Важное место в творчестве Державина занимают гражданско-обличительные стихотворения, среди которых особенно выделяются «Вельможа» (1794) и «Властителям и судьям» (1795).
В основе «Вельможи» — социальный портрет человека, стоящего близко к трону и призванного выполнять волю государя. Ода основана на антитезе: идеальному образу честного и неподкупного государственного деятеля противопоставляется собирательный портрет царского любимца, грабящего страну и народ. С одной стороны, Державин рисует роскошный быт вельможи, живущего «средь игр, средь праздности и неги», с другой — униженность зависящего от людей. Идеал общественного устройства для Державина:
Блажен народ! — где царь главой, Вельможи — здравы члены тела. Прилежно долг все правят свой, Чужого не касаясь дела.
Стихотворение «Властителям и судьям» (переложение 81 псалма) Екатерина II восприняла как якобинские стихи. Стихотворение звучит как прямое, гневное обращение к «земным богам», которых поэт не только сводит с пьедесталов, но и подвергает нелицеприятному суду, напоминая им об их обязанностях перед подданным:
Не внемлют! видят — и не знают! Покрыты мздою очеса: Злодействы землю потрясают, Неправда зыблет небеса.
Ничтожность царей, их человеческая слабость становятся особенно ощутимы благодаря антитезе царь — раб:
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!..
Поэт призывает всевышнего покарать «царей земли».
Пафос гражданского негодования особенно сильно проявляется в стихотворении Державина
«Властителям и судиям», представляющем собою переложение 81-го библейского псалма. Поэт успел дважды опубликовать различные редакции этого стихотворения, пока в 1795 году оно не попало на глаза Екатерине II. Разразился страшный скандал. Обличительный пафос «дерзкого» стихотворения
Державина был настолько силен (да еще на фоне только что свершившейся французской революции 1789—1793 годов), что поэту предстояло объяснение по поводу этого произведения с секретарем тайной канцелярии «кнутобойцем» С. И. Шешковским. Державин вынужден был написать специальную оправдательную записку, где доказывал, что его стихотворение никак не может быть причислено к «якобинским» (т. е. революционным, вольнодумным), так как «царь Давид (чей псалом переложил поэт во «Властителях и судиях») не был якобинец, следовательно, песни его не могут быть никому противными». Доводы поэта были признаны убедительными, и Державина
оставили в покое. Гроза прошла стороной.
Чем же это стихотворение так прогневало императрицу? Прежде всего небывалой резкостью и смелостью выраженного в нем чувства гражданского негодования поэта на произвол и «злодейство» «земных богов», неправедность их дел и помыслов. Долг государей и вельмож — «сохранять законы», не оставлять в беде сирот и вдов, «спасать от бед невинных», «от сильных защищать бессильных». Но у властителей «очеса» (очи, глаза) «покрыты мздою», гневные и пророческие слова Бога до них не доходят, а если и доходят, то они им «не внемлют». И тогда поэт призывает Божий суд и небесную кару на головы «неправедных и злых» земных владык:
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли!
Такой патетики и силы, такого накала чувств, такой гражданской смелости русская поэзия до Державина еще не знала. И не удивительно, что этот и другие обличительные стихи Державина («Праведный судия», «Вельможа») эхом отозвались в оде А. Н. Радищева «Вольность» и в одноименной оде А. C. Пушкина, в вольнолюбивой лирике К. Ф. Рылеева, в лермонтовском стихотворении «Смерть поэта» (особенно в заключительных его шестнадцати строках), в «Размышлениях у парадного подъезда» Н. А. Некрасова.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему