В "Донских рассказах" М.Шолохова (к этому циклу мы относим все его рассказы 20-х годов, а не только одноименный сборник ) нет откровенной поэтизации подвига, нет романтических красок, поэтических реквиемов, сопровождающих уходящую жизнь героев революции в романтических повестях Б.Иванова, Б.Лавренева. У Шолохова "безобразно просто" умирали люди, а его замечание о том, что ковыль ("седой ковыль – любимый образ романтиков") - всего лишь "поганая белобрысая трава без всякого запаха" как будто развеяло все иллюзии, не оставляя места романтическому пересозданию действительности. Герои "Донских рассказов" не предаются возвышенным раздумьям,
они говорят о своем - порой будничном и совсем непоэтичном. Такова жизнь, но именно
такая она прекрасна для Шолохова; последний мог бы повторить слова Л.Толстого "Герой
же моей повести..., который всегда был, есть и будет прекрасен - правда". Контрасты в его рассказах служат не эмоциональному раскрытию идеального начала, как у романтиков, а воссоздают реальные жизненные конфликты, через которые познается социальный разлом в среде донского казачества. Формой выражения социального у Шолохова часто становится внутрисемейный конфликт.
В "Донских рассказах" нет сомневающихся, рефлектирующих героев, нет героев, избирающих "третий путь" или позицию "над схваткой". Шолоховские сюжетынепосредственно посвящены фронту, который проходил почти через каждую семью независимо от ее действительных убеждений (у автора этих строк дядья служили: старший брат - у белых, младший - у красных, и за этим, кроме соответствия возраста объявленной мобилизации, больше ничего не стояло), а дальше вступала в силу логика борьбы, иногда не на жизнь, а на смерть. Показать объективным развитием действия
кошмар братоубийственной борьбы - уже было проявлением гуманизма. Ведь тем, кому шолоховские рассказы кажутся излишне кровавыми и жестокими, кто обвиняет писателя а
"разламывании каждой трещины" можно возразить: это предупреждение и в сегодняшней ситуации, когда страна поставлена на порог гражданской войны или безграничного произвола мафии.
Обратимся к рассказу "Коловерть". С точки зрения "врага" Михаил Крамсков тоже мог показаться героем, но писатель дает ему иную характеристику: Крамсков - не человек. К этой мысли автор подводит всем ходом повествования, показывая отчужденность героя отсемьи: "От материнской кофтенки рваной навозом воняет. Отодвинулся слегка, как варом в лицо матери плеснул.
- Неудобно на улице, мамаша..."
Отец стесняется его как чужого, с братом Игнатом "пальцы сошлись в холодном и неприязненном пожатии", "помолчали нудно". С самого начала Михаил осознается как сила чужая и враждебная дружной, работящей семье. "Чужие мы ему, и земля чужая",- говорит о Михаиле отец. Самодовольна его похвальба перед матерью: "...Произвели в сотники за то, что большевизм в корне пресекаю"; поражает его грубость по отношению к племяннику: "...Щенка возьмите от стола, а то ему, коммунячьему выродку, голову оторву". Глубоко символично то, что сразу после картины безысходного горя матери, узнавшей в утопленнике младшего сына: "Космами седыми мотая, на четвереньках в воду сползла, голову черную охватила, мычала:
- Гриша!.. Сынок", - сразу же дается выписка из приказа о производстве Михаила в подъесаулы "за
самоотверженную работу по искоренению большевизма". Крамсков отклоняет предоставленную ему право ходатайствовать о помиловании родных, идет на подлость, подсказывая ход предательского убийства. Авторская оценка раскрывается в эпизоде последнего появления Крамского на страницах рассказа: "Офицер с погонами подъесаула, в папахе каракулевой, высокий, узенький, сказал тихо,
вполголоса, самогонным перегаром дыша:
- Далеко не водить!.. За хутор, в хворост!..
У офицера уже нет имени, только по знакомой портретной - "в папахе каракулевой, высокий узенький" - угадываем мы потерявшего человеческий облик Михаила Крамского.
Эта сцена завершается описанием щенившейся волчицы, откликнувшейся воем на короткий стонущий крик",- и она ставит Крамскова ниже зверя.
