Современные тенденции научной методологии

Характеристика современного научного познания

1.                      В наши дни становится все более ясным, что исходные основы (принципы) научного познания по своей объективной сущности (т.е. вне зависимости от тех или иных философских убеждений самих ученых) являются диалектико-материалистическими.

2.                      Наука так глубоко проникла во все отрасли народного хозяйства, что планирование последнего, в свою очередь, требует и единого планирования научных исследований.

3.                      Значение и масштабы научных исследований настолько возросли, что в ряде областей необходимо не только внутригосударственное, но и международное планирования.

4.                      Объем научных знаний так возрос, что возникла потребность его особой систематизации. Систематизации — это объединение предметов или знаний о них путем установления существенных связей между ними, порядка между частями целого на основе определенных закономерностей, принципов или правил (БСЭ. 1956. Т. 39. С. 160). Без такой систематизации, во-первых, нельзя овладеть всеми имеющимися знаниями и использовать их в практических целях или для дальнейшего развития науки. Но для создания такой систематизации нужна методология научного познания, которая имеет в своей основе диалектическо-материалистические представления о мире и познании. Во-вторых, быстрый рост научных знаний в современной науке характеризуется следующими данными. Как показывают специальные исследования, две трети всей научно-технической и более 90% всей научно-технической информации, добытой за все время существования человечества, получены в одном лишь XX в. (Добров Г.М. Наука о науке. Киев: Наукова думка, 1970). За каждые 40—50 лет объем научных знаний удваивается. В связи с этим становится все труднее овладевать научными знаниями. Система научного знания усложняется, науки дифференцируются, возникают все новые и новые отрасли научного знании, причем в каждой из них поток научной информации значительно возрастает. Так, в мире насчитывается до 100 млн. названий различных научных печатных работ, в том числе 30 млн. книг и 13 млн. патентов и авторских свидетельств. В 100 тыс. различного рода научных и технических периодических изданий публикуется около 4 млн. статей (в том числе в 30 тыс. основных научно-технических журналов печатается примерно 2,5 млн. исследовательских статей). Ежедневно в мире издается в различной форме в среднем 1600 страниц текста в расчете на одного специалиста в узкой области науки и техники (Добров Г.М. Наука о науке. С. 46).

В условиях быстрого роста объема научных знаний особо важное значение приобретает разработка методов получения и приобретения новых научных знаний и способов быстрого овладения ими.

Знания можно синтезировать лишь на основе каких-либо общих представлений о мире. Так, даже в первобытном обществе первобытные знания обобщались при помощи некоторых фантастических, анимистических и мифологических представлений, которым придавалось значение. В рабовладельческом и феодальном обществе обыденные и первоначальные научные знания синтезировались на основе философских умозрений, однако и этот синтез не давал еще достаточно правильных представлений о мире. Только когда появилась первая научная картина мира ( XVII в.) возникла возможность подлинно научного синтеза научных знаний, что привело к созданию первых научных теорий (механика Ньютона, корпускулярная и волновая теория света, теория упругости и т.д.). Однако первоначальная картина мира, как уже было сказано, находилась еще под сильным влиянием умозрительно-метафизических представлений о мире, что исключало возможность глубокого научного синтеза научных знаний, в частности в познании живой природы и общественных явлений.

Для подлинного научного синтеза научных знаний, накопленных в современной науке, нужна новая научная картина мира, построенная с учетом всех достижений науки на основе диалектического материализма. Без такой картины мира невозможно охватить весь объем современного научного знания.

Создание научного синтеза — важнейшая проблема. Её решение позволит построить современную теорию научного знания, разработать более эффективные методы получения новых научных знаний и методы быстрого овладения ими.

Концепция фальсификации К. Поппера. Понятие истины широко используется в работах К. Поппера. Он полагает, что мы точно можем установить ложность наших знаний, а не истинность. Тогда встает вопрос: почему нас не удовлетворяют ложные знания, и мы стремимся освободиться от них? По мнению К. Поппера, потому что надеемся на возможность построения истинной теории. Эта истинная теория выступает для научного познания неким регулятивным идеалом, который и приводит к нацеленности ученых на него путем смены ложных теорий. Не случайно поэтому концепция К. Поппера получила название «фальсификационизма». Такая методология связана с общефилософскими представлениями К. Поппера.

Он верит в существование физического мира независимо от субъекта. Отсюда возникает признание, что человеческое познание направлено на создание истинного описания мира. В особых случаях, признает К. Поппер, человек даже способен получить истинное знание о мире. Но в целом он отвергает наличие критерия истины, то есть того фактора, который позволил бы нам объективно определить, достоверно ли знание о мире. Даже если мы найдем истину, ничто не может нам указать на то, что это именно истина. Никакие критерии, ранее считавшиеся в качестве таковых в других концепциях истины, не могут нам этого дать. Именно поэтому научное познание проблемно, гипотетично. Но, тем не менее К. Поппер не решается, полностью отказаться от идеи истины. Иначе его можно легко причислить к скептикам или агностикам.

Нельзя выделить истину в ходе научного познания, но, элиминируя постоянно ложные знания, можно приблизиться к истине. Это и есть повод и возможность для осуществления научного познания, а также шанс не впасть в агностицизм и скептицизм. Если представить, что наука и ее философское осмысление направлены на две основные идеи (наука позволяет нам получить истинное знание и наука освобождает нас от предрассудков и заблуждений), то Поппер делает ставку на вторую идею, отбрасывая первую. Чтобы это понять, следует внимательно проанализировать смысл двух важнейших попперианских понятий «фальсифицируемость» и «фальсификация».

К. Поппер, который начинал свою исследовательскую деятельность как неопозитивист, исходит из положения о противопоставлении теоретических и эмпирических предложений. К эмпирическим предложениям следует относить предложения, описывающие факты, «На земле лежит палка», «23 февраля шел снег» и т.д. Они образуют эмпирическую основу науки. Но могут встречаться и несовместимые между собой эмпирические предложения. Поэтому всякую теорию можно интерпретировать как запрет на существование некоторых факторов, противоречащих эмпирической основе теории. Если язык теории представить в виде общих утверждений, типа: «все сельди рыбы», то в теории будет присутствовать запрет на такого рода утверждения, как «не все сельди рыбы». Поэтому все эмпирические предложения, запрещаемые теорией («А где-то там существует сельдь не рыба»), будут выступать в качестве «фальсификатора» или, как называет их К. Поппер, «потенциальнного фальсификатора». Значение «фальсификатора» в том, чтобы служить индикатором достоверности, приближенности теории к истине. Ведь если подтвердиться, что запрещаемый теорией факт имеет место, то теория будет опровергнута. «Фальсификаторы» называются потенциальными, поскольку направлены на проверку теории. Из понятия «потенциальный фальсификатор» выводится понятие «фальсифицируемость». «Фальсифицируемость», по К. Попперу, это когда у теории «… класс ее потенциальных фальсификаторов не пуст, а точнее, теория способна противоречить фактам»8.

Получается, что несовместимые с теорией эмпирические предложения являют собой источник ее «фальсифицируемости.», поскольку не позволяют представить опору теории в надежном, эмпирическом, истинностном базисе. Но К. Поппер считает, что именно эти несовместимые с теорией эмпирические предложения и есть источник познавательных актов, что эти эмпирические предложения, противоречащие и не совпадающие с теорией, нельзя ни в коем случае отбрасывать. Наоборот, в некоторых случаях даже лучше отказаться от теории, чем от эмпирического базиса.

Процесс фальсификации реализуется следующим образом. Из теории А выводится эмпирическое предложение В (А ® В). Предложение В оказывается ложным, если истинным становится «потенциальный фальсификатор» не-В. Формально эта операция обозначается таким образом: из А ® В и не-В следует не-А, то есть теория А ложна и фальсифицированна. Следовательно, при ложности следствия В мы признаем сфальсифицированной теорию А. Смысл данной схемы еще и в том, что мы не можем фальсифицировать сразу все наше знание, а можем фальсифицировать какую-то его часть.

Если теория фальсифицирована, то она должна быть отброшена. Это решительное убеждение К. Поппера. Если фальсифицированная теория будет оставаться в научном знании, то этим она задержит развитие познания, будет способствовать догматизму и утрате научным познанием эмпирического характера.

Создав концепцию истины на основе принципа фальсификации, К. Поппер возрождает роль и значение философии в задачах опровержения ложного научного знания. Ведь неопозитивисты отказывали философии в праве на истину, утверждая, что ее проблемы не верифицируемы и эмпирически не опровергаемы, а следовательно, она не играет серьезной роли в осмыслении развития научного знания. К. Поппер не соглашается с подобными умозаключениями, полагая, что в философской интерпретации содержится источник таких эмпирических предложений, которые выступают в качестве «потенциальных фальсификаторов». Более того, почти все фундаментальные научные теории появились из метафизических представлений, а значит, подобная особенность формирования теоретического знания не может быть опущена при анализе проблемы истины. Не случайно К. Поппер выводит несколько уровней проверяемости теории:  проверяемые в большей степени и проверяемые в меньшей степени. Вторые относятся к метафизическим (философским) теориям. Однако и они в ходе своего становления могут перейти в класс научных теорий, которые проверяемы в большей степени. Тем самым, К. Поппер сделал необходимым осмысление проблемы истины не только в чисто научном плане, но и философском. Это в результате позволяет проводить серьезный критический анализ, реализуемый в философской традиции постмодерна. Здесь исследователи придут к мысли о том, что человек не просто не способен определить, что такое истина (и как непротиворечивость языка, и как соответствие знаний действительности), что такого концепта просто не существует, хотя упоминание о нем возможно.

Какие трудности возникают на пути реализации попперовской критической методологии?

Первая трудность заключается в элиминации ложных теорий. Установление ложности теории во многом зависит от случайной удачи исследования, от того, найдется ли и как скоро опровергающий пример. Иногда не удается обнаружить ложность теории, которая на самом деле ложна, и она, таким образом, остается в числе тех, которые принимаются как возможно истинные.

Вторая трудность заключается в том, что при проверке множества конкурирующих теорий может оказаться, что все они фальсифицированы и, следовательно, должны быть отвергнуты. Следовательно, в науке не останется ни одной приемлемой теории, решающей данную проблему.

Наконец, самое главное препятствие на пути реализации попперовской программы- это невозможность обоснования истинности предпочтительной теории. Даже если мы выбрали одну нефальсифицированную из множества конкурирующих теорий, то мы не в состоянии ни установить ее истинность, ни тем более обосновать, хотя объективно она может быть истинной. В конечном счете проблема существования истинных теорий, позволяющих нам правильно ориентироваться в мире, осталась в эпистемологии К. Поппера нерешенной.

Рассмотрим теперь критически основные пункты попперовской концепции, которая представляет собой определенный методологический идеал, призванный регулировать научную практику извне. В связи с этим данную концепцию можно критиковать и с точки зрения соответствия его положений практике науки, и с точки зрения соответствия общефилософским и мировоззренческим установкам.

Первое допущение, на котором основывается К. Поппер, - иногда можно установить ложность теории, обнаружив противоречие между ее следствиями, и «проверенными единичными предложениями», - плохо согласуется с попперовским неприятием индукции. Нет оснований полагать, говорит он, критикуя индукцию, что будущее похоже на пошлое, что будущие результаты проверок будут такими же, как и прошлые. Но ведь именно на таком предположении основывается метод фальсификации. Принимая попперовскую критику индукции, можно спросить: какие у нас есть основания считать, что теория, которая опровергалась природой прежде, будет опровергаться и в будущем? Какие есть основания считать, что фальсификация окончательно устанавливает ложность теории?

Второе допущение, сделанное К. Поппером при решении проблемы истинных теорий, также вызывает сомнение. По его мнению, в науке по каждой проблеме существует множество конкурирующих теорий. Однако такие ситуации в науке не являются общим правилом, часто приходится довольствоваться только одной гипотезой, более или менее удовлетворительно объясняющей факты. Затем на смену ей приходит другая, более адекватная, но она, будучи выдвинута, не конкурирует со старой по схеме К. Поппера, а еще в процессе разработки предполагается как предпочтительная.

На допущении множества конкурирующих теорий базируется третье допущение, что фальсифицированная теория тут же отбрасывается. Но, например релятивистская и квантовая механики «опровергли» механику И. Ньютона (следствия последней не подтверждаются ни в области релятивистских явлений, ни в области квантовых). Тем не менее эта теория не отвергнута. По сути дела, множество эмпирически «опровергнутых» теорий в науке пусто, ибо уже в самом понятии научной теории заложено то, что такая теория объясняет и предсказывает некоторую, пусть и ограниченную совокупность явлений действительности. Иными словами, опровержимость (и фальсифицируемость) научного знания не является его единственным исключительным признаком.

Примеры свидетельствуют о том, что концепция развития научного знания К. Поппера и логически уязвима, и не всегда согласуется с реальной научной практикой. Однако она является лишь нормативным методологическим идеалом, который, конечно, может совершенствоваться, уступая требованиям истории и практики науки (такую возможность и реализовал И. Лакатос). Безусловной заслугой К. Поппера является то, что ему удалось выразить многие тонкости роста научного знания. Встав в оппозицию к наиболее характерным тезисам классического позитивизма, он отверг точку зрения, согласно которой наука развивается путем приращений, и подчеркнул революционный характер процесса отвержения старой теории и замены ее несовместимой с ней новой теорией, показав при этом ту роль , которую играет в данном процессе неспособность старой теории ответить на вызовы со стороны логики, эксперимента или наблюдения.

Методологический анархизм П.Фейерабенда

Пол Фейерабенд (родился в 1927 г. в Вене) занимает особое место среди западных философов и методологов науки. С одной стороны, его работы завоевали ему авторитет и право считаться одним из влиятельных представителей современной методологии. С другой - его критика методологических концепций, призывы к «анархии» в методологии науки, защита знахарства и астрологии создали ему репутацию автора, к которому нельзя относиться серьезно.

В фундаменте концепции науки П. Фейерабенда лежит тезис о зависимости языка наблюдений от теории.

В свое время логический позитивизм выделил в составе научной теории два языка: теоретический и язык наблюдений. Предполагалось, что последний теоретически нейтрален и поэтому может входить в различные, даже несовместимые теории. Предполагалось также, что всем дескриптивным (т.е. не являющимся логическими или математическими) терминам языка наблюдения соответствуют некоторые наблюдаемые объекты или их свойства, а теоретические термины, которым соответствуют ненаблюдаемые объекты или свойства, должны быть сведены к терминам наблюдения.

Против подобных представлений и выступает П. Фейерабенд. Его основное утверждение: предложения наблюдения выделяются в качестве таковых на основании не их содержания, а ситуации, в которой их принимают. По содержанию же между предложениями наблюдения и теоретическими предложениями принципиальной разницы нет. Содержание предложения наблюдения, заявляет П. Фейерабенд, определяется не ситуацией наблюдения, а той целью, которую поставил себе наблюдатель. Язык наблюдения принципиально не отличается от теоретического, разве что он более привычен.

Обыденный язык наших дней несет на себе отпечаток представлений классической физики. Но почему мы должны сохранять его, если приняты в науке уже другие теории? Конечно, если сейчас человек кипятит молоко, то он говорит о его температуре, а не об энергии молекул. Но это, по мнению П. Фейерабенда, означает лишь то, что этот человек был обучен соответствующим образом. Если ввести другую систему обучения, более соответствующую духу современной науки, то люди и в быту будут говорить не о кипении молока, а об увеличении кинетической энергии молекул.

П. Фейерабенд доказывает, что язык наблюдения является по своей сути теоретическим, ибо способ, каким мы фиксируем результаты наших наблюдений и экспериментов, зависит от принятых нами теоретических предпосылок. Отсюда следует утверждение, что любая система взглядов находит подтверждение в опыте, подтверждение теории - дело тривиальное. Интересны были бы, напротив, опровержения теории, но для этого нужно «распять» наш опыт, осознать и выделить в нем его теоретическую компоненту. Это, считает Фейерабенд, невозможно было бы сделать, если бы у нас была одна-единственная объяснительная схема. Тогда бы мы просто считали ее по привычке совершенно естественной и видели бы в ней голос самого опыта. Необходимы другие теории, установки, онтологии, которые давали бы иные интерпретации опыту и тем самым заставляли бы нас осознать, что до сих пор мы принимали за результат наблюдений свои собственные установки. Если подобных альтернативных концепций нет, надо пытаться построить их, чтобы выявить неосознанные предпосылки теоретического характера, некритически включенные в опыт.

Поэтому, чтобы быть подлинным эмпиристом, надо стараться опровергать теории, в которых мы убеждены, изобретая для этого всевозможные, сколь угодно абсурдные концепции. Но легко ли это сделать, коль скоро теории так довлеют над нашим сознанием, что заставляют нас неосознанно интерпретировать весь наш опыт в их свете? П. Фейерабенд согласен, что это совсем нелегко и поэтому советует черпать идеи из тех сфер сознания, которые не настолько порабощены теориями и догмами, например, из снов, фантазий, художественных произведений и т.д..

Для решения проблемы эмпиризма П. Фейерабенд предлагает ввести в методологию принцип плюрализма, который призывает создавать и разрабатывать теории, несовместимые с принятыми точками зрения, даже если последние являются в высокой степени подтвержденными и общепринятыми. Обосновывая необходимость альтернативных теорий, Фейерабенд разъясняет, что ни одна теория никогда не согласуется со всеми данными. Любая теория окружена «шумовым фоном» несоответствий. Например, ни одна планета не движется по орбите, вычисленной в соответствии с ньютоновской небесной механикой. Существуют и другие, еще не объясненные расхождения с этой теорией, превышающие на порядок ошибку измерения. Эти расхождения создают фон «шумовых помех», относительно которого перемещение Меркурия на 43 секунды в столетие в значительной мере теряет свое значение. Кроме того, существует еще много неисследованных возможностей объяснения этих отклонений в рамках ньютоновской теории. Только объяснение этих 43 секунд на основе новых принципов выделит из шумового фона и превратит в эффект, способный опровергнуть ньютоновскую схему. Естественно, что такое объяснение должно опираться на теорему, несовместимую с ньютоновской,- оно должно опираться на альтернативную ньютоновской теорию»4. Таким образом, только альтернативные теории способны обосновать, что данный факт действительно опровергает теорию. К тому же, замечает П. Фейерабенд, поскольку не все утверждения теории могут быть проверены фактами, то чисто теоретическая критика со стороны альтернативной теории значительно увеличивает возможности опровержения данной теории.

При этом П. Фейерабенд особо подчеркивает важность ненаучных и антинаучных теорий для критики и опровержения научных теорий. Так, Н. Коперник, предлагая новую картину мира, не использовал научные традиции, а обратился к «ненормальным» пифагорейцам... Астрономии пошла на пользу любовь пифагорейцев к кругам, медицине - знахарские учения о травах... Куда бы мы ни посмотрели, всюду мы видим, что крупные научные достижения обязаны своим существованием внешним влияниям, которым было дано возобладать над наиболее фундаментальными и «рациональными» методологическими правилами. В этих рассуждениях можно без труда увидеть влияние критического рационализма К. Поппера: в самом деле, если науку, как утверждал К. Поппер, отличает критичность и если критика обеспечивает рост содержания, то критика тем лучше, чем она радикальнее. А критика некоторой физической теории Т1 со стороны, скажем, мифологической космологии будет радикальнее, чем критика со стороны другой физической теории Т2, которая разделяет с Т1 целый ряд общих предпосылок.

Призывая к распространению плюрализма за рамки конкуренции научных теорий, в 70-е годы П. Фейерабенд присоединился к волне антисциентизма и стал призывать к тому, чтобы подвергнуть критике мышление, институт науки и вообще европейскую культуру. Наука, заявил он, не принесла человечеству никаких особых благ. Мнение, что она способна принести много ценных для благосостояния человека результатов, проистекает лишь из невозможности сравнения.

Наука попросту задавила все альтернативные способы осмысления мира, поэтому сейчас невозможно судить, насколько счастливую, здоровую и комфортную жизнь могли бы принести людям формы жизни, основанные на мифах, вере в колдовство и т.д..

Тезис плюрализма теорий у П. Фейерабенда порождает методологический анархизм, который, по мнению ученого, равнозначен признанию того, что любые правила и нормы рациональной деятельности исторически обусловлены и не являются адекватными во всех ситуациях. Лозунг П. Фейерабенда «все сгодится» надо понимать так: «Любое решение, любая стратегия может где-нибудь в развитии науки когда-нибудь сгодиться», даже если они и противоречат методологическим нормативам. Дело в том, что любое методологическое правило, даже самое очевидное для здравого смысла, имеет границы, за пределами которых его применение неразумно и мешает развитию науки. Деятельность ученого не подчиняется никаким рациональным нормам. Поэтому развитие науки, по Фейерабенду, иррационально: новые теории побеждают и получают признание не вследствие рационально обоснованного выбора, не в силу того, что они ближе к истине или лучше соответствуют фактам, а благодаря пропагандисткой деятельности их сторонников.

Значительную методологическую нагрузку в построениях философа несет так называемый «закон неравномерного развития». Этот закон выдвигается П. Фейерабендом как обобщение и приложение к истории познания известного марксистского положения о возможности неравномерного развития в обществе различных социальных структур и их элементов. П. Фейерабенд даже ссылается на некоторые работы К. Маркса и В. Ленина, в которых показывается несоответствие прогрессивной экономики и культуры исторически изжившей себя буржуазной идеологии, неравномерность развития капитализма. Аналогично обстоит дело и с развитием различных уровней научного знания: идей, теорий, вспомогательных дисциплин, эмпирических фактов.

Период теоретической зрелости наступает тогда, когда идея приобретает столь обыкновенный вид, что может всерьез соперничать с другими научными теориями без риска быть сразу отброшенной. Теперь уже для нее характерны имманентная критичность, свободное обсуждение альтернатив, учет объективных достоинств и недостатков различных точек зрения. Сравнение альтернатив - мощный фактор развития науки; оно стимулирует детальную разработку базисных идей, которая сравнивается П. Фейерабендом с марксовым методом восхождения от абстрактного к конкретному.

За этапом расцвета теории в результате дальнейшей борьбы альтернатив следует период ее регресса: появляются новые силы, в своем мировоззрении адекватнее выражающие новую эпоху. Прежняя концепция вынуждена приспосабливаться к изменившимся условиям уже не с целью дальнейшего развития, но с целью самосохранения. Ее сторонники вновь начинают использовать все средства, чтобы удержаться в лидерах; они выдвигают новые, неоформившиеся идеи. Такова форма развития науки и эти циклы он пытается проследить на протяжении истории познания.

Заслуга П. Фейерабенда состоит в настойчивом отказе от приобретших устойчивые черты идеалов классической науки, наука предстает как процесс размножения теорий. Кроме того, через всю концепцию Фейерабенда проходит идея взаимосвязи внутринаучных и вненаучных факторов в истории науки. Хотя П. Фейерабенд в этом отнюдь не пионер, его работа полезна потому, что попытки определить научный прогресс на основе простых и жестко фиксированных «рациональных» критериев продолжаются. Но, воздав должное его постановке вопроса, мы должны отметить, что по сравнению с глубиной и сложностью затронутых им проблем предлагаемые им решения выглядят довольно поверхностными.

Новая версия философии науки была выдвинута Т. Куном, который осуществил радикальный отход от принципов логического эмпиризма и стал лидером историко-эволюционистской философии науки.

Методологические идеи Т.Куна

Томас Кун родился в США в 1922 г. Закончив физический факультет в Гарварде, он в 1943г. получил степень бакалавра по физике, в 1946г. - степень магистра, а в 1949г.- докторскую степень. С 1958г. Кун стал профессором истории науки. Он являлся профессором философии и лингвистики Массачусетского технологического института и одним из ответственных редакторов «Международного словаря научной биографии». Из-под его пера вышли 3 монографии: «Коперниканская революция», «Структура научных революций», «Теория черного тела и квантовая прерывность. 1894-1912», около 50 статей по различным проблемам философии и истории науки. Его исследовательские интересы были сосредоточены преимущественно на истории возникновения и развития квантовой механики. Т. Кун поставил перед собой задачу создания новой антипозитивистской нетрадиционной философии науки. В чем же специфика куновского подхода к этой дисциплине?

Во-первых, непозитивистская версия науки сложилась на базе абстрактно-логических исследований готовых и притом соответствующим образом препарированных теоретических знаний, а куновская философия науки была создана на основе истории науки. Историю науки Т. Кун рассматривает не как совокупность исторических факторов, а как эволюцию концептуальных схем, фундаментальных идей и функций научного познания. Пытаясь уточнить свою концепцию истории науки, он выдвинул два существенных для его концепции положения5.

Первое состоит в утверждении, что нет единой истории науки. Даже при самой обширной эрудиции невозможно увязать все научные исследования в единый поток. Следовательно, наука, с точки зрения Т. Куна - это некое подобие отдельных пересекающихся или разрозненных дисциплин, и методология историко-научных исследований должна строиться как набор частных методологий, ориентированных на изучение истории отдельных дисциплин.

Второе заключается в том, что назначение истории науки реализуется в двух направлениях: в более углубленном понимании современных концепций и методов и в формировании философии науки.

Следующее важное обстоятельство, характеризующее специфику подхода Т. Куна к философии науки, связано с социологизацией проблем, касающихся исследования не только механизмов развития, но и концептуальной структуры научного знания. Социально-групповой подход является для Т. Куна без всякого преувеличения решающим. Суть этого подхода заключается в признании важнейшей роли сообщества ученых в формировании, реализации, оценке, развитии и отстаивании научных открытий, методов и способов научной деятельности. Подобный взгляд на природу научной деятельности Т. Кун сделал лейтмотивом своего анализа науки.

И, наконец, третья особенность взглядов Т. Куна заключается в повышенном интересе к психологическим мотивам научной деятельности. Причем в основном он апеллирует к групповой психологии, то есть к коллективным эмоциям, коллективному видению и восприятию внешней реальности.

Куновская эволюционистская философия науки Куна по своим методам довольно эклектична. Там, где ему не хватает логической и эпистемологической аргументации, на передний план выдвигаются социологический и психологический подходы. И все же, несмотря на мозаичность и разнородность его воззрений, отсутствие единой стержневой методологии, куновскую концепцию следует рассматривать именно как философию науки, ибо при всех оговорках и реверансах в сторону исторического эмпиризма, социологизма, психологизма и т.д. его центральная задача состоит в формулировании и выявлении общих характеристик науки в целом, а его конечная - в открытии общих закономерностей развития науки и построении адекватного концептуального аппарата.

Центральным понятием в исследованиях т. Куна является понятие «парадигма». Буквальный перевод этого термина - «образец». Понятие научной парадигмы оказалось многозначным, допускающим разнообразие его интерпретаций, да и взгляды самого Куна по вопросу о сущности и структуре парадигм изменялись и уточнялись. Чаще всего понятие парадигмы трактуют как совокупность фундаментальных теорий и как систему решающих для данной науки экспериментов и ценностей.

Содержание парадигмы излагается, как правило, в учебниках. Они разъясняют сущность принятой теории, иллюстрируют ее удачные применения и сравнивают эти применения с типичными наблюдениями и экспериментами. Подобные учебники стали общераспространенными с нач. XIX века, до того аналогичную функцию выполняли такие выдающиеся труды, как «Физика» Аристотеля, «Начала» и «Оптика» И. Ньютона, «Электричество» Б. Франклина, «Химия» А. Лавуазье. Эти общепринятые примеры фактической практики научных исследований (примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование) в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования. Таковы традиции, которые историки науки описывают под рубриками «астрономия Птолемея (или Н. Коперника)», «аристотелевская (или ньютоновская) динамика», «корпускулярная (или волновая) оптика» и т.д. Изучение парадигм главным образом и подготавливает начинающего исследователя к членству в том или ином научном сообществе.

Парадигма по своему содержанию шире теории. Каждая теория создается в рамках той или иной парадигмы. Теории, существующие в рамках различных парадигм, несопоставимы. Поэтому одна и та же теория не может входить в разные парадигмы без предварительного ее серьезного переосмысления. А это означает, что при смене парадигм невозможно осуществить преемственность теорий, т.е. какие-то теории перенести из старых парадигм в новые. В контексте новых парадигм старые теории получают новое содержание, иную интерпретацию.

Позже Т. Кун попытался заменить понятие парадигмы дисциплинарными матрицами. Они дисциплинарны, потому что принуждают ученых к определенному поведению, стилю мышления; это матрицы - потому что они состоят из упорядоченных элементов различного рода, причем каждый из них требует дальнейшей спецификации. Дисциплинарная матрица, по Куну, состоит из четырех основных элементов.

1. Символические обобщения, то есть формальный аппарат, с помощью которого в рамках данной матрицы записываются основные законы, гипотезы и экспериментальные данные.

2. Метафизическая парадигма - система методологических и даже философских принципов, используемых для обоснования различных эвристических приемов (например: перенос знаний по аналогии из одной области физики в другую). Если учесть, что для Т. Куна метафизика является системой онтологических допущений, то такая онтологизация понятия парадигмы означает по существу признание роли философии в качестве одного из основных элементов научного исследования. Можно сказать, что метафизическая парадигма - это философская составляющая научной деятельности.

3. Ценности, которыми руководствуются члены сообщества. Наиболее укоренились ценности, касающиеся научных прогнозов. Они должны быть точны, количественно обоснованы, просты, логичны, иметь высокую степень вероятности.

4. «Образцы», то есть признанные примеры. Именно они, по мнению Куна, и составляют цементирующую основу научной деятельности. В этом подходе Т. Кун видит свое подлинное новаторство и отличие от неопозитивистов, рассматривавших в качестве такого стержня взятые сами по себе теории и порождаемые ими правила. Однако последние вместе с аппаратом символических обобщений усваиваются, по мнению Т. Куна, лишь в процессе овладения образцами решения задач.

Итак, каковы же основные положения куновской концепции науки? В общем виде его схема развития науки выглядит следующим образом:

• начальная допарадигмальная стадия развития науки характеризуется наличием различных точек зрения, отсутствием фундаментальных теорий, общепризнанных методов и ценностей;
• затем возникает консенсус членов научного сообщества и создается единая парадигма;
• на ее основе осуществляется нормальное развитие, накапливаются факты, совершенствуются теории и методы;
• в этом процессе возникают аномальные факты, приводящие к кризису, а затем и к научной революции;
• в результате такой революции возникает новая парадигма, и весь процесс повторяется снова.

Рассмотрим данные стадии более подробно.

Система знаний, выступающих в качестве науки, утверждает Т. Кун, долгое время находится на допарадигмальной стадии, которая характеризуется наличием многочисленных конкурирующих школ, большим разнообразием методов и взглядов на фундаментальные вопросы науки. Признание какого-либо факта, эксперимента, объяснения или теории за образец означает завершение допарадигмального периода и формирование новой парадигмы. С наступлением этого момента поведение ученых существенно меняется. Они перестают обсуждать парадигму и принимают её принципы в качестве общепринятого и бесспорного убеждения.

Новая парадигма выполняет две функции: запретительную и проективную. Она запрещает, отсекает все не относящиеся к парадигме и не согласующиеся с ней факты, концепции, методы и проблемы. Одновременно с этим парадигма стимулирует исследования в определенном направлении, способствует достижению консенсуса и предлагает некоторые гарантии успеха. Консенсус относительно основных положений парадигмы является важнейшей социальной характеристикой именно научного сообщества. В отличие от него представители, например, искусства не скованы подобным консенсусом и даже, напротив, обязаны постоянно осуществлять радикальные творческие инновации, которые в науке возможны лишь в период смены парадигм.

Группа учёных, принявших данную парадигму, теряет статус дилетантов и превращается в профессиональное сообщество. Но допарадигмальный период не всегда заканчивается созданием парадигмы. Сам Т. Кун сомневается в возможности ее существования, например, в социологии. По-видимому, это сомнение можно распространить и на ряд других наук.

Стадия нормального развития науки, согласно Т. Куну, исчерпывается тремя видами деятельности:

1)           экспликацией и переформулировкой парадигмы;

2)           совершенствованием и уточнением теорий, возникающих на ее основе;

3)           экспериментальными поисками новых фактов и их уточнениями.

Важнейшая отличительная черта нормальной науки состоит в том, что на этой стадии ученые не стремятся к крупным открытиям. Парадигма детерминирует тип задач, решаемых нормальной наукой, и не допускает радикальных открытий, могущих привести к возникновению новой парадигмы. Правда, эта детерминация не является полной и оставляет некоторую степень свободы для изобретательства и творческой деятельности. Эта деятельность и есть не что иное, как решение головоломок.

«Головоломка»- одна из основных единиц куновского анализа. Она представляет собой особенный тип задач, как бы предсказанных и регламентированных парадигмой. Парадигма поэтому дает гарантию того, что головоломка может быть решена. Уточнение фактов, поиски новых фактов, достижение их более полного объяснения и согласования с теорией - все это законно лишь в той мере, в какой служит решению головоломок.

Характеризуя развитие науки в целом, Т. Кун неоднократно подчеркивал влияние на нее со стороны философии. Оно наиболее заметно в периоды кризисов и научных революций. В периоды же нормального развития это влияние минимально, т.к. ученые, занятые решением головоломок, не нуждаются в метафизических установках и предпосылках. В данном случае Т. Кун как бы впускает метафизику в нормальную науку, хотя и с черного крыльца.

Отметим, что, по мнению Т. Куна, многие науки развиваются, не создавая принципиально новых теорий и фундаментальных идей, а постоянно приобретая новые факты и осуществляя уточнения. Такие науки он предлагает называть протонауками и относит к ним химию и теорию электричества до середины XVIII века, эмбриологию и теорию наследственности до середины XIX века, а также современные социальные науки. Протонауки как бы задерживаются, застаиваются на стадии нормального исследования, но и все остальные науки находились на этой стадии большую долю времени своего исторического развития.

Рассмотрим пример нормальной деятельности в науке (или функционирования парадигм), обратившись к истории физической оптики. От глубокой древности до конца XVII в. не было такого периода, когда была бы принята какая-либо единственная, общепринятая точка зрения на природу света. Вместо этого было множество противоборствующих школ, большинство из которых придерживались той или иной разновидности эпикурейской, аристотелевской или платоновской теории. Одна группа рассматривала свет как частицы, испускаемые материальными телами; для другой свет был модификацией Среды, которая находилась между телом и глазом; еще одна группа объясняла свет в терминах взаимодействия Среды с излучением самих глаз. Каждая из соответствующих школ подчеркивала в качестве парадигмальных наблюдений именно тот набор свойств оптических явлений, который ее теория могла объяснить наилучшим образом.

Были ли учеными представители указанных школ? Да, однако, не имея возможности принять без доказательства какую-либо общую основу для своих научных убеждений, каждый автор ощущал необходимость строить физическую оптику заново, начиная с самых основ. В силу этого он выбирал эксперименты и наблюдения в поддержку своих взглядов относительно свободно, ибо не было никакой стандартной системы методов или явлений, которую каждый пишущий работу по оптике должен был применять и объяснять. В таких условиях авторы трудов по оптике апеллировали к представителям других школ ничуть не меньше, чем к самой природе.

Первая парадигма в этой области возникает в XVIII в. Она основывалась на «Оптике» И. Ньютона, который утверждал, что свет представляет собой поток материальных частиц. Физики, работавшие в этой парадигме, в основном занимались поиском доказательств давления световых частиц, ударяющихся о твердые тела.

В начале XIX века появляется новое учение о природе света, согласно которому свет- это распространение поперечных волн. Данное понимание являлось выводом из парадигмы, которая восходит к работам Т. Юнга и О. Френеля по оптике.

Наконец, в начале нашего века М. Планк и А. Эйнштейн предложили новое понимание света. В современных учебниках по физике говорится, что свет представляет собой поток фотонов, т.е. квантово-механических сущностей, которые обнаруживают некоторые волновые свойства и в то же время некоторые свойства частиц.

Таким образом, понимание света имеет длительную историю. Многообразие позиций по данному вопросу связано с функционированием в физике определённых парадигм.

Теперь перейдём к рассмотрению следующего этапа в развитии науки- этапа возникновения аномалий, приводящих к кризису, а затем и к научной революции. Осуществляя парадигмальную деятельность и ожидая как бы «предусмотренные» парадигмой факты, ученый иногда обнаруживает нечто неожиданное. Это неожиданное и есть, по терминологии Т. Куна, научная аномалия. Когда аномальность открытия осознаётся, наступает этап поиска радикальных решений, причём очень долго ученые пытаются осуществить его в рамках старой парадигмы. Открытие аномального факта есть процесс, начало которого связано со стремлением сохранить старую парадигму, а завершение знаменуется переходом к новой. Весь этот период как бы напоминает эпоху допарадигмального развития, когда ни одно из решений не покоится на прочном парадигмальном фундаменте, не является авторитарно привилегированным и бесспорным для всех членов сообщества.

