Жизнь есть божественный дар человеку. Жизнь дана человеку, как личностному существу, то есть свободному и суверенному существу, который не только может, но и должен быть сувереном своей жизни. Единственным владельцем своей жизни является личность, то есть человек, свободно принявший свою жизнь, как дар, как свое бытие. Жизнь, по выражению А. С. Пушкина - "дар бесценный", дана человеку провидением, дарована свыше и не земным силам, какими бы всемогущими они ни казались, ее отнимать. Общество, государство устанавливают, в какой степени можно ограничить свободу преступника, но жить или не жить человеку, они решать не должны.
С точки зрения последовательного христианско-религиозного подхода смертная казнь должна быть признана абсолютно недопустимой, поскольку представляет собой предельное насилие над личностью и дерзость окончательного приговора человеку в его метафизическом плане.
Однако можно рассматривать смертную казнь и сточки зрения атеистического и материалистического сознания. С этой позиции смертная казнь допустима: пожизненное заключение, как альтернатива, совершенно бессмысленно с этой точки зрения. И вообще: «Если Бога нет, то все позволено, и дело, лишь за разумным, взвешенным определением степени общественной целесообразности тех или иных мер». С одной стороны, действительно, материализм означает, что «Бога нет и всё позволено», то есть, – поскольку человек есть не более, чем отражающий посредством мозговых импульсов другие материальные объекты материальный объект из биомассы на каркасе из костей и обтянутый снаружи натуральной кожей, постольку нет и не может быть у других материальных объектов сходного устройства никаких разумных оснований протестовать против прекращения в этой биосистеме некоторых специфических физиологических процессов, тем более, что это не означает никакого «уничтожения», ничто при этом не уничтожается (души тоже нет и никакой «мир» не «умирает» вместе с человеком), а просто материя переходит в другие формы своего вечного движения. Но с другой стороны, – поскольку этим комплексом специфических физиологических процессов в биомассе, составляющей тело, исчерпывается для материалиста жизнь, постольку физиологическое благополучие и целостность тела становится для него фундаментальной ценностью. В вопросе жизни и смерти материализм демонстрирует весьма дурную «диалектику». Именно материализм, не способный даже поставить (не то что решить) вопрос о смысле жизни, материализм, не способный даже отличить жизнь от смерти на концептуальном уровне (и то, и другое – «движенья материи»), именно он цепляется судорожно за жизнь, и панически боится думать о смерти, хоть нет для него смысла ни в жизни, ни в смерти.
Гуманистический и добросердечный материалист распространяет эти свои инстинкты и за пределы своего индивидуального физиологического процесса, – по чувству солидарности его радует чья-то успешная физиология и ужасает чей-то переход в другие формы движения материи. От смертной казни отвращает его вовсе не христианская любовь к ближнему, а иррациональный страх от самого приближения к теме смерти, – страх, угрожающий спокойствию его собственного физиологического процесса. Материалист, становящийся гуманным и сочувствующим, делается совершенно бессилен решать что-либо в вопросах жизни и смерти. И чем больше цепляется он за жизнь, – сведенную к физиологии своей биомассы, тем вернее он свою жизнь, – взятую во всей полноте этого слова, теряет: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» («Душой» Христос называет здесь жизнь).
Теперь рассмотрим отношение к смертной казни непосредственно с позиции церкви. Наиболее ярко обнаруживается отношение духовенства к казни начиная с XVIII века в законодательных учреждениях Западной Европы. Некоторые из представителей духовенства, не ограничиваясь своей ролью в законодательных собраниях, пропагандируют идею смертной казни и ее «божественного установления» в периодической печати, проповедях и на собраниях. Бросается в глаз также отношение к казни со стороны высшего духовенства. Духовное сословие энергично высказалось против отмены смертной казни за детоубийство и против исключения колдовства из числа преступлений, хотя и соглашалось понизить наказание за него со смертной казни до ссылки. Необходимость смертной казни за детоубийство оно доказывало текстами из священного писания. Бог повелел Ною, чтобы кровь убийцы была пролита людьми, а так как Ной – второй прародитель рода человеческого, то все, что приказано ему, относится и к его потомкам. Помимо этого духовенство указывало также на соображение практического характера, а именно на устрашительность смертной казни, и настаивало, чтобы закон о детоубийстве, как вполне согласный с волей Божьей, не подвергался никаким изменениям.
Сходные мысли в защиту смертной казни мы находим у французских и немецких священников. Когда в 1907 г. начала грозить опасность существованию смертной казни во Франции, духовник парижских тюрем пастор Абру выступил на ее защиту. Он произнес обширную речь на заседании Societе generale des prisons, организованном для обсуждения проекта отмены смертной казни. Оратор уверял, что страх смертной казни пробуждает в осужденных религиозное чувство и иногда приводит их к полному нравственному перерождению.
Следует признать, Православная Церковь в России не высказывает своего негативного отношения к смертной казни. Как показывает литературный обзор печати за XIX век и за начало ХХ века, как противников смертной казни среди церковных публицистов, так и сторонников в православной среде было немало. Так и сейчас, среди православных публицистов имеются как те, так и другие. Для русского православного сознания, по известным историческим причинам, свойственно придерживаться центристских, государственнических взглядов. Это связано со средневековой надеждой на государство и государя, которые могут быть политическими и военными защитниками православия. В ответ на это упование, русское христианство всегда бессознательно готово поддержать государство в его собственно государственных функциях, в том числе, и судебно-исполнительных.
Однако в самое последнее время Русская Православная Церковь однозначно высказалась в пользу отмены смертной казни: «Отмена смертной казни дает больше возможностей для пастырской работы с оступившимся и для его собственного покаяния. К тому же очевидно, что наказание смертью не может иметь должного воспитательного значения, делает непоправимой судебную ошибку, вызывает неоднозначные чувства в народе. Сегодня многие государства отменили смертную казнь по закону или не осуществляют ее на практике. Помня, что милосердие к падшему человеку всегда предпочтительнее мести, Церковь приветствует такие шаги государственных властей. Вместе с тем она признает, что вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно, с учетом состояния в нем преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображений охраны жизни благонамеренных членов общества".
И все же среди верующих людей нет единства в отношении этой проблемы. Комментируя инициативы Государственной Думы по ужесточению наказания для педофилов, православные священники высказали различные мнения (мусульмане были более единодушны в одобрении смертной казни). Наряду с безусловной поддержкой смертной казни вплоть до судов Линча (игум. Сергий Рыбко), высказываются справедливые указания на то, что главное внимание должно быть обращено не на следствия, а на причины, – на пропаганду разврата в СМИ (прот. Александр Ильяшенко), а также звучит «скорее отрицательное» отношение к предложениям об отмене моратория (диак. Михаил Першин). Последний ссылается в частности «на мнение известного священника и ученого протоиерея Глеба Каледы, не один год исповедовавшего смертников в «Бутырке». Он считал, что люди, находящиеся в заключении, часто радикально меняют свои взгляды, каясь в совершенных злодеяниях. И получается, что к смертной казни мы приговариваем одного человека, а расстреливаем совершенно другого».
А что по поводу смертной казни говорит библия? Библейское понимание жизни и смерти, убийства и казни разноречиво, и на первый взгляд не однозначно, и даже противоречиво. С одной стороны «Не убивай» (Исход 20,13), с другой Господь предавал в руки израильтян целые народы, то 12 тысяч, то 20 тысяч и более, в один день (см. также Числ. 25.5; Лев 20.15; Втор. 13.9; Суд 8.20; 2Цар 1.15).
Действительно, Ветхий Завет впечатляет современного читателя (ибо современный читатель - по происхождению сознания своего - христианин-гуманист) «жестокостью» Яхве, Который предает целые народы на смерть руками человеков. Более того, именно Господь утверждает норму справедливости «око за око, зуб за зуб» (Лев. 24, 20). Это норма антропоцентрична: не Господь карает, а человек, хотя и по воле Господа. «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9. 5-6). «Не оскверняйте земли, на которой вы ; ибо кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее. Не должно осквернять землю, на которой вы живете, среди которой обитаю Я; ибо Я Господь обитаю среди сынов Израилевых» (Числ. 35, 33-34). Очевидно, что апологетам смертной казни Ветхий Завет доставляет более чем убедительные доводы. И если бы мы стояли на иудео-ветхозаветной основе, то нельзя было бы даже поставить вопроса об отмене смертной казни, как нормы наказания. Именно смертная казнь становится справедливым наказанием согласно Ветхому законодательству.
Однако даже в Ветхом Завете встречается осуждение мстительности, и в том числе воздаянием смертью за смерть. Вводится нравственная норма, отрицающая праведность мести. Это весьма важно, так как месть часто главный эмоциональный мотив сторонников смертной казни. Не говори: «как он поступил со мною, так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его» (Притч. 24, 29). Автор Притч явно не уважает мстителя, в нем нет праведности Духа, хотя есть праведность закона. Мстительный получит отмщение от Господа, Который не забудет грехов его. Прости ближнему твоему обиду, и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои. Человек питает гнев к человеку, а у Господа просит прощения; «к подобному себе человеку не имеет милосердия, и молится о грехах своих»; (Сирах. 28, 1-5). Итак, месть есть грех, и потому требуется иная нравственность. И она есть Завет Новый.
То, что Новый Завет приходит на смену Ветхому, меняя нравственные приоритеты, говорилось уже многократно. Апостол Павел часто писал в посланиях о Христе: «Говоря “новый”, показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению» (Евр. 8, 13. А также Евр. 9, 24-26; Рим. 3, 19-21). Иными словами, закон уступает место новым нравственным нормам: любви, прощению, снисхождению, кротости. Причем отрицание идет не противоречащее, а надстраивающееся. Новая норма представлена Спасителем, как нечто несравненно высшее. В Нагорной проповеди Христос говорит «слышали» что говорит пророк (Моисей)?, «а Я говорю вам». Эта формула повторяется шесть раз. Спаситель на каждую значимую в законе Моисееву норму дает свою, новую, норму любви. От этой минуты заповедь справедливости «око за око», по апостолу Павлу, оказывается «ветхостью». Более того, апостол неоднократно повторяет: власть закона прошла, наступила эпоха благодати. Это в том числе означает и перемену в справедливости. Новозаветное понимание справедливости не в воздаянии злом за зло, а в преодолении зла добром. Но это возможно только в любви.
Новый Завет открывает высшую реальность - любовь, как основу жизни человека в Боге. Именно любовь становится новой религиозной нормой, а не закон или справедливость, хотя и закон и справедливость остается в отношениях людей. Здесь важно подчеркнуть, что христианство не отрицает общечеловеческих норм. Христианство открывает перед человечеством иные, высшие нормы. Эти новые нормы не могут заменить законы, не могут заменить справедливости, если люди остаются в реальности человеческих отношений. Но если человек вступает, или хочет вступить в реальность высшего порядка, в Царство Божие, Которое только и может быть целью христианской жизни, то он должен отречься от «ветхого» и принять Евангельское как новую норму.
Евангелия открывают нам множество примеров милосердия Иисуса Христа в делах явно криминальных, но Спаситель везде отказывался предавать наказанию виновных. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: «Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал?» Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: «не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9, 54-56). Спасение противоречит наказанию! Не потому ли, что смертное наказание прерывает возможность спасти, прерывает возможность покаяться?
Итак, мы считаем, что нет в христианском понимании места осуждению человека на смерть. Не может христианин осудить другого на смерть, а тем более казнить человека. Этот вывод следует из главных духовных императивов Евангелия – прощения, покаяния, милосердия и любви.
Еще раз подчеркнем наши выводы. Если ставить вопрос так: запрещает ли Библия смертную казнь, то ответ на него будет отрицательный: Нет, Библия не запрещает смертную казнь. Более того, и Новый Завет, сами Евангелия, не содержат ничего осудительного о смертной казни. Но если поставить вопрос иначе: можно ли совместить заповеди Евангелия со смертной казнью? Ответ однозначный - нет, смертная казнь и Евангелия не совместимы. Христианство не совместимо со смертной казнью. Христианская нравственность не может уживаться со смертной казнью!
Поможем написать любую работу на аналогичную тему