Творчество Василия Кирилловича Тредиаковского

Кредо жизни В.К.Тредиаковского ярко иллюстрирует следующее его высказывание: «Исповедую чистосердечно, что после истины, ничего другого не ценю дороже в жизни моей, как услужение, на честности и пользе основанное, досточтимым по гроб мною соотечественникам». Оно действительно многое объясняет и в его творчестве, и личной судьбе.

Творчество Тредиаковского носит переходный характер. Он вышел из школьно-риторической культуры 17 в., нашел свой путь к новой филологической культуре, по выражению В.Г.Белинского, «брался за то, за что прежде всего должны были браться», стал просветителем в новоевропейском смысле этого слова, но вплоть до последних своих произведений, он в известном смысле остался человеком культуры 17 века (приверженцем старой, допетровской культуры, филологом-эрудитом латинянином)» (Г.А.Гуковский).

Заметки к биографии:

1703 г. – родился в Астрахани в семье приходского священника,  закончил школу католических монахов капуцинского ордена (единственное в то время учебное заведение в Астрахани, откуда вынес прекрасное знание латинского языка). Существуют свидетельства о  приезде в Астрахань Дмитрия Кантемира и Петра I, который назвал Тредиаковского «вечным тружеником» (что в итоге и явилось главным качеством личности Тредиаковского).

Около 1723 г. – бежит из родительского дома и поступает в Славяно-греко-латинскую академию (класс риторики).

Около 1725 г. –  стремление к «вящему усовершенствованию» ведет к тому, что он пешком (с грошом в кармане) добирается в Петербург,  здесь обнаружилась «вожделенная оказия» - и он плывет на голландском корабле в Амстердам (где посланник Головкин устраивает его «с изрядным трактаментом»), затем отправляется в Париж, и снова «по образу пешего  хождения»; князь Куракин помогает ему определиться  в Сорбонне, где он  слушает курсы по философии, богословию, математическому циклу.

1730 г. – возвращение в Россию.

1732 г. – переводчик при Академии Наук, придворный поэт Анны Иоанновны.

1745 г. – проф. латинской и русской «элоквенции» (риторики).

1759 г. – отставка.

1769 – смерть в нищете.

Первые годы на родине – годы славы и почета,  он профессор АН – «сие ученое достоинство…первый из россиян имел счастье получить».

Но уже в 50-е гг. Тредиаковский так писал о своем состоянии: «Ненавидимый в лице, презираемый в слове, уничтожаемый в делах, осуждаемый в искусстве, прободаемый сатирическими рогами, изображаемый чудовищем, еще и во нравах (что сего бессовестнее) оглашаемый … несконечно уже изнемог я в силах к бодрствованию: чего ради и настала мне нужда уединиться…».

Приведем некоторые факты, например, «Тилемахида» была осмеяна сразу же после своего появления в 1766 году (в Эрмитаже  Екатерина II устроила специальное наказание для своих друзей: за какую-либо оплошность необходимо было выучить одну страницу из этого произведения наизусть).

В 1835 г. И. Лажечников в романе «Ледяной дом» писал: «…педант! по этой бандероли, развевающейся на лбу каждого бездарного труженика учености, по бородавке на щеке вы угадали бы сейчас профессора элоквенции Вас. Кир. Тредиаковского».

Но имело место и противоположное мнение. Так, Н.И.Новиков отмечал: «Сей муж был великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия; весьма знающ в латинском, греческом, французском, итальянском и в своем природном языке; также в философии, богословии, красноречии и в других науках, полезными своими трудами приобрел себе бессмертную славу…»

А.Н. Радищев: «Тредиаковского выроют из поросшей мхом забвения могилы, в «Тилемахиде» найдутся добрые стихи и будут в пример поставлены».

А.С. Пушкин: «Тредиаковский был, конечно, порядочный и почтенный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел в русском стихосложении обширнейшее понятие. Любовь к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести его стихами и самый выбор стиха доказывает необыкновенное чувство изящного. В «Тилемахиде» находится много хороших стихов и счастливых оборотов…»

Причины двойственного отношения современников и потомков к Тредиаковскому:

1.                 В царствование Елизаветы Петровны для окружающих он оставался придворным поэтом Анны Иоанновны, посвящал свои стихи Бирону, с ним связывали гибель А.П.Воротынского.

2.                 В его произведениях содержались достаточно резкие выводы против самодержавия, зачастую приобретающие характер конкретный (в «Тилемахиде», например, легко узнаваема Екатерины II):

Та Астарвея жена была, как богиня, преслична,

В теле прелестном  имела разум прекрасный…

Но:

Лютое сердце кипело в ней и наполнено злости,

Ум однако скрывал худую чувственность хитро.

И:

Вот, наконец, издохла она, оставивши в страхе

Всех, которые при ней издыхающей там находились…

Поэтому Екатерина и исключила его  из общественного мнения, применив очень злое оружие – смех.

В то же время в характере поэта и деятеля культуры причудливо сочетались ничтожное и значительное, трагическое и комическое, имелись и некоторые не совсем приятные черты: например, претензии, при этом не всегда оправданные, на 1-е место в русской литературе (и на литературном Парнасе в целом), не всегда достойные методы литературной борьбы с Ломоносовым и Сумароковым:

Сумарокову –

Когда по-твоему сова и скот уж я,

То сам ты нетопырь и подлинно свинья.

Но надо видеть в нем главное – у него был  свой путь в литературе, и он умел отстаивать его!

Его творческое наследие многообразно и поражает масштабами:                    

I.      Собственно художественное направление:

Представлено лирикой любовной, пейзажной, патриотической (объединены в рубрике «Стихи на разные случаи»); см.: Тимофеев с. 14 (вступительная статья к сборнику «Избранные произведения»(М.., Л., 1963)):

«Это первый в истории печатный сборник стихов, принадлежащий определенному поэту, обращавшемуся к читателям с предисловием от своего имени и с определенной поэтической платформой.

16 стихотворений из 32 написано на французском языке, одно на латинском, что характеризовало автора «как представителя нового типа русской культуры, свободно и с полным знанием соотносящегося с культурой зарубежной.

Наиболее существенно что в сборнике, опять-таки впервые в русской литературе, в поэзии появился новый тип лирического героя. Облик его определялся свободным и смелым раскрытием внутреннего мира, стремлением к многомерному изображению человеческой личности. Это проявилось прежде всего в области любовной лирики («Песенка любовна», «Стихи о силе любви», «Плач одного любовника, разлучившегося со своею милой, которую он видел во сне», «Тоска любовника в разлучении с любовницею», «Прошение любви» и др.) На фоне предшествующей традиции эти стихи звучали и смело и ново» (Там же, с. 23):

Прошение любви

Покинь, Купидо, стрелы:

Уже мы все не целы,

Но сладко уязвлены

Любовною стрелою

Твоею золотою;

Все любви покорены:

К чему нас ранить больше?

Себя лишь мучишь дольше.

Кто любовию не дышит?

Любовь всем нам не скучит,

Хотя нас тая и мучит.

Ах, сей огнь очень сладко пышет!

 Именно данные стихи Тредиаковского ответили на душевные запросы человека того времени:

И.Болотов: «Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными и в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господствие… но они были в превеликую еще диковинку, и буде где какая появится, то молодыми боярынями и девушками с языка была неспускаема».

Т.Ливанова: «… над песенками Тредиаковского немало потешались, но никто, кажется, не подчеркнул со всей силой, что рядом со стихами «в предражайшей любви егда две персоны бывают», строки «канат рвется, якорь бьется» были подлинной находкой новой поэзии».

Однако Тредиаковский отнюдь не ограничивался только любовными переживаниями. Это были именно «стихи на разные случаи».

«Описание грозы бывшея  в Гааге» - пример пейзажной лирики:

С одной страны гром,

С другой стороны гром,

Смутно в воздухе,

Ужасно в ухе!

Побегли тучи

Воду несучи,

Небо закрыли,

В страх помутили.

Молнии сверкают,

Страхом поражают,

Треск в лесу с перуна,

И темнеет луна,

Вихри бегут с прахом,

Полоса рвет махом,

Страшно ревут воды

От той непогоды.

«Стихи похвальные России» начинают традицию русской патриотической лирики:

Россия мати! Свет мой безмерный!

Позволь то, чадо прошу твой верный,

Ах, как сидишь ты на  троне красно!

Небо российско ты солнце ясно!

Виват Россия, виват драгая!

Виват надежда, виват благая.

Скончу на флейте стихи печальны

Зря на Россею чрез страны дальны:

Сто мне языков надобно б было

Прославить все, что в тебе мило!

И, наконец, в сборнике помещены стихи, в которых «пиит говорил… в восхищении некоем»  («Песнь, сочиненная в Гамбурге к торжественному празднованию коронации ее величества государыни императрицы Анны Иоанновны самодержицы всероссийская», «Элегия о смерти Петра Великого»). Они представляют собой переход от панегирика и приветственных стихов на событие к оде, т.е. целостному образу лирического героя, через переживания которого отражаются важнейшие события эпохи:

Торжествуйте все российские народы:

У нас идут златые годы.

В 1734 г. жанр оды определяется в творчестве Тредиаковского и формально: в 1735 г. публикуются «Ода торжественная о сдаче города Гданска» (образец – ода Буало о взятии Немюра). К оде было приложено теоретическое обоснование «Рассуждение об оде вообще». Впоследствии мы будем говорить о противопоставлении - громкий Ломоносов/нежный Сумароков лирики, но в первичной форме обе эти традиции были намечены Тредиаковским. Он старался показать лирического героя в различных ракурсах – и торжественном, и интимном.

Кроме того, Тредиаковским созданы эпистолы, эпиграммы, даны образцы рондо, сонета, мадригала, занимался он и переложением псалмов.

Все стихи изданы  в 2-х гг. в 1752 г.

В области поэтики для него характерен стиль затрудненной стихотворной речи (Гуковский); образец – латинский синтаксис (свободная расстановка слов, особенно пленяло Тредиаковского свободное место междометия, употребление союза «а» в значении «и»). «Латинский стиль», таким образом, находит в поэзии Тредиаковского свое европеизированное возрождение.

1.                 Был Вергилия Скарон осмеять шутливый

4                     1          3          2

(т.е. Скарон был достаточно остроумен, чтобы осмеять Вергилия).

2.                 Непрестанною любви мучий ох! Бедою…

Так о! Пленным сей весьма есть склонным бог…

3.                 Некогда отстал паук от трудов и дела,

А собрался, вдоль пошел, мысль куда велела.

Обращает на себя внимание и небывалое в русской поэзии по безграничной свободе совмещения церковнославянизмов и разговорного просторечия:

Соловей – «славий»

Коростоль – «кростель»

Хворост – «хврастий»

и рядом с ними:

Помет,

Драть,

Крупитчатая кладь и т.п.

Заговорили о глухоте Тредиаковского к слову.

В 1750 г. Тредиаковский предпринял и попытку в жанре трагедии на мифологическую тему. Ею стала «Деидамия». В ней он выразил собственное отношение:

1) к истории – «крайнее было б бесславие французскому народу и нестерпимая обида, когда б толикому государю быть некоторым родом Бовы королевича в эпической пииме»;

2)  к войне –  прекращение войн связывает с правлением мудрого  и справедливого просвещенного монарха;

3) к особенностям трагического жанра:

а) так, в основе сюжета – пребывание Ахиллеса на острове Скиросе, где он воспитывался, одетый в женское платье, вместе с дочерьми Ликодема, но поскольку данный легендарный сюжет, по мнению автора,  «приличен более «героической комедии», «чем «трагической шутке», то  он решил «вымыслить от себя много нового», чтобы  «поэме быть трагедиею», в частности, мотив, связанный с обещанием царя Ликодема посвятить Деидамию богине Диане,  что обрекло его дочь на безбрачие; вымышлен и образ Навилии, влюбленной в Ахиллеса;

б) трагедия должна изображать торжество добродетели, гибель положительных героев недопустима, Деидамия спасается от ожидавшей ее участи, Навилия  несет заслуженное наказание за ее интриги;

в) образ-носитель одной черты (Ахиллес, Улисс); нежные чувства уже соединяются у героев с пониманием общественного долга; страсть трактуется как разрушительная сила;

г) соблюдается правило 3-х единств: единство действия как единство героя; единство времени (действие начинается утром и заканчивается вечером); единство места – большие палаты Ликодемовы;

д) в области стиля - довольно сильный эпический элемент.

II.  Переводы:

А) художественные: П. Тальман (Таллеман) «Езда в остров любви», Дж. Барклай «Аргенида», Фенелон «Похождения телемака»

П. Тальман (Таллеман) «Езда в остров любви». Переведена с франц. на русской. Чрез студента Василия Тредиаковского и приписана его сиятельству князю Александру Бор. Куракину».

Книга имела огромный успех (см. об этом подробно:Тимофеев, с. 15).

«Езда в о. Любви», по выражению П.Н. Беркова, были своего рода алгеброй любви, излагала в схематически-отвлеченном виде все возможные случаи любовных отношений. «Галантливая учтивость Франции выступила здесь во всей своей светской утонченности, «политичности» (Там  же).

Сюжет: Тирсис в письмах к другу в условно-символических образах описывает свои переживания: надежду, ревность, счастье разделенной любви, отчаяния от измены возлюбленной (Аманты). Впрочем, от отчаяния он излечивается быстро, влюбившись сразу в двух красавиц и открыв тем самым секрет, как быть счастливым: «кто залюбит больше, тот счастлив подольше».

Уже один выбор книги, где все содержание заключается в описании различных степеней любви к женщине, к которой там обращаются почтительно, ищут случая обратить на себя внимание ее и заслужить, наконец, разными пожертвованиями благосклонности ее, - все это не могло не казаться новостью для русского читателя тех времен, когда в наиболее любимых и распространенных сборниках не обходилось без статьи, в которой любовь к женщине не называлась бы бесовским наваждением и самая женщина не считалась бы орудием сатаны, созданным для соблазна человека» (Пекарский). Если Сумароков написал «Наставление хотящим быти писателями», то «Езда в остров любви» — наставление хотящим быть влюбленными. Но это лишь часть задачи, которую ставил перед собой Тредиаковский: наставлять тому, что такое любовь по прециозным канонам – означало не просто переводить некий текст, а трансплантировать (по терминологии Д.С. Лихачева)   породившую  его   культурную ситуацию.   К  этому Тредиаковский   и стремился. В оригинальной ситуации французской прециозности культурная среда порождала романы определенного типа, а в переводной ситуации текст романа призван был породить соответствующую ему культурную среду.  Об этом подробно пишет Лотман в статье «Езда в остров любви» Тредиаковского и функция переводной литературы в русской культуре первой половины XVIII века:

«Окунувшись во Франции в новую для него атмосферу полностью секуляризованной светской культуры, Тредиаковский, прежде всего, обратил внимание на то, что литературная жизнь имеет организацию, что она отлилась в определенные культурно-бытовые формы, что литература и жизнь органически связаны: «люди искусства и культуры ведут особую жизнь», которая имеет свои организационные формы и порождает определенные типы творчества. Именно эту ситуацию, а не те или иные произведения, Тредиаковский с размахом новатора задумал перенести в Россию. Французская культура XVII века выработала две формы организации культурной жизни: Академию и Салон. Именно их Тредиаковский хотел бы воссоздать в России. Показательно, что во Франции организованная Ришелье Академия и оппозиционная «голубая гостиная» госпожи Рамбуйе находились в сложных и часто в антагонистических отношениях, но это не было существенно для Тредиаковского, который, конечно, был в курсе занимавших Париж эпизодов борьбы, интриг, сближений и конфликтов между салонами и Академией. Он не становился на ту или иную сторону, поскольку хотел перенести в Россию культурную ситуацию в целом.

