В статье «Несколько слов о Пушкине», высоко оцененной Белинским, Гоголь высказал взгляд на Пушкина как на великого русского национального поэта; в борьбе с романтической эстетикой Гоголь намечает здесь задачи, стоявшие перед русской литературой. В статье «О малороссийских песнях» Гоголь дал глубокую оценку народного творчества, как выражения народной жизни и народного сознания. В статье о картине К. Брюллова «Последний день Помпеи» Гоголь выступил с принципиальной оценкой явлений русского национального искусства.
В статье «Несколько слов о Пушкине» (1832) был обозначен и такой важный для Гоголя принцип, как умение открыть глубинный смысл необыкновенного в самых обычных явлениях: «Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было, между прочим, совершенная истина».
В статье «Несколько слов о Пушкине» дана самая высокая оценка художественным открытиям автора «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина»: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте». В условиях, когда одни критики писали о «совершенном падении» таланта поэта, а другие упрекали его в «аристократизме», «светскости», Гоголь давал глубокую, прогностическую оценку пушкинского творчества, именно с ним связывая будущие судьбы русской литературы.
В статье о Пушкине критик формулировал свое известное положение о том, что «истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа». Следуя традициям романтической эстетики, сближающей понятия народного и национального, Гоголь вместе с тем шел дальше романтиков, видя народность искусства прежде всего в выражении народной точки зрения: «Поэт даже может быть и тогда национальным, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами...».
Отрывок является незаконченной первоначальной редакцией известного критического фельетона О. И. Сенковского о „Мертвых душах“, помещенного в августовском номере „Библиотеки для чтения“ 1842 г. „Литературная летопись“, с. 24—54.
Разбор „Мертвых душ“, как видно из печатаемой редакции фельетона, был задуман в характернейшей для Сенковского манере. Этот разбор должен был идти под маской рецензии на совершенно постороннюю книгу, в данном случае на „Тысячу и одну ночь“, в форме притчи, рассказанной „мудрым визирем“. Притча развертывалась как разговор „скотов“ — быка, осла и верблюда — о книге Гоголя. Быку Силычу, который читает „Мертвые души“, были явно приданы черты самого Гоголя. В осле Разумниковиче, восторженном апологете „Мертвых душ“, нетрудно узнать К. С. Аксакова, автора нашумевшей брошюры „Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова или Мертвые души“, М., ценз. разр. 7 июля 1842 г.
В „Мертвых душах“ К. С. Аксаков увидел „новый характер создания“, которым якобы давалось „оправдание целой сферы поэзии, сферы давно унижаемой“. В „Мертвых душах“, — заявлял К. С. Аксаков, — „древний эпос восстает перед нами“. „Только у Гомера и Шекспира можем мы встретить такую полноту созданий, как у Гоголя“, — писал К. С. Аксаков, — „только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают великою, одною и тою же тайною искусства“.
Ср. у Сенковского: „Браво, Силич! воскликнул осел в восторге: браво!.. да это настоящая эпопея“. И далее — „Гомер, Виргилий, Тассо, Ариосто, Мильтон перед тобой просто ослы!...“ Характерно, что в первоначальной редакции фельетона Сенковского поэма Гоголя не обозначена ее полным заглавием, а названа „поэмой о Чичикове и помещице Коробочке“. Такое, казалось бы, немотивированное отождествление только одной сцены из „Мертвых душ“ со всем произведением, конечно, имело в виду другого ценителя поэмы, П. А. Плетнева, который в своей статье цитировал именно сцену Чичикова с Коробочкой для доказательства того, в чем состоит „независимость таланта Гоголя“.фельетон начинается ироническим рассуждением, метившим в Конст. Аксакова: „Вы видите меня в таком восторге, в каком никогда еще не видали. Я пыхчу, трепещу, прыгаю от восхищения: объявляю вам о таком литературном чуде, какого еще не бывало ни в одной словесности. Поэма!... да еще какая поэма!... Одиссея, Неистовый Орланд, Чайлд-Гарольд, Фауст, Онегин, с позволения сказать, — дрянь в сравнении с этой поэмой. Поэт!... да еще какой поэт!... поэт, перед которым Гомер, Ариосто, Пушкин, лорд Байрон и Гете, с позволения сказать... то чем Ноздрев называет Чичикова. Это, может-быть, превосходит все силы вашего воображения, но это действительно так, как я вам докладываю...“ и т. д.