Эти открытия вплотную подводят к научным кризисам. По Т. Куну, сам кризис- необходимое условие развития науки. Однако смысл его отнюдь не сводится к простому обнаружению аномальных фактов. Лишь немногие из них приводят к подлинному кризису и последующей смене парадигмы. Сама по себе аномалия не ведёт автоматически к разрушению старой парадигмы. Аномалия, утверждает Т. Кун, вовсе ещё не контрпример, мгновенно ниспровергающий старую теорию. Старая парадигма разрушается и уступает своё место не отдельному аномальному факту, а новой парадигме. Но как и почему складывается именно такая, а не другая парадигма, совершенно неясно. Понятно лишь одно: в период кризиса развивается экстраординарная наука, которая уже не подчиняется правилам старой парадигмы и ещё не подпадает под правила новой, несформировавшейся парадигмы. «Любой кризис начинается с сомнения в парадигме и последующего расшатывания правил нормального исследования. Исследование во время кризиса имеет очень много сходного с исследованием в допарадигмальный период»6. В период экстраординарной науки происходит выявление и усиливается обоснование, связанное с эпистемологическим анализом тех правил, стандартов и методов, которые принимались в эпоху нормальной науки как сами собой разумеющиеся, но в период кризиса стали подвергаться сомнению. Именно поэтому кризис характеризуется множеством новых подходов, своего рода творческим бумом. Он, как правило, тесно связан с ростом внимания ученых к философской проблематике. Отказ от экстраординарной, т.е. внепарадигмальной стадии научного развития и знаменуется переходом к новой парадигме и соответствующей ей нормальной стадии развития.

Все кризисы заканчиваются одним из трёх возможных исходов.

1. Иногда нормальная наука в конце концов доказывает свою способность разрешить проблему, порождающую кризис, несмотря на отчаяние тех, кто рассматривал её как конец существующий парадигмы. Например: в течение 60 лет после исходных расчетов И. Ньютона предсказываемые сдвиги в перигее Луны составляли по величине только половину от наблюдаемых. По мере того как превосходные специалисты по математической физике в Европе продолжали безуспешно бороться с хорошо известным расхождением, иногда выдвигались предложения модифицировать ньютоновский закон обратной зависимости от квадрата расстояния. Но ни одно из этих предложений не принималось всерьез, и на практике упорство по отношению к этой значительной аномалии оказалось оправданным. А. Клеро в 1750 г. смог показать, что ошибочным был только математический аппарат приложений, а сама теория Ньютона могла быть оставлена в прежнем виде.

2. В другом случае сложившееся положение не исправляют даже явно радикальные новые подходы. Тогда ученые могут прийти к заключению, что в их области исследования решения проблемы не предвидится. Проблема снабжается соответствующим ярлыком и оставляется в стороне в наследство будущему поколению в надежде на ее решение с помощью более совершенных методов.

3. Возможен случай, когда кризис разрешается с возникновением нового претендента на место парадигмы и последующей борьбой за его принятие. Тогда завершением кризиса, порожденного открытием фундаментального аномального факта, становится революция в науке.

Сущность научной революции заключается в возникновении новой парадигмы, качественно отличающейся от прежней и полностью с ней несопоставимой. Новые парадигмы некумулятивны. Это означает, что они не только включают в себя принципиально новые проблемы, методы, ценности, но и совершенно по-новому представляют картину изучения природы или ее фрагментов. Этот принцип, принцип некумулятивности, ведущий к отрицанию научной преемственности, отчетливо прослеживается во всех работах Т. Куна.

Возникновение новой парадигмы означает изменение, во-первых, знаний об определенных методах исследования, стандартах экспериментальной и теоретической деятельности, критериях научности и определенных ценностях; во-вторых, знаний, дающих информацию о строении мира и тех фрагментов природы, которые рассматриваются наукой. Однако и те, и другие оказываются, в конечном счете, зависящими не от объективной реальности, а от недетерминированной позиции научного сообщества. Старая и вновь возникшая парадигмы несоизмеримы.

Рассмотрим один из наиболее известных случаев изменения парадигмы - возникновение коперниковской астрономии. Ее предшественница, система Птолемея, которая сформировалась в период II в. до н.э. - II в. н.э., имела необычайный успех в предсказании изменений положения звезд и планет. Ни одна другая античная система не давала таких хороших результатов; для изучения положения звезд астрономия Птолемея все еще широко используется и сейчас; для предсказания же положения планет теория Птолемея была не хуже теории Н. Коперника. Но для научной теории достичь блестящих успехов еще не значит быть полностью адекватной. Что касается положения планет, то их предсказания, получаемые с помощью системы Птолемея, никогда полностью не соответствовали наиболее удачным наблюдениям. Дальнейшее стремление избавиться от этих незначительных расхождений поставило много принципиальных проблем нормального исследования в астрономии для многих последователей Птолемея. Некоторое время астрономы имели полное основание предполагать, что эти попытки могут быть столь же успешными, как и те, что привели к системе Птолемея. Если и было какое-то расхождение, то астрономам неизменно удавалось устранять его, внося некоторые частные поправки в систему концентрических орбит Птолемея. Но время шло, и ученый, взглянув на полезные результаты, достигнутые нормальным исследованием благодаря усилиям многих астрономов, видел, что путаница в астрономии возрастала намного быстрее, чем ее точность.

Эти трудности были осознаны. В начале XVI в. увеличивается число превосходных астрономов в Европе, которые понимали, что парадигма астрономии терпит неудачу в применении ее при решении собственных традиционных проблем. Это осознание стало предпосылкой отказа Н. Коперника от парадигмы Птолемея и основой для поисков новой парадигмы. Ренессансное мировоззрение, великие географические открытия, мощные общественно-политические движения были условием и предпосылкой коперниканской революции, а также сами ассимилировали ее как теоретическую основу глубоких мировоззренческих преобразований. Н. Коперник и его система стали лишь началом целой серии астрономических открытий, связанных с созданием новой онтологии, методологии, а также наблюдательной и вычислительной техники. Начатая Н. Коперником вопреки его собственной воле и намерениям революция оказалась растянутой на несколько десятилетий. Она завершилась трудами И.. Кеплера и Г. Галилея, а ее значение как в мировоззренческом, так и в научном плане осмыслено и признано только к сер. XVII столетия. Итог этого осознания, утверждает Т. Кун, состоит в создании принципиально новой парадигмы, качественно по всем параметрам отличающейся от птолемеевской.

Завершая знакомство с проблемой научных революций, обратим внимание на следующие моменты:

• революционные открытия представляют собой не момент, не мгновенные озарения, а длительный и сложный процесс;
• в ходе этого процесса выделяются этапы адаптации к старому, введения новых идей, понятий и теорий; постепенного осознания их принципиальной новизны; окончательного разрыва с прежней системой знаний;
• cоздание новой системы знаний приводит к возникновению нового сообщества ученых с присущим ему новым видением мира, новыми проблемами и методами их решения.

На каких же основаниях осуществляется переход от старой парадигмы к новой? Что заставляет группу ученых отказаться от одной традиции нормального исследования в пользу другой?

Отвечая на этот вопрос, Т. Кун отмечает, что переход от старой парадигмы к новой не может основываться на чисто рациональных доводах, так как существует несоизмеримость предреволюционных и послереволюционных нормальных научных традиций. Она проявляется в следующем:

1. Защитники конкурирующих парадигм часто не соглашаются с перечнем проблем, которые должны быть разрешены с помощью каждого кандидата в парадигмы. Например: должна ли теория движения объяснить причину возникновения сил притяжения между частицами материи, или она может просто констатировать существование таких сил? Ньютоновская динамика встречала широкое сопротивление, поскольку в отличие и от аристотелевской, и от декартовской теорий она подразумевала последний ответ по данному вопросу. Когда теория Ньютона была принята, вопрос о причине притяжения был снят с повестки дня. Однако на решение этого вопроса может с гордостью претендовать Общая теория относительности.

2. В рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперименты оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является недопонимание между двумя конкурирующими школами. Например: дилетанты, которые не принимали ОТО Эйнштейна потому, что пространство якобы не может быть «искривленным», не просто ошибались или заблуждались. Пространство, которое подразумевалось ранее, обязательно должно быть плоским, гомогенным, изотропным и не зависящим от наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были пространство, время, материя, сила и т.д., должен быть изменен и вновь создан.

3. Защитники конкурирующих парадигм осуществляют свои исследования в разных мирах. Один мир «помещается» в плоской, другой- в искривленной матрице пространства. Работая в различных мирах, две группы ученых видят вещи по-разному, хотя и наблюдают за ними с одной позиции и смотрят в одном направлении.

Следовательно, переход между несовместимыми структурами, конкурирующими парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посредством логики. Ни одна из борющихся парадигм не может рассчитывать на доказательство своей правоты. Конкуренция между парадигмами не является тем видом борьбы, который может быть разрешен с помощью доводов. Здесь необходимы волевые факторы - убеждение и вера. Ученые принимают новую парадигму по различным соображениям. Имеют значение всевозможные культы (например: культ Солнца), национальность, прежняя репутация новатора и т.д.

Т. Кун выдвигает два, по его мнению, новых и вполне эффективных критерия предпочтения парадигм.

1. Убеждение сторонников новой парадигмы в том, что они могут решить проблемы, которые привели старую парадигму к кризису. Например, Коперник утверждал, что разрешил давно раздражавшую проблему продолжительности календарного года, а Ньютон примирил небесную и земную механику. А в нашем веке замечательный количественный успех закона излучения М. Планка и модели атома н. Бора убедили многих физиков принять их; хотя, рассматривая физическую науку в целом, нельзя не признать, что оба этих вклада породили намного больше проблем, чем разрешили. Итак, первый критерий предпочтения парадигм - способность направлять исследование по проблемам, на полное решение которых ни один из конкурирующих вариантов не может претендовать7.

2. Второй критерий- способность предсказать такие явления, о которых даже не подразумевала старая парадигма. Этот аргумент действует особенно убедительно в тех случаях, когда новая парадигма первоначально нисколько не помогает решению проблем, вызвавших кризис. Например, теория Коперника не была более точной, чем теория Птолемея, и не вела непосредственно к какому бы то ни было улучшению календаря. Однако именно теория Коперника навела на мысль, что планеты должны быть подобны Земле, что Венера должна иметь фазы и что Вселенная должна быть гораздо больше, чем ранее предполагалось. В результате, когда спустя 60 лет после его смерти с помощью телескопа неожиданно были обнаружены горы на Луне, фазы Венеры и огромное количество звезд, о существовании которых ранее не подозревали, эти наблюдения убедили в справедливости новой теории великое множество ученых, особенно среди неастрономов.

Кроме двух указанных критериев, есть еще ряд аргументов, которые редко излагаются ясно и апеллируют к индивидуальному ощущению удобства, к эстетическому чувству. Считается, что новая теория должна быть «более ясной», «более удобной», «более простой», чем старая. Эти аргументы очень важны, т.к. если бы новая теория, претендующая на роль парадигмы, выносилась бы в самом начале на суд практичного человека, который оценивал бы ее только по способности решать проблемы, то науки переживали бы очень мало научных революций.

Тот, кто принимает парадигму на ранней стадии, должен верить, что новая парадигма достигнет успеха в решении большого круга проблем, зная, что старая парадигма потерпела неудачу при решении некоторых из них. Принятие решения такого типа может быть основано только на вере. А что лежит в основе веры, что заставляет ученых почувствовать, что новый путь избран правильно? Личные и нечеткие эстетические соображения.

Однако Т. Кун не был сторонником иррациональных оснований смены парадигм. Подчеркивая эмоционально-волевой характер принятия решения, он указывает, что этот процесс- вполне рациональное предприятие. Но для оправдания такого утверждения ему приходится пересмотреть концепцию принимаемой им рациональности. Этот процесс сводится Куном к проблеме критериев рациональности. Если мы имеем некоторый набор таких критериев, то все, что соответствует или попадает под них, оказывается рациональным. Но откуда берутся такие критерии, что служит их оправданием?

Т. Кун полагает, что можно выбрать самые различные критерии для оценки научных теорий. Они формируются учеными, представителями данного сообщества на определенном историческом этапе его развития. В качестве таких оценочных критериев могут быть выбраны простота, красота, точность, объяснительная или предсказательная сила. Естественно, что, выбрав один или несколько из этих критериев и дав им принятую членами научного сообщества интерпретацию, ученые в дальнейшем настолько приспосабливаются к системе привычных и общепризнанных критериев, что начинают воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся, бесспорное, естественное и объективное. С этой точки зрения выбор той или иной теории, который соответствует этим критериям, рационален. Напротив, выбор не соответствующей им теории считается иррациональным. Создание новой парадигмы поэтому включает в себя не только выдвижение новых теорий, методов, предпосылок и образцов, но и набор новых критериев и стандартов. Поэтому члены сообщества, придерживающиеся старых стандартов рациональности, могут напротив, рассматривать новую теорию или критерии их предпочтения и выбора как иррациональные.

Но Т. Кун не удовлетворяется таким простым подходом и ищет более надежные критерии рациональности. Тут надежную службу ему служит концепция нормальной науки. Если ее главная задача-решение головоломок, то логично предположить, что из двух теорий лучшей оказывается та, которая дает наиболее эффективное решение. Данный критерий эффективности может сложиться только в рамках нормальной науки. При этом оказывается, что он поддается некоторому улучшению. Дело в том, что возможны, по крайней мере, две ситуации:

1.                      Для решения каждой головоломки возникает своя теория или несколько конкурирующих теорий.

2.                      Создается целый набор теорий для решения всего набора головоломок, решаемых и обсуждаемых данной научной дисциплиной на определенной стадии ее нормального развития.

Поэтому в дополнение к критерию эффективности разрешения головоломок Т. Кун добавляет критерий объемности. Он состоит в том, что из двух теорий более предпочтительна та, которая дает эффективное решение для более объемного клана головоломок. Выбор теории противоположного характера с этой точки зрения оказывается иррациональным.

Итак, для Куна развития науки- это смена парадигм, периодические скачкообразные изменения в стиле мышления, методологии и методике научного исследования. Причем смена парадигм (и в этом заключается решающая новизна концепции Т. Куна) не является детерминированной однозначно, или, как сейчас говорят, не носит линейного характера. Развитие науки нельзя представлять как тянущееся вверх дерево. Логика развития науки содержит в себе закономерность, но закономерность эта «выбрана» случаем из целого веера других, ничуть не менее закономерных возможностей. Так что привычная нам ныне квантово-релятивисткая картина мира в принципе могла бы быть и совсем другой, хотя наверняка не менее логичной и последовательной.

Подобный подход не означает сомнений в способности науки добывать настоящую истину. Только истина эта изменчива, подвижна и зависит от выбранной системы отсчета. Вспомним хрестоматийный пример из популярных брошюр по теории относительности: распивая чай в купе скорого поезда, пассажир случайно роняет стакан на пол. Вопрос: по какой траектории летит стакан - по прямой или искривленной? Ответ: для наблюдателя внутри поезда - строго по прямой, а для наблюдателя вне поезда- по дуге, ведь поезд во время полета стакана успевает проехать некоторое расстояние и стакан падает совсем не в ту точку, над которой он начал свой полет. При этом очень трудно бывает удержаться от вопроса: для одного наблюдателя стакан движется так, для другого- эдак, но как же на самом деле, независимо ни от каких наблюдений? И мало кому удается с первого раза понять, что этого «на самом деле» просто не существует. Ученый мир шел к этому выводу 2,5 тысячелетия. Ведь требование зафиксировать движение предмета «на самом деле» означает не что иное, как требование предоставить некоторую абсолютную систему отсчета, а ее в природе нет. Все системы отсчета равноправны, и количество их в принципе бесконечно. А это в свою очередь означает, что любое человеческое знание всегда было и будет неполным, неокончательным, ибо принципиально невозможно учесть одновременно все системы отсчета.

Отметим сильные стороны куновской концепции развития науки.

1.                      Исторический подход, учитывающий специфику различных культурных, экономических и социальных контекстов.

2.                      Продуктивное требование связи философии науки с ее историей.

3.                      Учет взаимосвязи социальных, психологических, экономических и технических факторов развития науки.

4.                      Острая критика неопозитивистской философии науки, а также философии науки критического рационализма.

Однако отсутствие последовательности в постановке и решении методологических проблем, внутренняя эклектичность и противоречивость воззрений Куна породили и сильную критическую оппозицию.

Российские ученые выдвигают следующие критические замечания в адрес концепции Т.Куна8.

1. Чередование постепенных и революционных периодов в развитии науки было описано учеными задолго до Т. Куна. Причем К. Марксом и Ф. Энгельсом они были объяснены с философских позиций, Т. Кун же допускает явную метафизичность, отрицая преемственность в науке.

2. Назвав промежутки между научными революциями неудачным термином «нормальная наука», Т. Кун тем самым отнес периоды радикальных ломок к чему-то ненормальному (не свойственному науке). Но это не так, потому что в самой сущности науки заложена коренная трансформация знаний. Поэтому научные революции также являются нормой науки. Термин «нормальная наука», введенный Т. Куном, наводит на мысль, что аспект научной деятельности, обозначаемый этим термином, является наиболее характерным, типичным для науки в целом. Подчеркивается даже, что нормальное исследование отличает науку от других форм духовной деятельности человека, в то время как период революции сближает науку с искусством, политикой и т.д. Такой подход тоже является верным. То, что Т. Кун называет «нормальной наукой», правильнее было бы называть периодом спокойного, эволюционного развития. Кроме того, характер развития науки в ее спокойный период получился слишком схематизированным. В результате этого наука лишилась своего критического, творческого начала; из ее содержания выпала связь с научной революцией.

3. Хотя Т. Кун и ввел понятие «научное сообщество» в модель науки, однако проблема взаимодействия науки и общества так и осталась за пределами его концепции, где возобладали социально-психологические факторы.

Концепция Т. Куна стала очень популярной и стимулировала дискуссии и новые исследования в философии науки. Хотя многие философы и признавали его заслуги в описании смены периодов устойчивого развития науки и научных революций, мало кто принимал  его социально-психологические объяснения этих процессов.

Наиболее глубоким и последовательным критиком концепции смены парадигм стал последователь К. Поппера И. Лакатос, который разработал одну из лучших моделей философии науки - методологию научно-исследовательских программ.

См.: Методологическое сознание в современной науке / П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский, Б.А. Парахонский и др. Киев, 1989. С.15.

Там же. С.16.

Методологическое сознание в современной науке / П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский, Б.А. Парахонский и др. Киев,1989. С.61

См.: Методология в сфере теории и практики / А.Т. Москаленко, А.А. Погорадзе, А.А. Чегулин и др. Новосибирск,1988. С. 21.

См. Пружинин Б.И. Рациональность и историческое единство научного знания (гносеологический аспект). - М.,1986. С.11, 59-70.

См.: Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности. М.,1978. С.42.

См.: Визгин В.П. Методологические принципы и научно-исследовательские программы. // Методологические проблемы историко-научных исследований. М.,1982. С.176-179.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.,1986. С.153.

Пригожин И. От существующего к возникающему. М., 1985. С. 201-213, 232-236, 246-255

Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 87

См.: Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-методологический анализ. М.,1978. С.12; Степин В.С. Теоретическое знание. М.,2000. С.104.

См.: Рузавин Г.И. Указ. соч. С.46.

Степин В.С., Горохов В.Г.,. Розов М.А. Философия науки и техники. М.,1995. С.187.

Малкей М. Наука и социология знания. М.,1983. С.76.

См.: Нейгебауер О. Точные науки в древности. М.,1968. С.111.

1 Природа научного познания: Логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 153.

2 Природа научного познания: Логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 156.

3 Цитировано по: Гиргинов Г. Наука и творчество. М., 1979. С. 100.

4 См.: Проблемы логики научного познания. М., 1964. С. 388.

Малкей М. Наука и социология знания. М.,1986. С.86.

См.: Степин В.С., Томильчик Л.М. Практическая природа познания и методологические проблемы современной физики. Минск,1970. С.24; Рузавин Г.И. Указ. соч.  С.18-20.

Бройль Л. де По тропам науки. М.,1962. С.16-17.

 Сачков Ю.В. Статистические данные как эмпирический базис социальных наук // Вопросы философии. 1999. №7. С.80.

Тулмин Ст. Человеческое понимание. М.,1984. С.59.

Там же. С.63.

5 См.: Никифоров А.Л. Философия науки: История и методология (учебное пособие). М., 1998. С. 155 – 171.

6 Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1968. С. 139.

7 Аронов Р.А. Об основаниях «нового способа мышления о явлениях природы». // Вопросы философии. 2001. 5. С. 149 - 158.

См.: Степин В.С. Теоретическое знание. М.,2000. С.110-126; Рузавин Г.И. Указ соч. С.14-15.

1 См.: Природа научного познания: логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 183

2 Цит. по Капра Ф.. Дао физики. СП б., 1994. С.48.

 См.: Паршин А.Н. Дополнительность и симметрия // Вопросы философии. 2001. №4. С.85.

См.: Там же. С.86.

Бургин М.С., Кузнецов В.И. Введение в современную точную методологию науки. М.,1994. С.142-149.

См.: Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.,1995. С.207.

5 См. Современная западная философия: Словарь: М., 1991. С. 8.

6 См. Хоменко Е.А. Логика. М., 1971. С. 154.

1 Никифоров В.Е. Проблемная ситуация и проблем: генезис, структура, функции. Рига, 1988. С. 59

2 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 533.

3 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. М., 1986. С. 371.

4 Локк Д. Соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1985. С. 131.

5 Потиха З.А. Школьный словарь строения слов русского языка. М., 1987. С. 215.

6 Там же. С. 367.

7 Словарь иностранных слов. М., 1980.

8 Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1975. С. 150.

9 Там же. С. 66.

10 Дун Е.М. О содержании понятия «научная проблема». // Некоторые методологические проблемы науки. Томск, 1973. С. 106.

11 Логика научного исследования. М., 1965. С. 35.

12 Литвинов В.П. Вербализация проблемы в научной деятельности. // Логика научного поиска. Тезисы докладов к Всесоюзному симпозиуму. Свердловск, 1977, II.- С. 70.

13 См.: Берков В.Ф. Структура и генезис научной проблемы. Минск, 1983. С. 223.

14 Никифоров В.Е. Проблемная ситуация и проблем: генезис, структура, функции. Рига, 1988. С. 175.

15 Славин А.В. Проблема возникновения нового знания. М., 1980. С. 40.

16 Шеин А.Б. О проблемной организации предмета междисциплинарных исследований. // Логика научного поиска. Тезисы докладов к Всесоюзному симпозиуму. Свердловск, 1977, II.- С. 55.

17 Там же.

См.: Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-мотодологический анализ. М.,1978. С.20-27.

См.: Там же. С.50-66.

Рузавин Г.И. Указ. соч. С.51.

См.: Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Указ. соч. С.211.

8 Поппер К. Логика научного открытия. М., 1983. С. 115.

4 Фейерабенд П. Ответ на критику //Структура и развитие науки: Сб. переводов. М, 1978. с.420.

5 Kuhn Т. The History of Science//International Encyclopedia of Social Sciences N.Y. 1968. Vol.U.P 74-83.

6 Кун Т. Структура научной революции. М.,1976. C. 114.

7 Кун Т. Структура научных революций. М., 976 C. 199.

8 См: Микулинский С.Р., Маркова Л.А. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных революций»// Кун. Т. Структура научных революций. М., 1975.