Сказанное убеждает, что в данном рассказе нет "культа насилия". То же можно сказать и о рассказе "Семейный человек", которому давалась различная оценка. И.Лежнев считал, что писатель оправдывал Микишару, застрелившего двух сыновей, служивших у красных, ради возможности сохранить себе жизнь, чтобы вырастить остальных семерых детей. Л.Якименко в трактовке этого образа усматривал противоречивость Шолохова. А.Журавлева полагала, что художник осудил Микишару, прикрывавшую собственную трусость, безволие и желание получить льготы, лицемерной
ссылкой на заботу об остальных детях. Достаточно обратиться к нравственно- эстетическим оценкам писателя, чтоб отпало основание для разногласий. Первое, на что обращает внимание рассказчик - "тяжелый, стоячий взгляд" Микишары, из-под напухших век косые глаза глядели "жестко и нераскаянно". Определенная эстетическая оценка рождается из сопоставления искреннего порыва благодарности к отцу у Ивана, имевшего все основания быть любимым сыном, и лицемерного холодного расчета Микишары, не просто застрелившего сына, но и обманувшего его. А чего стоит фраза: "Снял я с него шинель и ботинки..." Глубочайшим лицемерием кажется после этого заявление
Микишары: "Я за детей за этих сколько горя перенес, седой волос всего обметал".
Конечно, Микишара - не Крамсков, и наказание Шолохов ему назначает символическое - отчужденность от семьи, которую предал Микишара: "Гребостно с вами, батя, за одним__столом исть",- говорит ему дочь. Эстетическую определенность несет и речевая самохарактеристика Микишары: "... Восьмерых голопузых нажеребила, а на девятом скопытилась". Даже в названии рассказа звучит несомненный сарказм.
Таким образом, показывая, что охватившая Дон классовая борьба разрушает семейные устои, Шолохов изображает реальность как противоречащую норме человеческих отношений, и разрешает это противоречие между идеальным и реальным абсолютным отрицанием последнего. Но оно может "сниматься" и оправдывающими героя обстоятельствами. Именно при рассмотрении этих ситуаций необходимо упрекнуть автора "Донских рассказов". Он, следуя ленинизму, разделял роковое заблуждение тех лет о классовом характере морали, когда нравственным объявлялось все то, что служило интересам революции: кровь на руках белого - это плохо, на руках красного - если и не
хорошо, то, во всяком случае, нормально. В рассказах "Коловерть", "Червоточина", "Семейный человек", "Бахчевник" одному и тому же физическому действию – убийству самого близкого по крови человека - дано контрастное нравственно-эстетическое осмысление. Вечная антиномия - добро / зло - обретает жесткую социально-классовую детерминированность: красные / белые. В сценах отцеубийства, сыноубийства, братоубийства, любых других кровавых сюжетах четко обозначено либо оправдание крови, либо ее объяснение звериной аморальностью белого казачества. Преодолеет это Шолохов не только в "Тихом Доне", но, как мы увидим ниже, и в "Поднятой целине".
Наиболее уязвимым с точки зрения общечеловеческой морали нам представляется "Бахчевник". Кровавый финал, противоречащий норме человеческих отношений, объясняется автором как единственный выход из создавшегося положения. В необходимости Митькиного поступка читатель убежден как всем ходом предшествующего повествования, так и ситуацией, непосредственно предваряющей финал: Анисим Петрович такой же потенциальный убийца, как и сыновья. Но дело здесь не только в самой логике действия, а и в немногословных, скупых, и, тем не менее, очень
весомых авторских эмоциональных оценках. Они в необычайной теплоте и человечности
заключительного описания рассказа, в описании любовных отношений между братьями, уходящими от преследования (характерно, что в этом описании нет ни одной антиэстетической детали, ни одного грубого или даже просторечного слова), наконец в такой завершающей поэтической детали, как румяная каемка рассвета. Содеянное не вызывает ни у героев, ни у автора хотя бы смутного чувства вины, не говоря уж о муках совести. Истолкование финала в "Бахчевнике" - "розовой каемки рассвета", очевидно, тоже не может быть однозначной, ибо "и судьба отдельного человека, и междуусобная братоубийственная война внутри народа, и темные стороны самой человеческой природы не в силах даже поколебать главную, все обнимающую и все покоряющую мысль
писателя о всепобеждающем начале жизни, о ее торжестве, о ее связи с "природным космосом" (24). "Отдельная человеческая личность растворяется в общем народном бытии, которое, как твердь земная, всегда видно и просвечивается у Шолохова, вызывая у читателя вздох облегчения в самых трагических обстоятельствах".
Поможем написать любую работу на аналогичную тему