Крупный талант, как правило, не целиком вписывается в рамки того или иного литературного направления. Он входит в него по-своему, со своими «странностями» и пристрастиями, увлечениями и отступлениями. Ворвавшийся в семью «расчисленных светил, крупный талант нередко оказывается не только самым ярким выразителем заветных идей направления, но и опровергателем их. Это происходит потому, что истина для больших талантов превыше доктрин.
Таким именно был 
Глеб Успенский как писатель-народник. Он глубоко оригинален, диапазон его шире, все у него интереснее, чем у Н.И. Наумова, Н.Н. Златовратского, Н.Е. Каронина-Петропавловского.
Ранний период творчества Успенского можно охарактеризовать как период наблюдений над непосильным трудом и нуждой «обглоданного люда». Он изображает городскую бедноту, чиновный люд, сельских побирушек. Успенский вливался в поток демократической обличительной литературы, развенчивавшей пореформенный «рай» в России. В щедринском духе он в очерке «Будка» (1868) нарисовал образ будочника Мымрецова, одичалого блюстителя закона, инстинкты которого выражались в словах «тащить» и «не пущать».
Истинную славу принес Успенскому сборник очерков «Нравы Растеряевой улицы» (1866), поразивший читателей свежестью наблюдений, меткостью характеристик, первозданностью языка, подслушанного у разбитного тульского мастерового люда, мещанства, не тронутого никакими дуновениями цивилизации, дремотного в своих нравах и причудах. В написанном позже «Разореньи» уже проводится мысль о необходимости отпора этой косной среде. В «Нравах...» воспроизведено положение вещей, как оно есть, «темное царство» мещанства, а в «Разореньи» - ломка старых порядков, зарождение духа протеста как результат пореформенных «свобод».
По художественной выразительности в «Разореньи» ярче получилась не тема «разоренья», а тема «созидания», протеста, воплощенная в образе Михаила Ивановича. Но в последующие годы Успенский сошелся с народниками, искренне принял их движение как «просияние ума». Это и отвело его от дальнейшей разработки образа протестанта. В сниженном качестве мы будем угадывать отдельные черты образа Михаила Ивановича в житейской любознательности Ивана Ермолаевича («Крестьянин и крестьянский труд», 1880), в тяжелой судьбе главного героя - Ивана Босых («Власть земли», 1882). Но эти качества утратят бунтарский характер, окажутся уже Добродетелями «хозяйственного мужичка».
Цикл «Новые времена, новые заботы» (1873-1878) не нравоописательный; он построен по принципу драматического сквозного действия, столкновения крестьян с купцом.
Явно элегически назвал писатель свой цикл очерков «Новые времена, новые заботы». В нем вскрыты первопричины трагедии крестьян, погубленных фабрикантом, обладателем магически всесильной банковской книжки чеков («Книжка чеков. Эпизод из жизни недоимщиков»).
Мясников скупает под фабрику земли, а крестьяне должны «рас-крестьяниться». Бестолковость и безнадежность характеризуют все меры, предпринятые распоясовцами: они обречены. Свои же братья-крестьяне из окрестных деревень нанялись к Мясникову за восемь гривен, и каждый пришел с топором и ломом разнести деревню по бревнышку. Прежде купец-»миллионер» хвалился богатством, добывал его правдой и неправдой, каялся и молился, а настоящей коммерции не знал. Мясников респектабелен, скрытен, расчетлив.
Успенский показывает столкновение не только двух сил - Мясникова и распоясовцев, но и то, как в конце концов Мясникову удается, разорив распоясовцев, купить их и заставить работать на себя: «полтина в сутки пешему и рубль конному; кто хочет по этой цене идти на станцию за пятнадцать верст принять оттуда паровик - иди». «Человек - полтина» - суть всей теории, вся философия жизни - и никаких «правов», никакого общинного духа. Просто: хочешь полтину - иди, не хочешь - не надо. И распоясовцы дрогнули: они денег таких не видали; «Повезем, ребята, - говорили его приказчики, скликая распоясовский народ, - повезем одной водкой!» - и распоясовцы соглашались. Шаг сделан, следующий шаг заставит распоясовцев работать у паровика и станков.
Успенский много ездит по центральной России, Башкирии, Сибири, Кавказу, Балканам, Турции. Он мог сравнивать порядки, установленные в разных местах. Его привлекали судьбы миллионов людей, живущих не по теории, а в условиях стихийно складывающихся реальных экономических и политических сил. Везде убывала «власть земли», росла «власть денег». Успенский отразил эти наблюдения в очерках «Непривычное положение (Из впечатлений поездки по Дунаю)» (1887), «Крестьяне-богатеи» (1890), «Что-то будет дальше?» (1892). В «Плачевных временах» (1891) Успенский приходит к выводу, что ныне Микулы Селяниновичи - это крестьяне-богатеи. В очерке «Побоище» (1886) он отмечает наступление капитализма даже на окраинах России.
