Послевоенные поэмы Твардовского «Дом у дороги» , «За далью – даль», «По праву памяти».

Твардовский Александр Трифонович (1910 — 1971) - русский поэт, главный редактор журнала "Новый мир" (1950 — 54, 1958 — 70). Поэма "Василий Теркин" (1941 — 45) — яркое воплощение русского характера и общенародных чувств эпохи Великой Отечественной войны. В поэме "За далью — даль" (1953 — 60, Ленинская премия, 1961) и лирике (кн. "Из лирики этих лет. 1959 — 67)", 1967) — раздумья о движении времени, долге художника, о жизни и смерти. В поэме "Теркин на том свете" (1963) — сатирический образ бюрократического омертвления бытия. В итоговой поэме-исповеди "По праву памяти" (опубл. 1987) — пафос бескомпромиссной правды о времени сталинизма, о трагической противоречивости духовного мира человека этого времени. Поэмы "Страна Муравия" (1936), "Дом у дороги" (1946); проза, критические статьи.Лирический эпос Твардовского обогатил, актуализировал традиции русской классической поэзии. Государственные премии СССР (1941, 1946, 1947, 1971).

Поэма «По праву памяти» создавалась в 60-е годы, но была опубликована много лет спустя — в 1987 году, долгие годы она находилась под запретом. Задумывалось новое произведение как «Глава дополнительная» к поэме «За далью — даль». Работа над новой главой была продиктована ощущением некоторой недосказанности о «времени и о себе». В жанрово-тематическом плане — это лирико-философское раздумье, “дорожный дневник”, с ослабленной сюжетностью. Действующие лица поэмы — необъятная Советская страна, ее люди, стремительный разворот их дел и свершений. Текст поэмы содержит шутливое признание автора — пассажира поезда “Москва—Владивосток”. Три дали прозревает художник: неоглядность географических просторов России; историческую даль как преемственность поколений и осознание неразрывной связи времен и судеб, наконец, бездонность нравственных запасников души лирического героя.

 Позже «Глава дополнительная» вылилась в совершенно новое произведение. Она отразила острую реакцию автора на перемену общественной обстановки во второй половине 60-х годов. Поэма «По праву памяти» представляет собой трехчастную композицию. Для Твардовского слова «память» и «правда» — понятия-синонимы. Мысль, во власти которой находился поэт, не раз звучала в его стихах, таких, как «О сущем», «Вся суть в одном-единственном завете», «Слово о словах», «Жить бы мне век соловьем-одиночкой…» и других.

Во вступлении Твардовский заявляет, что это откровенные строки, исповедь души:

Перед лицом, ушедших былей

Не вправе ты кривить душой, —

Ведь эти были оплатили

Мы платой самою большой…

 Первая и вторая главы контрастны по своей интонации. В первой поэт с теплым чувством, немного иронично вспоминает свои юношеские мечты и планы. Мечты эти чистые и высокие: жить и трудиться на благо Родины. А если понадобится, то и жизнь свою отдать за нее. Красивые юношеские мечты.

И где, кому из нас придется,

В каком году, в каком краю

За петушиной той хрипотцей

Расслышать молодость свою

*

Готовы были мы к походу

Что проще может быть:

Любить родную землю-мать,

Чтоб за нее в огонь и в воду.

А если —

То и жизнь отдать…

Лишь от себя теперь добавим.

Что проще — да.

Но что сложней?

Вторая глава “Сын за отца не отвечает” самая трагичная и в поэме, да и во всем творчестве. Незаконно раскулаченная семья Твардовских была сослана в Сибирь. В России остался только Александр Трифонович из-за того, что жил отдельно от семьи в Смоленске. Облегчить участь сосланных он не мог. Фактически он отказался от семьи. Это мучало поэта всю жизнь. Эта незаживающая рана Твардовского вылилась в поэму “По праву памяти”.

Конец твоим лихим невзгодам,

Держись бодрей, не прячь лица.

Благодари отца народов.

Что он простил тебе отца.

