить никто не смог

Мировую обреченность.

Роем взмыленных гонцов

Дни бегут, мелькают числа,

Чтобы нам без чувств, без смысла

В землю лечь в конце концов.

Обращаясь к любимой, он зовет ее наслаждаться "соком жизни" сейчас, пока они молоды, пока не поблекла "алость ланит" и не "отзвенела страсть":

Все то, чем мы богаты

С тобой сейчас,

В небытие когда-то

Уйдет от нас.

Так пей, вкушай веселье!

Тревоги прочь,

Покуда нас отселе

Не вырвет ночь.

В более зрелом возрасте поэт обращается к другим темам. Он восхваляет науку и человеческий разум, призывает людей к труду.

Современники ценили лирические стихотворения Опица, наполненные отзвуками античной и европейской ренессансной поэзии. Но в мир человеческих радостей ворвалась бесчеловечная война, и Опиц укоряет себя за то, что среди неслыханного ужаса и горя он продолжает «петь песни о любви, о благосклонном взоре», в то время когда жизнь требует от поэта совсем иных, суровых песнопений (сонет «Средь множества скорбей, средь подлости и горя»).

Как смею я, глупец, не замечая зла,

Не видя, что вокруг лишь пепел, кровь и мгла,

Петь песни о любви, о благосклонном взоре …

И Опиц стал писать о горе отчизны, о горе народном. В своем наиболее значительном творении, в «Слове утешения средь бедствий войны» (1620—1621, изд. 1633), написанном «героическим» (александрийским) стихом, расставаясь с лучезарным царством поэтического вымысла, он низводит муз с облаков на истерзанную немецкую землю. Обещая говорить суровую правду о жестокой войне, он не скрывает того, что сердце его переполнено великой скорбью. Ведь некогда славная Германия стала добычей иноземцев. Поля засеяны трупами, обильно политы кровью вместо дождя. Изо дня в день растет горе отчизны. При этом тяжеловесная элоквенция, к которой питает пристрастие Опиц, не лишает поэму внутренней силы и живости. Ведь поэт говорит не о Троянской войне, окутанной мглой веков, а о том, что непосредственно касалось всех. Он не только летописец, но и трибун, и проповедник, взывающий к уму и сердцу читателей. Он вовсе не хочет своим рассказом довести людей до отчаяния. Поэзия не должна быть источником человеческой слабости. Ей надлежит укрепить твердость духа. Быть стойким в несчастиях и испытаниях, не отрекаться от добродетели, всегда сохранять нерушимую верность богу и отчизне — вот что достойно настоящего человека. Вот к чему призывает своих соотечественников поэт.

 Опиц обращается к земным проблемам, но решает их как писатель барокко. Он уповает на добродетель как главное сокровище человеческой души. Только добродетель спасет и вознесет над суетным и мрачным миром. Барочные настроения превалируют в поэме, но при этом они сочетаются с верой поэта в твердость немецкого духа:

… Пусть угоняют скот, – благодаренье небу,

Остался в доме хлеб. А не осталось хлеба —

Есть добродетели спасительная власть,

Которую нельзя угнать или украсть.

 Преследованью, лжи, обиде и навету

Не одолеть, не взять святую крепость эту.

Она как мощный дуб, чья прочная кора

Способна выдержать удары топора.

 На крыльях разума из темной нашей чащи

Она возносится над всем, что преходяще.

Бог чтит ее одну. Ей велено судьбой

Быть нам владычицей и никогда – рабой!

 С чего же мы скорбим, неистовствуем, плачем,

Раз в глубине сердец сокровище мы прячем,

Что нам дано навек – не на день, не на час,

Что никаким врагам не отобрать у нас?!

И в других своих монументальных произведениях Опиц выступает как трибун и наставник. Например, в дидактической поэме «Везувий» (1633) он прославляет силу человеческого разума, проникающего в тайны природы, этой великой «матери всего сущего». Он толкует о причинах землетрясения и извержения вулканов. Но разве огненная лава Везувия может сравниться со страшной войной, которая испепеляет Германию? Померк разум воюющих. Терситы убивают Ахиллов. И поэт молит небеса даровать измученной стране мир и свободу. Опиц не может не говорить о войне, как не могли не говорить о ней другие поэты, близко к сердцу принимавшие страдания отчизны.

В «Похвальном слове богу войны» (1628). Он пытается выявить причины, породившие войны и насилие. Пребывая в блаженном первобытном состоянии, человек ничего не имел и был счастлив. С приходом цивилизации все изменилось: люди сделались жадными, жестокими. Жажда наживы охватила их, заставляя завоевывать и грабить все новые и новые земли.  Обращаясь к Марсу, он зло иронизирует по поводу того, сколько "благ" принес бог войны людям: лишенные всего, они ничего не боятся, над ними уже не властвуют материальные ценности, они становятся более нравственными и добродетельными. Но грозный бог не приходит один, за ним всегда следует его свита: голод, жажда, чума, пожар и т.д.  Убитый горем поэт молит Марса пощадить его родину, не причинять ей более страданий. И все же для поэта в большей мере ужасна не сама война, а тот нравственный упадок, который она повлекла за собой:

Злодейская война растлила мысль и чувство.

Так вера выдохлась, в грязи гниет искусство,

Законы попраны, оплеваны права,

Честь обесчещена и совесть в нас мертва.

Все же он верит, что люди одумаются и смогут противостоять злу и насилию. Даже у лишившегося всего человека остаются разум, душа, надежда и добродетель.

Опица долгое время рассматривали как основоположника раннего немецкого классицизма, ссылаясь главным образом на его поэтическую теорию. Однако особенности его собственной поэтической практики обнаруживают очевидную близость к стилистическим формам барочной поэзии, получившей характерное воплощение у лириков следующего поколения.

Опица долгое время рассматривали как основоположника раннего немецкого классицизма, ссылаясь главным образом на его поэтическую теорию. Однако особенности его собственной поэтической практики обнаруживают очевидную близость к стилистическим формам барочной поэзии, получившей характерное воплощение у лириков следующего поколения.