Решающий вклад в разработку понятия «примитивная ментальность» внес А. Аеви-Брюлъ (1857—1939). Он сделал поразительное открытие: оказывается, первобытный человек мыслил совсем не так, как современный. Дело вовсе не в том, что мышление было неразвитым. Оно было принципиально другим. Леви-Брюль, сопоставив первобытную и современную ментальность, поднял вопрос о том, существует ли, вообще говоря, универсальная логика. Он обратил внимание на колоссальное непонимание между людьми, которые были сформированы разными культурами. Для того чтобы отличить первобытную ментальность от ментальности современного человека, Леви-Брюль характеризует ее как мистическую, основанную на вере в сверхъестественные силы. Мышление первобытных людей он назвал дологическим. Как разъясняет Леви-Брюль, первобытный человек чувствует себя не только человеком, но и животным, поскольку он причастен к роду своего тотема. Он может одновременно находиться там, где он спит, и там, где разворачивается действие его сновидения. Из этих характеристик ментальности первобытного человека вытекает, что он мало способен к абстракции и обобщению. Он более восприимчив к качественным, чем к количественным отношениям. Его восприятие природы и всех существ сглаживает различия между природой и ее творениями. Леви-Брюль, проведя сущностные демаркации между первобытной и цивилизованной ментальностью, отметил, что между ними возможны оттенки и переходы. Более детальное изучение верований австралийцев и папуасов убедило Леви-Брюля в том, что мифология примитивных народов не организована, но исходит из типа довольно однородного опыта, который объясняется аффективной категорией сверхъестественного. Мифический мир текуч. Категории в нем не выделены, мифы имеют трансцендентную и животворящую силу. Они укрепляют чувство сопричастности. Что касается символов, то они преображают откровение в конкретный опыт, позволяя охватить невидимое. Впрочем, символизм характерен для менее примитивного этапа, нежели прямое ощущение единства реального и сверхъестественного. Первобытную ментальность изучал не только Леви-Брюль, но и неокантианец Э. Кассирер. По его мнению, примитивная ментальность отличается от нашей не какой-то особой логикой, а прежде всего своим восприятием природы. Это восприятие не является ни теоретическим, ни прагматическим, оно симпатическое, т.е. позволяющее слиться с натурой. Примитивный человек способен делать эмпирические различия между вещами, но гораздо сильнее у него развито чувство единства с природой, от которой он не отделяет себя. Поколения людей также образуют единую непрерывную цепь, которая поддерживается через перевоплощение предков. И это чувство непоколебимого единства жизни настолько сильно, что оно приводит даже к отрицанию смерти. В примитивных обществах она никогда не рассматривается как естественное явление. Мысль о том, что человек смертен, по своей природе глубоко чужда первобытной религиозной жизни. Это позволяет провести четкое различие между мифологической верой в бессмертие и позднейшими философскими попытками доказать бессмертие, например в «Федоне» Платона. Как подчеркивает Э. Кассирер, если что и нуждается в объяснении для первобытного человека, то это не факт бессмертия, а факт смерти. По его словам, первобытная религия есть, быть может, самое сильное и энергичное утверждение жизни, какое мы находим в человеческой культуре.
Для древних греков окружавший их мир не был объективным миром в нашем смысле, он был их «миропредставлением», т.е. собственной субъективной оценкой мира со всеми важными для них реальностями, включая богов, демонов и пр. Античная ментальность обнаруживает свою специфику и в нас, когда мы пытаемся проникнуть, «вчувствоваться», например, в историю Индии с ее многочисленными народами и культурными формами. Это показывает, что нашему европейскому человечеству присуща определенная энтелехия (целеустремленность, целенаправленность), которая пронизывает любые изменения облика Европы. Возьмем, к примеру, римское право. Этого грандиозного и всемирно-исторического явления вполне достаточно для того, чтобы подтвердить следующую характеристику римского чувства социальной жизни. «На свете не было другого права, — отмечал А.Ф. Лосев, — которое бы так превратило живые человеческие отношения в голое вычисление, в алгебру; и чтобы создать эту рационалистическую громаду, нужны были века пластического, то есть схематического, ощущения социальной жизни. Только всенародный опыт безличной социальности так рассудочно и с такой беспощадной, свирепой, с такой нечеловеческой логикой мог воспроизвести живое общение личностей в виде схем, в виде самоочевидных выводов, в образе математически точно решаемых алгебраических уравнений, в виде римской юриспруденции или римской военной науки, получивших с тех пор мировое значение и сохранивших его вплоть до настоящего времени».