Возникший в условиях литературного подъема прециозный салон ХVII  в. был не карикатурным сборищем жеманниц и щеголей, а явлением, исполненным серьезного культурного смысла. Салон  - в первую очередь, салон госпожи Рамбуйе, ставший своеобразным эталоном для всех других салонов эпохи, - был явлением оппозиционным по отношению к насаждавшейся Ришелье государственной централизации. Оппозиция эта была не политической:  государственной серьезности противопоставлялась игра, официальным жанрам поэзии – интимные, диктатуре мужчин - господство женщин, культурной унификации в общегосударственном масштабе – создание замкнутого и резко ограниченного от всего остального мира «Острова любви», «Страны нежности», «Царства прециозности», в создании карт которых упражнялись мадемуазель де Скюдери, Молеврье, Гере, Таллеман и другие. Резкая ограниченность от всего остального мира и составляла особенность салона. Переступая его порог, избранный (а переступить порог могли только избранные), как всякий посвященный, член эзотерического коллектива менял свое имя. Он становился Валером (Вуатюр) или Менандром (Менаж), Галатеей (графиня Сен-Жеран) или Меналидой (дочь госпожи Рамбуйе Жюли, в замужестве герцогиня Монтозье). Сомез совершенно серьезно (хотя и с оттенком иронии) составил словарь, в котором снабдил эзотерические имена прециозниц «переводами». Но и пространство переименовывалось — из реального оно становилось условным и литературным. Париж именовался Афины, Лион — Милет, предместье Сен-Жермен - Малые Афины, остров Нотр-Дам — Делос. Язык салона имел тенденцию превращаться в замкнутый, непонятный «чужим» жаргон.

Однако замкнутость салона была не целью, а средствам. У властей она вызывала подозрительность. Известно, что Ришелье («Сенека», на языке прециозников) - требовал, чтобы маркиза Рамбуйе сообщала ему характер разговоров, которые велись в ее салоне. Вызвав гнев кардинала, маркиза отказалась, и только заступничество племянницы кардинала мадемуазель Комбале спасло салон от преследований. Хотя маркиза Рамбуйе настолько не скрывала своей неприязни к «Великому Александру», как именовали короля на языке прециозных салонов, что ее дочь Жюли, по свидетельству Ж. Таллемана де Рео, говаривала: «Боюсь, как бы ненависть моей матушки к Королю не навлекла бы на нее проклятие божье», политический смысл ее оппозиции был ничтожен. Однако чутье не обманывало Ришелье. Салоны (не в их опошленных подражаниях, а в классических образцах XVII в.) действительно таили серьезную опасность для абсолютистского централизма. Будучи тесно связаны с гуманистической традицией Ренессанса, они противопоставляли и деспотической реальности, и героическому мифу о ней, создаваемому классицизмом, мир художественной утопии. Политике и освещавшему ее Разуму противопоставлялись Игра и Каприз. Но и Разум не был изгнан: прециозный мир — не мир барочного трагического безумия. Он только подчинялся законам маскарадной травестии, господствовавшим в прециозном салоне. На протяжении всей истории утопической травестии — от маскарадных ритуалов до образов перевернутого мира, в литературе XVI—XVII вв. — существенным признаком утопизма является стремление переиначить природный порядок, сделать «мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной».

Что касается «Аргениды» Дж. Барклая, то в ней дано первое художественное обоснование теории абсолютной монархии. Влияние ее огромно на все поколение, создавшие французский классицизм. Этим она и была интересна В.К.Тредиаковскому.

Схема сюжета сводится к следующему: сицилийский царь Мелеандр после трудной борьбы победил могущественного мятежного вельможу Ликогена, к партии которого примкнули гиперефаняне (понимай – кальвинисты); придворный ученый Никопомп (как бы сам автор в роли героя своего романа) непрерывно дает советы Мелеандру и проповедует ему правоту монархического принципа, пока Ликоген был еще в силе, ему удалось удалить от двора верного царю Полиарха; после поражения Ликогена, Полиарх, давно влюбленный в Аргениду, дочь Мелеандра, получает ее руку, и роман заканчивается торжеством любви, с которым сливается торжество царя над мятежными феодалами. В первой пол. XVIII в. в ней находили «урок царям».

«Приключения Телемака» Фенелона и«Телемахида Тредиаковского

I.                   Фенелон задумал свой роман, как новую «Аргениду» в условиях «порчи», разложения абсолютной монархии. Его «Телемак» стал переходным явлением от абсолютистского учения к просветительству. Фенелон еще не порывает с принципом абсолютизма, но резкая критика разорительных войн Людовика XIV, приведших к истощению Франции, косвенное осуждение всей его внутренней политики, уроки новой либеральной, государственной мудрости, смелые нападки на льстецов, язву государства сделали этот роман выражением антимонархического настроения умов.

II.                В романе Фенелона была и другая сторона. Он хотел сочетать политический трактат с занимательным повествованием. Он избирает сюжет, который дает ему возможность влить в свой роман и свои знания по античной культуре, и традиции «красоты» Гомера и Виргилия.

Тредиаковский перелагает прозу Фенелона в стихи. Его цель – стиль эпигона  перевести на язык первоисточника. И в результате – действительно восхитительные строки:

День светозарный померк, тьма стелется по океану ...

Отсюда и название, не романное, а гомеровское, эпическое. Тредиаковскому, т.о., принадлежит заслуга создания русского гекзаметра, и «Телемахиду» в этом плане  необходимо соотносить с «Илиадой» Гнедича и «Одиссей» Жуковского.

Известно, что Гнедич три раза перечел «Телемахиду».

Б) исторические переводы

Роллень «Древняя история» - 10 т.;

     «Римская история» - 16 т.;

Кревье «История римских императоров» - 4 т.

Все эти переводы сгорели во время пожара, Тредиаковский вновь их перевел.

III. Научные труды: «Новый и краткий способ к сложению российских стихов с определениями до сего надлежащих знаний» (1735); «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» (1752).

«Новый и краткий способ к сложению российских стихов с определениями до сего надлежащих знаний» (1735) положил начало реформы русского стихосложения. Тредиаковский исходил из двух положений:

а) способ сложения стихов зависит от природных свойств языка;

б) в основе русского стихосложения должно находиться правильное чередование ударных и безударных слогов; опора на народную поэзию – где наблюдается «сладчайшее, приятнейшее и правильнейшее стоп падение».

В свою очередь, стопа – «мера или часть стиха, состоящая из 2-х у нас слогов».

Однако распространение новой системы сочеталось у автора со стеснительными ограничениями:

1)               предлагалось использовать ее только в 11,13-ти сложниках;

2)               автор реформы возражал против использования трехсложных стоп;

3)               наиболее употребителен для него хорей;

4)                предпочтительна женская рифма, не допускается чередования рифм.

М.В. Ломоносов («Письмо о правилах российского стихотворства») (1731 г.) снял эти ограничения, а Тредиаковский учел данный факт в новом трактате «Способ к сложению российских стихов против выданного в 1735 годе, исправленный и дополненный»(1752).

Тредиаковскому также принадлежат   трактаты по отдельным жанрам литературы:

«Рассуждение об оде вообще»;

«Предъизьяснение об  иронической пииме»;

«Рассуждение о комедии вообще».

Реформа языка:

1.                 Использование «простого русского слова» (книга мирская, старославянский «жесток моим ушам слышится» - относительно перевода Тальмана);

2.                 Стремление приблизить русское правописание к его фонетической основе («как звон требует»);

3.                 Борьба за сохранение чистоты русского языка («почитай  ни одного не употребил иностранного слова» - об «Аргениде»);

4.                 Отметил явление народной этимологии;

5.                 Ввел «единитные палочки» - обозначение слитного произношения;

6.                 Активно вводил неологизмы (особенно в рамках любовной лексики, к сожалению, не всегда удачно: сходбища в значении свидание и др.).