В письме редактору «Русских ведомостей» В.М. Соболевскому в 1887 году Успенский делится своими планами: «Подобно власти земли... мне теперь хочется до страсти писать ряд очерков «Власть капитала».... Если «Власть капитала» - название не подойдет, то я назову «Очерки влияний капитала».... Теперь эти явления изображаются цифрами, - у меня ж будут цифры и дроби превращены в людей». Успенский понимал, что восторгаться «властью денег» не приходится, однако он скептически воспринимал народнические иллюзии и свои собственные. По-иному решался теперь вопрос о власти машины, города над человеком. Успенский зафиксировал особо важное явление: рост сознания рабочих, побуждающего их на активную борьбу. Свой замысел написать «Власть капитала» Успенский не осуществил, но о «живых цифрах» успел поведать.
Талант Успенского подымался на новую ступень. «Живые цифры (Из записок деревенского обывателя)» (1888) - это целое открытие. Страсть обличения рисует живые картины там, где следуют только колонки цифр, дроби, проценты. Писатель все еще хотел бы видеть прямую связь шествия прогресса и народных слез, а официальную статистику интересуют только «объективные», средние показатели. Цифры свидетельствовали о дальнейшем «разоренье», и Успенский переключается на исследование «поэзии статистики». На сей раз ему нужны цифры «увидать во образе человеческом». Он даже становится в позу нарочито объективного созерцателя, когда задумал выяснить, например, что же на практике означает «четверть лошади», которая приходится на одного крестьянина в России. Опоэтизированная неделимость крестьянина и крестьянского труда обернулась статистической дробью. И в очерке «Четверть лошади» мужик и баба с малым ребенком на руках волокут на себе носилки с сеном. В цикле показаны и другие драматические эпизоды из жизни «живых цифр»: что значат «нули» родителей, сдавших ребенка в приют; почему выгоднее платить налог с «пуста», т.е. с болота, чем с земли, а потому лучше от земли вовсе отказаться.
Успенский все чаще стал прибегать к контрастам. Когда-то его интересовало нравоописание, потом процесс разорения, позднее - поэзия крестьянского труда, а теперь - сама реальность с ее гротесковыми формами, передающими всю несуразицу жизни. Отошло в прошлое и изолированное рассмотрение деревни. Ясно, что «расчеловечивание» - общероссийский процесс. Более того, мировой. Под впечатлением от поездок за границу Успенский написал очерки, Говорящие о том же. Башня Эйфеля в Париже - символ закабаления человека, торжество бездушного металла, принявшего вычурно угловатые формы, которыми раздавлен человек и его дух («Машина и человек (Раздумье)», 1889). Статуя Свободы в Нью-Йорке - это тоже печальная веха закабаления человека («Дополнение к рассказу «Квитанция»«, 1888). Успенский начинал понимать, что в буржуазно-демократических порядках, в опыте европейской жизни есть стороны, которые можно использовать на благо человека. Та же гласность - она полезна при обсуждении положения трудящихся. В России ничего подобного пока не было. Но Успенский затрагивал. Один вопрос за другим, выстраивалась их цепь; решение вопросов требовало выхода за рамки народнического мировоззрения, требовало нового миропонимания.
Есть весьма сложный момент во взглядах Успенского, который литературоведение стало объяснять лишь в последнее время более или менее удовлетворительно. Он связан со статьей Успенского «Горький упрек» (1888). В «Юридическом вестнике» (1888, № 10) было опубликовано письмо К. Маркса в редакцию «Отечественных записок» в связи с помещенной в этом журнале в 1877 году статьей Н.К. Михайловского «Карл Маркс перед судом г. Ю. Жуковского». Письмо это он по каким-то соображениям задержал с отправкой, может быть, считая его еще не окончательно отработанным. И оно было найдено Ф. Энгельсом в архиве К. Маркса и отправлено уже после его смерти. Письмо широко обсуждалось в русских общественных и революционных кругах, особенно в период борьбы марксистов с народниками. Маркс возражал против искажения его взглядов, допущенных Михайловским, и при этом высказывался по ряду вопросов пореформенной жизни России. В своей статье Успенский чрезвычайно уважительно пишет о Марксе, который, по его словам, является величайшим авторитетом как автор «Капитала» и потому русские люди особенно должны прислушаться к тому, что сказал Маркс о России. Оказывалось, что Маркс упрекал нас за то, что мы еще недостаточно осознали свои обязанности и неповторимые черты нашего развития. Опустим частные моменты в статье Успенского, которому кажется, что Маркс потому критиковал Михайловского, что считал свою теорию безукоризненной. Не замечает Успенский, что на самом деле Маркс критиковал Михайловского совсем за другое: за попытку превратить его, марксовский анализ одной из формаций в «Капитале», в некую историко-философскую теорию общего хода развития, будто бы имеющую фатальное значение для всех народов. Не устраивали Михайловского и неоднократные предупреждения Маркса о том, что его учение дает метод анализа, который нужно применять специфически каждый раз к конкретным историческим условиям. Народнику Михайловскому важно было доказать, что теория Маркса необязательна для России, что Россия может избежать капитализма.
Успенского поразило в письме Маркса следующее место: «Я пришел к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя». Успенский понял слишком узко слова Маркса: для него «прекрасный случай» - это российская община, она-то и предоставляет возможность избежать капитализма. Но у Маркса эти слова относятся к числу тех философских рассуждений, нередко встречающихся также у Энгельса и Ленина, которые являются образцами недогматического применения выводов; допускаются в истории скачки и «зрывыускоренное, сжатое развитие или минование целых этапов дрн благоприятной внутренней или международной обстановке
. Об общине Маркс ничего не говорит и с ее судьбами ничего не связывает он только указывает, что Россия в своем развитии не обязательно должна повторять все зигзаги развития Запада.
Послышавшийся Успенскому в словах Маркса горький упрек весьма знаменателен: он заставлял писателя еще интенсивнее исследовать специфику русской общественной жизни. Успенский знакомится с «Манифестом Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса (возможно, по русскому переводу Г.В. Плеханова, 1882). В цикле очерков «Грехи тяжкие» (1888), в частности в очерке «Подробности неожиданной путаницы. Пришествие господина Купона», он обсуждает вопрос о том, кто прав в решении основного вопроса русской жизни - марксисты или народники. Успенский соглашается с марксистами в том, что капитализм превращает личность человека в простую меновую стоимость, машина делает человека ее придатком. Успенскому нравился трезвый, научный подход К. Маркса к русской действительности, без привычного для народников деления явлений на «отрадные» и «безотрадные», с глубоким объяснением их экономическими причинами. Но Успенский все же тяготел к понятиям «опомниться», «очувствоваться» в связи с «горьким упреком» Маркса. Для Успенского всего дороже был мужик. А отсюда и традиционно народнический ход его мысли в поисках идеала, гармонии жизни.
В одном из последних циклов «Кой про что (Из заметок деревенского обывателя)» (1886-1887) всплывает до этого эпизодически упоминавшийся в произведениях Успенского образ сельского учителя Тяпушкина. Лицо симпатичное, наблюдательное, честное, народу сочувствующее, но ничего серьезного предложить для облегчения участи народа не могущее. Тут во многом выражены взгляды самого Успенского.
Очерк «Выпрямила (отрывок из записок Тяпушкина)» (1884- 1885) о Венере Милосской - сплошная символика, благородная, умная. Успенский, как и его Тяпушкин, имел возможность созерцать в Лувре знаменитую статую. Великое произведение своей гармонией «выпрямляет» духовно скомканного современного человека. Ощущение счастья быть человеком артистически воспето Успенским в этом очерке. Он спорит с А.А. Фетом и теми, кто видит в Венере Милосской только «смеющееся тело» (кстати, это слово навязано Фету цензурой, у него было «божественное тело»), что-то внешнее, сложное, остающееся в сфере искусства, не переходящее в сегодняшнюю жизнь. Успенский разглядел у Венеры «почти мужицкие завитки волос по углам лба», увидел народное создание. Еще в очерках «Крестьянин и крестьянский труд» Успенский упоминал, что Иван Ермолаевич мог с великим вдохновением говорить о теленке, как только говорят художники о своих творениях. А вот теперь древняя Венера Милосская «выпрямляет» современного человека, задавленного буржуазной цивилизацией. Этот тезис Успенского совпадал с аналогичными рассуждениями Ф.М. Достоевского о том, что великие произведения помогают «восстановить» человека, выправить париев общества. Гимн Венере Милосской означал способность писателя высоко и благородно чувствовать необходимость идеала, умение совместить вечную ценность искусства и современные политические идеи. Но по отношению к народнической доктрине это - «расписка в несостоятельности». Пришлось «уцепиться» за мифологическую Венеру, так как в реальности писатель ни на что опереться не мог. «Поэзия земледельческого труда» рушилась, «поэзия цифр» отвратительна, стойка только вечная поэзия красоты.
Но есть и более глубокое содержание в «каменной загадке». Успенский говорил, что общение с революционерами его «выпрямляет». Встреча с обаятельной Верой Фигнер способствовала интеграции образа красоты и образа деяния высшего порядка. Собственно, Успенский постоянно себя «выпрямлял»: и когда упивался поэзией сельского труда, и когда искал ответы на свои вопросы у Маркса. Следовательно, аллегория полна для Успенского реального смысла. Вся цепь размышлений в очерке «Выпрямила» - выражение своего рода «романтизма» Успенского, романтизма живого, активного, предвосхитившего романтизм раннего М. Горького.
Успенский болезненно переживал все углублявшийся разлад в русской жизни, явный распад тех отношений в деревне, которые считал наиболее достойными миллионов крестьян. Это был поистине писатель «больной совести». Наконец, психика писателя не выдержала. В 1892 году он тяжело заболел и умер через десять лет. Несомненно, трагическая судьба Успенского была следствием неразрешимых социальных противоречий российской действительности. Он пережил свою духовную драму, исхода из которой не смог найти.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему