Детерминизм П.С.Лапласа в развитии классической науки и теоретико-вероятностная общенаучная парадигма в полемике классической и неклассической науки
Мир хаотичен и непредсказуем или упорядочен согласно физическим законам и мы можем понять это на основе экспериментальных данных? Случайно ли все происходящее или же обусловлено причинами, из которых нам суждено познать лишь немногие? Являются ли свобода и случай иллюзией, вызванной нашим незнанием всех имеющихся фактов? Эти вопросы напрямую связаны с религией, нравственностью, а также с наукой и нашим общим пониманием природы реальности (метафизики). Однако, как показали предыдущие рассуждения, связь эта далеко не проста. Мы определили, что научные законы разрабатываются посредством метода индукции, основанного на данных опыта и наблюдения. Поэтому их можно рассматривать как наилучшее истолкование фактов, но не единственно возможное. Эти законы не обладают абсолютной достоверностью логического доказательства, имея лишь определенную степень вероятности сообразно фактам, на которые опираются. Становление науки в XVII—XVIII веках со всей очевидностью показывает, что основу ее составляли разумность, порядок и предсказуемость. Объяснение событий игрой случая, судьбой или волей богов считалось предрассудком, который должен был устранить рационализм молодой науки.
Детерминизм
С развитием современной науки укрепилось мнение, что мир предсказуем и постижим. Это мнение составило основу того направления мысли, которое мы привыкли соотносить с веком разума. Как мы уже упоминали в историческом экскурсе во введении книги, становление физических наук, в частности открытия Ньютона, привело к созданию образа мира в виде некоего механизма, функционирование которого подчиняется законам природы. И английский эмпиризм, и немецкий идеализм соглашались с исходной предсказуемостью и обусловленностью вещей. Так, Юм считал внешне случайное событие лишь знаком того, что мы не способны познать все действующие при этом силы. В пределах эмпирического метода ему все представлялось обусловленным физическими законами. Он отмечал: «По общему признанию философов, то, что профаны называют случайностью, есть не что иное, как тайная и скрытая причина». Трактат о человеческой природе Кант, придерживаясь совершенно иной точки зрения, подтверждает правильность и необходимость рассматривать все в мире как причинно обусловленное. Для такого вывода не столь важно, проверяется ли он эмпирически или же предполагается человеческим умом; главное, что нет места случайному явлению или непредвиденному событию, все либо известно и предсказуемо, либо изначально возможно. Классическая формулировка подобного взгляда дана Пьером Лапласом1 (1749—1827), который считал, что, зная все действующие причины и изучив отдельное событие или вещь, можно описать все, что произошло и что произойдет. Мироздание воспринималось им как единый предсказуемый механизм: «Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями мельчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором». Опыт философии теории вероятностей детерминизм можно толковать двояко:
• как теоретическую возможность объяснить любой выбор человека;
• как концепцию, согласно которой все является частью единой цепи причинности.
Если первая трактовка относится к морали, то вторая представляет особый интерес для философии науки.Если считать верным второе представление, то выходит, что всякий наш выбор оказывает серьезное влияние на будущее, ведь даже при допущении свободы выбора сам выбор тотчас предстает звеном цепи причин. Это допускает личную свободу в том смысле, что не требует полной обусловленности будущего прошлым (позиция Лапласа). Но стоит данное понятие сочетать с первым представлением детерминизма — о предсказуемости выбора, как окажется, что свобода либо является иллюзией, либо не принадлежит физическому миру (то есть умственная деятельность не подчиняется физическим законам).
Поскольку все подчиняется законам природы, а не является случайностью или результатом свободного выбора, постольку следует принять эту данность без каких-либо доказательств.
Но как же тогда быть с человеческой свободой? Что значит выбор в мире, где все обусловлено? Решить эти вопросы помогла выдвинутая Рене Декартом2 (1596—1650) концепция о дуализме ума и тела. Телу свойственна протяженность в пространстве и времени и подчиненность законам природы. Ум, хотя и связан с телом, лишен пространственной протяженности, а значит, свободен от обусловленности физическими законами. Картезианский дуализм в период становления современной науки привел к механистическому восприятию Вселенной, полностью обусловленной и предопределенной, где каждое движение теоретически предсказуемо. Люди с видимой свободой могут мыслить и действовать в подобном мире, поскольку человеческий разум не принадлежит ему, совершенно от него обособлен. Философ и математик Готфрид Лейбниц 3 (1646— 1716) был выразителем иной точки зрения на детерминизм. Он утверждал, что перемена в любой отдельной вещи в мире потребует изменения во всем остальном. Мир может стать иным, и это происходит всякий раз, когда в нем меняется хотя бы что-то одно. Почему же тогда мы ощущаем свободу? Лейбниц отвечал так: не обладая беспредельным умом, мы не в состоянии познать все те силы, что управляют нашими действиями, и потому полагаем, что свободны.
По мнению Канта, разум постигает явления посредством понятий (пространства, времени и причинности), которые налагает на опыт. Следовательно, мы можем говорить, что все имеет свою причину, не из-за способности проверить совершенно все, а из-за особенностей нашего ума, который навязывает представление о причинности, — это единственный способ разумного постижения мира.
Кроме того, выбор определяется нашими желаниями, верованиями и побуждениями. Стоит его сделать, как возникают неизбежные последствия. С точки зрения выбирающего субъекта, это свобода, но с позиции наблюдателя (здесь имеется в виду наблюдение побуждений и сплетения действий в цепь причин), все вписывается в некий образ в феноменальном мире, образ, автоматически побуждающий человека искать причинную обусловленность. Лейбниц, и Кант находились в условиях господства рационального и научного взгляда на мир (нашедшего свое классическое выражение в ньютоновой физике). Они пытались объяснить ощущение свободы в этом мире. Кант считал, что такое возможно лишь при сугубом разграничении вещей-в-себе и вещей, которые даются нам в ощущениях: первые свободны, вторые обусловлены. Для Лейбница свобода — обман, порождаемый незнанием совокупности причин, воздействующих на нас. Если для Декарта и Канта свобода реальна, то для Лейбница нет. Это сближает его с более радикальными взглядами на детерминизм, которые появились в XIX—ХХ веках.
Однако к XIX веку под детерминизмом подразумевалось отсутствие у действующего субъекта всякой свободы. Детерминизм просто означал веру в то, что все обусловлено неумолимой цепью причин. Исходя из этого, делался вывод, что и сам разум предопределен, а не просто подвержен влиянию. Если для Канта существовало два мира, в одном из которых «Я» могло быть свободным, то к концу XIX века остался только детерминированный мир, где свобода была всего лишь иллюзией, вызванной невозможностью понять обусловливающие силы.
Научный детерминизм
В Мировых загадках (1899) Эрнст Геккель утверждал, что все, в том числе мышление, есть порождение материального мира, полностью управляемое и обусловливаемое его законами. Свобода — это иллюзия, научный материализм — единственно верное истолкование действительности. Данный взгляд отразил и успехи науки конца XIX века, и ее пределы. В это время большинство ученых стали более осторожны. Мы уже говорили о том, что многие явления в физике (например, поведение ядерных частиц) и в биологии (генетические мутации) носят, по всей видимости, случайный характер. Случайность заменяет строгую предсказуемость. Кроме того, стоит произойти случайному событию, как все прочее следует из него по необходимости. Классическое определение этого дуализма реальности дал Жак Моно 4 (1910—1976) в своей книге Случайность и необходимость (1970): «Чистая случайность, абсолютно свободная, но слепая, лежит у самых корней величественного древа эволюции, и в итоге человек наконец познает, что он одинок в бесчувственных глубинах Вселенной... Ни его судьба, ни моральный долг не были предписаны заранее». Моно заявляет, что все древо эволюции, которое представляется неким плодом Промысла, может быть обусловлено действием физических законов в условиях многочисленных случайностей, подбрасываемых генетической мутацией.
Принцип неопределенности
Принцип неопределенности Гейзенберга, согласно которому можно определить либо положение, либо скорость частицы, но невозможно точно узнать обе эти величины одновременно, часто приводится в качестве примера свободы, присущей самой сути квантовой физики, что делает детерминизм в общем несостоятельным. Однако не следует спешить с выводами. Отчасти потому, что в спорах между Эйнштейном и Бором в 30-е годы наблюдается некоторое различие в толковании того, что отражает подобная неопределенность — саму реальность или только нашу способность познать ее. Нам также известно, что в глобальном масштабе природа соразмерна и предсказуема, даже если отдельные ядерные частицы неопределенны. Наше ощущение свободы можно объяснить с помощью случая (особое стечение обстоятельств, когда мы ощущали себя совершающими свободный выбор) и необходимости (силы, в которых мы задним числом усматриваем факторы, определившие наш выбор).
Поможем написать любую работу на аналогичную тему