 Поэт стремится осмыслить ход истории. Понять, в чем была вина репрессированных народов. Кто допустил такое положение вещей, когда один решал судьбы народов. И все были виновны перед ним уже в том, что были живы.

Тяжелое время, в котором не могут разобраться философы вот уже пятьдесят лет спустя. А что же говорить о юноше, свято верящем в официальную пропаганду и идеологию. Двойственность ситуации нашла свое отражение и в поэме.

Да, он умел без оговорок,

Внезапно — как уж припечет —

Любой своих просчетов ворох

Перенести на чей-то счет:

На чье-то вражье искаженье

Того, что возвещал завет.

На чье-то головокруженье

От им предсказанных побед.

 «Сын за отца не отвечает» — повторяясь, эти слова получают все новое и новое смысловое и эмоциональное наполнение. Именно повтор позволяет проследить за развитием темы «пяти слов».Вторая глава занимает особое место в поэме «По праву памяти». Являясь ключевой, она «держит» всю поэму. Твардовский знал, что ее напечатать нельзя. В поэме «По праву памяти» Твардовский выступает не бесстрастным летописцем, а свидетелем обвинения. Его волнует судьба конкретных людей, которых он хорошо знал: друга детства, тетки Дарьи — в поэме «За далью — даль», отца — в последней поэме. «О памяти» — глава особая. Она синтезирует мысли, мотивы, заявленные в ее названии. Глава полемична. Твардовский спорит с теми, кого он называет «молчальниками».

В третьей главе поэмы Твардовский утверждает право человека на память. Мы не вправе забывать ничего. Пока мы помним, “живы” наши предки, их дела и подвиги. Память — это привилегия человека, и он не может добровольно отказаться от Божьего дара в угоду кому бы то ни было. Глава сопоставима с некоторыми главами поэмы «За далью —даль»: «С самим собой», «Друг детства», «Литературный разговор», «Так это было». Сходные мотивы (правда, память, ответственность), заметные текстуальные переклички, пафос этих произведений, выраженный словами: «Тут ни убавить, ни прибавить, — / Так это было на земле», — и другое позволяет рассматривать две последние поэмы Твардовского как своего рода поэтическую дилогию.

Эта поэма — своеобразное покаяние Твардовского за свои юношеские поступки, ошибки. Все мы совершаем ошибки в молодости, порой роковые, а вот поэм это в нас не рождает. У большого поэта даже горе и слезы выливаются в гениальные стихи.

А вы, что ныне норовите

Вернуть былую благодать,

Так вы уж Сталина зовите —

Он Богом был —

Он может встать.

 Великие события, произошедшие в нашей стране, отразились в творчестве Александра Трифоновича Твардовского и в форме прямого их изображения, и в форме связанных с ним отдельных переживаний-размышлений. В этом смысле его творчество в высшей степени злободневно.

Хотя “По праву памяти” не имеет в подзаголовке жанрового обозначения, а сам поэт, верный понятиям литературной скромности, называл порой это произведение стихотворным “циклом”, вполне очевидно, что это лирическая поэма.

«Дом у дороги». Глубокий демократизм Твардовского, столь ярко проявившийся в «Василии Теркине», отличает и замысел его поэмы «Дом у дороги» (1942—1946). Она посвящена судьбе простой крестьянской семьи, испытавшей все тяготы войны. Под-заголовок поэмы — «лирическая хроника» — точно соответствует ее содержанию и характеру. Жанр хроники в традиционном ее понимании — это изложение исторических событий в их временной последовательности. Для поэта судьба семьи Сивцовых с ее трагизмом и типичностью для тех лет не только отвечает этим жанровым требованиям, но и вызывает глубокое соучастие, сопереживание, достигающее огромного эмоционального накала и побуждающее автора постоянно вмешиваться в повествование.

Судьба, подобная выпавшей Андрею Сивцову, была намечена уже в «Василии Теркине», в главах «Перед боем» и «Про солдата-сироту». Теперь же она изображена подробнее и еще более драматизирована.

Открывающая поэму картина последнего мирного воскресенья исполнена той «традиционной красоты» сельского труда (косьбы «по праздничному делу»), которая поэтизировалась Твардовским еще со времен «Страны Муравии». Это дорогое и горькое воспоминание о привычном и любимом крестьянском обиходе, о «жилье, уюте, порядке», прерванном (а для многих — навсегда оборванном) войною, будет впоследствии постоянно воскресать в поэме вместе с вековым присловьем:

Коси, коса,       Роса долой - 

Пока роса,        И мы домой.

В тяжкую пору отступления Сивцов ненадолго, тайком заходит домой — «худой, заросший, словно весь посыпанный золою»(мельком упомянута и «бахромка рукава» обтрепавшейся шинели» ), но упорно прокладывающий «никем не писанный маршрут» вдогонку за фронтом.    

История его жены еще драматичнее. Всегда преклонявшийся перед образом женщины-матери, запечатлевший его  стихотворениях разных лет («Песня», «Матери» , «Мать и сын»)

Твардовский на этот раз создал особенно многогранный характер. Анна Сивцова не просто обаятельна («в речах остра,в делах быстра, как змейка, вся ходила»), но полна величайшей   самоотверженности, душевной силы, позволяющей ей вынести самые страшные испытания, например отправку на чужбину,в

Германию:      

И хоть самой — на снег босой,        Нехитрой ложью норови

Троих одеть успей.     Ребячий страх унять.

Рукой дрожащею лови          ...И   всю   свою  в дорогу кладь

Крючки, завязки, мать.          Как из огня, схвати.

Материнская трагедия и вместе с тем героизм Анны достигают вершины, когда у нее в каторжном бараке рождается сын, казалось бы, заведомо обреченный на гибель. Замечательно используя поэтику народных причитаний, плачей («Зачем в такой недобрый срок зазеленела веточка? Зачем случился ты, сынок, моя родная деточка?»), Твардовский изображает воображаемый, фантастический разговор матери с ребенком, переход от отчаяния к надежде:

Я мал, я слаб, я свежесть дня            Но ты не дашь ему подуть,

Твоею кожей чую.      Не дашь, моя родная,

Дай ветру дунуть на меня —            Пока твоя вздыхает грудь,

И руки развяжу я,       Пока сама живая.

Герои «Дома у дороги» также оказываются лицом к лицу сгибелью, безнадежностью, отчаянием, как это было с Теркиным в главе «Смерть и воин», и также выходят победителями из этого противостояния. В очерке «В родных местах», рассказывая о своем односельчанине, который, как и Андрей Сивцов, строил дом на пепелище, Твардовский выразил свое отношение к этому с иублицистической прямотой: «Мне все более естественным казалось определить возведение этого незатейливого избяного сруба как некий подвиг. Подвиг простого труженика, хлебороба-семьянина, пролившего кровь на войне за родную землю и теперь на ней, разоренной и приунывшей за годы его отсутствия, начинающего заводить жизнь сначала...» В поэме же автор предоставлял возможность сделать подобный вывод самим читателям» ограничившись самым лаконичным описанием этого не-громогласного подвига Андрея Сивцова:

..Потянул с больной ногой

 На старую селибу.

Перекурил, шинель долой,   Коль  ждать жену  с детьми домой,

Разметил план лопатой.        Так надо строить хату.

В первой главе автор отступил от правил жанра хроники (изложение событий в их временной последовательности), упомянув о своей встрече победной весной 1945 г. с русской женщиной, возвращающейся из плена:

Она тянула кое-как    С меньшим, уснувшим на руках,

Вдоль колеи шоссейной —   И всей гурьбой семейной.

Читателю хочется видеть в ней именно Анну, но такт художника предостерег Твардовского от благополучного финала. В одной из статей поэт замечал, что многие лучшие произведения русской прозы, «возникнув из живой жизни... в своих концовках стремятся как бы сомкнуться с той же действительностью, откуда вышли, и раствориться в ней, оставляя читателю широкий простор для мысленного продолжения их, для додумывания, «до-исследования» затронутых в них человеческих судеб, идей и вопросов». И в своей собственной поэме Твардовский позволял читателям живо представить себе и трагический конец, который имели подобные истории в жизни множества людей.