Через три месяца после опубликования фельетона Сенковского, об этом факте заявил печатно В. Г. Белинский в связи с полемикой по поводу „Мертвых душ“ с С. П. Шевыревым, в „Отечественных записках“, Полемический выпад по поводу „Носа“ относился, конечно, к апологету Гоголя К. С. Аксакову, ибо последний принадлежал к той же общественно-литературной группе „Москвитянина“, что и С. П. Шевырев, а поэтому естественно с ним объединялся. О разногласиях же К. С. Аксакова с С. П. Шевыревым по поводу их оценки „Мертвых душ“ Сенковский мог не знать. Таким образом похвалы К. С. Аксакова Гоголю Сенковский не склонен был рассматривать как принципиальные; он видел в них лишь тактический маневр враждебной литературной партии, истинное отношение которой к творчеству Гоголя совпадало по его мнению с оценкой „Носа“, С. П. Шевыревым. (По отношению к „Носу“ С. П. Шевырев не изменил своей позиции и в 1842 г., считая повесть в числе „самых неудачных созданий Гоголя“ — см. „Москвитятин“, 1842, кн. 8, с. 373). Что именно так полагал Сенковский, уясняется характером рецензии его на брошюру К. С. Аксакова. наименование „Мертвых душ“ поэмой Сенковский прочно ассоциировал с мыслями К. Аксакова о близости Гоголя к Гомеру. Поток издевательств по этим двум поводам Сенковский не прекращал очень долго. В следующем сентябрьском номере „Библиотеки для чтения“, 1842 г., Сенковский рецензирует „великолепную книгу“: „Подробный практический способ приготовления искусственных навозов“. Книгу эту он опять именует „поэмой“ для того только, чтобы сейчас же перейти к „отзыву“ на брошюру К. С. Аксакова о „Мертвых душах“. „Когда люди издают на свои деньги такие похвальные брошюры, — писал Сенковский, — это очень плохо!... это показывает, что поэма не хороша!... Боже мой, да разве это не известно, что когда человек — Гомер, когда талант — колосс, когда творение истинно удивительное, то люди печатают тогда на свои деньги бранные книги на него, а не панегирики“Список издевательств Сенковского по поводу „поэмы“ и „Гомера“ можно было бы продолжить. Через четыре года, 26 октября 1846 г., И. С. Аксаков писал отцу: „Читали ли вы или видали ли октябрьскую книжку „Библиотеки для чтения“. Вообразите, там по поводу разбора какой-то книжонки Сенковский объявляет публике, что Гоголь болен, вдался в мистицизм, не хочет продолжать „Мертвых душ“ и так самолюбиво замечтался, что всех учит, дает наставления. Всё это сказано с ругательствами и насмешками. Он не называет его Гоголем, но Гомером, написавшим „Мертвые души“. Название Гомер повторил он раз двадцать на одной страничке. Какой мерзавец!“ С. П. Шевырев в статье о „Мертвых душах“ также возмущался недобросовестностью Сенковского: „Прочтите в Литературной летописи «Библиотеки для чтения» 29 страницу, — писал Шевырев, — издатель напечатал: за движениями женских рук ее (ключницы), вместо жестких, и прибавляет в скобках: то есть старой ключницы, у которой, вероятно, других рук и не было кроме женских... Право не веришь глазам своим, до какой степени может дойти недобросовестность критика, ослепленного какою-то странною злобою на талант... В борьбе против Сенковского и „Библиотеки для чтения“, которую вели представители разных литературно-общественных направлений 30—40-х годов, решался вопрос о праве на культурную гегемонию соотвественной общественной группы. Сенковский в своей журнальной деятельности опирался на культурно-отсталые слои мещанства, буржуазии и поместного дворянства. Антагонисты Сенковского из „Московского Наблюдателя“, пушкинского „Современника“, а в 40-х годах из „Москвитянина“ были связаны с интеллектуальными верхами помещичье-дворянского класса. Вся славянофильская группа „Москвитянина“ Сенковскому была так же ненавистна, как раньше были ему ненавистны „Московский Наблюдатель“ и пушкинский „Современник“.Несамостоятельность Сенковского в его оценках „Мертвых душ“ установлена еще Н. Г. Чернышевским, который утверждал, что редактор „Библиотеки для чтения“ „повторял то, что было когда-то сказано о Гоголе Н. А. Полевым“Н. Полевой в «Русском вестнике» начинал свою статью с отрицания реализма Гоголя. «Мертвые души», составляя грубую карикатуру, — пишет Полевой, — держатся на небывалых и несбыточных подробностях... лица в них до одного небывалые преувеличения, отвратительные мерзавцы или пошлые дураки... язык... г. Гоголя... можно назвать собранием ошибок против логики и грамматики».
Этот «приговор» величайшему творению русского реализма поддержала вся реакционная журналистика. Особенно настойчиво внушает она читателю мысль, что «Мертвые души» никакого отношения к николаевской действительности не имеют. Об этом твердят рецензенты «Северной пчелы», «Сына отечества» и «Библиотеки для чтения». Разница между Полевым и Сенковским лишь в том, что статья первого, при всем его резко-отрицательном отношении к „Мертвым душам“, — статья принципиального уровня. Вот важнейшая ее мысль: „Да, кто же требует от вас, м. г., добродетельного человека — спрашивает Н. А. Полевой, обращаясь к Гоголю. — От вас требуют только человека и отказываются от несообразных каррикатур, которые вы изображаете нам“. Критический фельетон Сенковского о „Мертвых душах“, равно как и статья Н. А. Полевого — важнейшие документы в ряду критической литературы о поэме Гоголя буржуазного лагеря.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему