Французский  философский роман эпохи Просвещения

Французский  философский роман эпохи Просвещения

1. Для культуры французского Просвещения характерен феномен органического единства философии и литературы, выразившийся   в том, крупнейшие французские философы этой эпохи были одновременно выдающимися писателями.

 2. Беллетризация философских идей - объективное проявление данного феномена. В  целой системе жанров общим признаком является сознательная ориентация авторов на постановку философских проблем, на философскую дискуссию.

3.  Для поэтики таких произведений характерно следующее:

-         принципиальная условность;

-         экспериментальность сюжетных эпизодов;

-          введение фантастических образов и ситуаций;

-         появление персонажей-резонеров, персонифицирующих определенные философские идеи;

-         параболичность художественной мысли;

-          парадоксы.

4. Французская философия XVIII века поставила в центр проблемы антропологические и социально-политические. Французские философы сознательно использовали литературу как средство воспитания и пропаганды. Проблема просветительских и воспитательных целей художественного слова в XVIII веке стоит в центре литературных дискуссий.

5. Само определение "философский роман" предложено этой эпохой. Мы впервые встречаем его у маркиза де Сада. Маркиз де Сад представил обобщенную формулу своего романа в целом, обозначив тем самым и способ его восприятия и интерпретации.

 6. Реализация философского содержания может про
исходить тремя способами:

- как полемика, т. е. опровержение неких философских теорий и понятий;

- как дискуссия, т. е. столкновение взаимоисключающих точек зрения или теорий, имеющее целью найти истину;

-  как апология определенной философской теории или системы.

7. Французскому философскому роману 18 века  свойственна   тенденция к пародированию известных устоявшихся жанров. Чаще всего пародируются романы путешествий ("Персидские письма" Монтескье, "Простодушный" Вольтера), любовно-авантюрные романы ("Кандид" Вольтера). Вместе с тем создаются и новые жанровые формы, в частности роман-диалог ("Племянник Рамо", "Жак-фаталист" Дидро, "Философия в будуаре" маркиза де Сада).

8. Маркирующую функцию, уточняющую авторские интенции, выполняют прежде всего заголовки и подзаголовки произведений, а также всякого рода предуведомления, без которых не обходился практически ни один роман XVIII века. Система маркирующих внутритекстовых элементов включает себя целый ряд приемов:

 - конкретные номинации (имена философов и названия определенны
философских систем);

 - прямое и скрытое цитирование философских трудов;

 - употребление соответствующей философской терминологии, отсылающей к определенным философским системам;

  - авторские примечания внутри текста (этим приемом активно пользовались Руссо и маркиз де Сад)

   - аллюзии (например, в "Задиге" Вольтера и в "Нескромных сокровищах" Дидро немало аллюзий связано с трудами французских философов и
естествоиспытателей, с которыми полемизировали авторы).

 - философский роман, особенно вольтеровский, принципиально тяготеет к анахронизмам, подчеркивающим условность художественного мира.

 9. Философские романы XVIII века обнаруживают общую ориентацию на притчевую форму повествования, где вся образная система организована в виду заданной дидактической установки, где в центре - история, рассказанная для иллюстрации и подтверждения или, напротив, разоблачения определенной философской идеи.

10.  "Персидские письма" Монтескье  принято  считать началом истории французского философского романа XVIII века. В этом смысле особое значение приобретает авторское суждение о романе, написанное в 1754 году и сопроводившее последнее прижизненное издание:"Несколько замечаний о "Персидских письмах". В "Предисловии" 1721 года, предпосланном "Персидским письмам", автор еще не был готов выделить свое произведение из сложившейся жанровой системы романа, и потому действовал по устоявшейся схеме, выдавая свою книгу за документ, а себя - за редактора, как это было принято в первой половине XVIII веке: «Персы, которыми написаны эти письма, жили в одном со мной доме; мы вместе проводили время.... Они сообщали мне большую часть своих писем; я их списывал».

11. Монтескье сознательно избрал эпистолярную форму романа, в ту пору еще не имеющую жанрового канона. Эта форма привлекала Монтескье прежде всего своей относительной свободой, тем, что она открыта для "отступлений", т.е. для философских пассажей, которые свободно включаются в романное повествование:

12. Философствование здесь предстает как элемент, традиционному роману чуждый, существующий вне сюжета и вне персонажей.

13.  Развитие героев в   романе Монтескье предстает прежде всего как развитие их идей:

14. Развитие философской проблематики необходимым образом требует приема остранения, парадокса (Узбек – наблюдатель и судья чуждой ему цивилизации).

15.  Мотив путешествия оказывается оправданным в данном философском романе. Узбек уже в одном из первых писем оправдывает цель своего путешествия: «Мы с Рикой, пожалуй, первые из персов, которые любознательности ради покинули отечество и отказались от радостей безмятежной жизни, чтобы предаться прилежным поискам мудрости».

16. Такой зачин намечает особый тип сюжета - своего рода бесцельного философского странствия в поисках истины. Именно эта особенность давала основания некоторым исследователям видеть в "Персидских письмах" не роман, а своего рода беллетризованный трактат по самым различным и не связанным друг с другом проблемам философии, естествознания, политики, морали.

17.  Главным организующим принципом философского романа (повести) для Вольтера становится полемика с вполне определенной философской системой или идеей. Указанием на это становятся сами заглавия, где центральная философская идея по существу формулируется («Кандид, или оптимизм»). Протагонист в таком романе оказывается фигурой подчеркнуто функциональной: он выступает или адептом какой-либо идеи, или испытуемым, или вопрошаемым, но в любом случае фигурой вторичной по отношению к указанной идее.

18. В связи с этим роман (повесть) Вольтера строится как история приключений не персонажей, а самой идеи. Она, во-первых, может разоблачаться как абсурдная, с точки зрения здравого смысла, посылка, и, во-вторых, как умозрительное построение, не соответствующее законам реальной действительности. Так, в "Кандиде" приключения персонажей последовательно подтверждают абсурдность исходной философской посылки.

19. Вольтеровская философская повесть тяготеет к форме  притчи, иллюстрирующей определенный философский тезис. Философский смысл повести часто обозначен Вольтером в исходной сентенции, открывающей повествование.

20. Во всех случаях Вольтер открыто декларирует условность событий и персонажей, прибегает к анахронизмам, сюжетным параболам, фантастике.

21. Пародийная интерпретация философских теорий, с которыми полемизирует автор, органично сочетается в философской прозе Вольтера с пародированием сложившихся литературных форм и жанров. Уже было отмечено, что в "Кандиде" воплощена блестящая пародия на любовно-приключенческий роман.

22. Полемический философский роман обычно тяготеет к сатирическому гротеску, карикатуре, что весьма характерно для вольтеровского стиля.

23. Роман-дискуссия получает преимущественное развитие во второй половине XVIII века, может быть, как результат определенного размежевания в среде самих французских просветителей.

24. Тип романа-дискуссии особенно близок Дидро, и его принципиальное тяготение к открытым финалам (скорее даже отказ от традиционной романной концовки) соответствует характерной для этого романа установке на поиск истины. В романе-дискуссии полноправны все альтернативные точки зрения, поэтому он объективно утрачивает сатирический пафос, характерный для романа полемического. В ряде французских философских романов второй половины XVIII века складывается особый тип дискуссии. В центре внимания - этические последствия определенных философских концепций.

25. Достаточно ярко данную разновидность философского романа представляет роман-диалог Д.Дидро "Племянник Рамо", в центре которого столкновение умозрительной философской доктрины и житейской практики, приспосабливающей популярные философские идеи к утилитарным интересам. Называя одного из участников диалога "философом" и говоря от его имени, Дидро сразу вводит читателя в атмосферу философской дискуссии. Племянник Рамо и автор-философ в равной мере выступают как персонажи-идеологи, но смысл спора состоит не в торжестве одной из истин, а в этическом итоге, в практическом приложении декларируемых нравственных принципов.

26. Наиболее законченное воплощение данный тип философского романа получил у маркиза де Сада. Недаром Сад явился и создателем жанрового определения - "философский роман". Дилогия Сада, состоящая из романов "Жюстина, или злоключения добродетели" и "Жюлъетта, или благоденствие порока", с предельной остротой сталкивает сенсуалистическую и традиционно-христианскую этику, чтобы доказать фактическое поражение последней и в то же время выявить ущербность первой.

27. Тенденции философского жанра можно обнаружить в психологических и нравоописательных романах этой эпохи, где решающую роль начинают играть персонажи-идеологи, своего рода философы-развратители (маркиза де Мертей в "Опасных связях" Шодерло де Лакло). Это определяет концепцию подобных персонажей, которые от резонерства переходят к разрушительным антисоциальным действиям, проецируя собственные идеи на действительность.

 28. В эпоху Просвещения во Франции возникает и философский роман утопического характера, воплощающий апологию определенной философской концепции.

29.  Наиболее ярко данный тип романа представлен в творчестве Руссо. "Новая Элоиза" и "Эмиль" содержат своего рода экспериментальное испытание руссоизма как философской системы. Поэтому все попытки исследователей рассматривать "Новую Элоизу" как социально-психологический роман приводят к неразрешимому противоречию: приходится признать, что Руссо отстаивает две взаимоисключающие истины - принцип свободы чувства и диктат нравственного долга, разумного самоограничения.

30. О том, что у Руссо была потребность излагать собственные теории, пользуясь романной формой, свидетельствует его так называемый "педагогический" роман "Эмиль, или о воспитании".