Отечественный исследователь-медиевист А.Я. Гуревич посвятил ряд работ изучению средневековой ментальности. В центр культурологического анализа он поставил категорию личности. Все особенности исторической ментальности - восприятие времени и пространства, отношение к природе и сверхъестественному, понимание возрастов человеческой жизни, трудовая мораль и отношение к богатству и бедности, право, мир эмоций — представляют собой культурные феномены, проявляющиеся в человеческой личности. Указанные культурные феномены организованы в личности в единую систему. Собственно все они в целом и дают основания считать человека, обладающего ими, личностью. Причем, они находят выражение в ее сознании и бессознательном. Изучая личность конкретной эпохи, мы одновременно погружаемся в пучины ментальное, постигаем то содержание сознания, которое индивид разделяет с другими членами своей группы. При этом мы постигаем не общую ментальность, а некоторые черты самосознания и самоанализа человека. Поэтому для истолкования самосознания индивида лучше всего использовать такие исторические памятники, как автобиографии и исповеди. Средневековая ментальность такова, что человек той эпохи обязательно будет отождествлять себя с какой-либо моделью или образцом, взятым из древних текстов — библейских, созданных первыми христианами или отцами церкви. Точнее сказать, средневековая личность может «опознать» себя только в том случае, если она использует «фрагменты» других личностей, взятых напрокат из литературных текстов. Ментальность средневекового человека была неизменно окрашена религиозностью, его постоянно мучили страхи. Вместе с тем менталитет средневековой культуры уже характеризовался нарастанием личностного самосознания, он представлял 'собой, особенно к концу средневековья, уже не только, безличные штрихи культуры, а способ самовыражения человека, его самореализации и самопонимания.
Воссоздать полную картину изменений ментальностей в пространственно-временных параметрах, очевидно, еще предстоит науке, хотя ясно, что задача эта отнюдь не из легких. В процессе этой работы ученых, несомненно, ожидают чрезвычайно интересные открытия. Собственно, первые из них уже сделаны. Автор известной книги «Бегство от свободы» (1941) немецко-американский ученый Э. Фромм ввел понятие «социальный характер», которое является, по его словам, ключевым для интерпретации общественных процессов, в том числе и культурных. Проблемы коллективной ментальности ставились в работах Ж. Лефевра. Другой историк, основатель школы «Анналов» (наряду с М. Блоком), Люсьен Февр усматривал в коллективной ментальности не только биологическое, но и социальное основание. М. Блок посвятил одну из своих работ истолкованию сверхъестественного характера, который обретает королевская власть во Франции и в Англии с позднего средневековья до нашего времени. А. Дюпрон изучал неустойчивость священных образов крестовых походов и тропизмов странствия со времен прекращения походов в Святую Землю (XIII—XIX вв.). Структуралисты критически оценили концепцию примитивной ментальности, которую разрабатывал Леви-Брюль. Они дали собственное истолкование примитивного мышления и вместе с тем обогатили арсенал исследований новыми методами. Проблема ментальности разрабатывается также в психоанализе. Фрейд в «Моисее и монотеизме», «Коллективной психологии и анализе «Я» разрабатывал методы, которые позволили бы перекинуть мост через «бездну», разделяющую индивидуальную и коллективную психологию. Отыскивая пути перехода к изучению коллективной психологии, Фрейд сначала обращался к «архаическому» наследию, влияющему на формирование личности, в том числе к совокупности проблем, которые ставит перед индивидом социологическое, интеллектуальное или духовное образование в самом широком смысле слова. Историю ментальностей следует поместить в более обширный план всеобщей истории, в которой разработка понятий, формирующих жизнь людей в обществе, составляет культурный аспект, столь же важный, как и другие — экономический, политический и т.д. Это означает, что не может быть и речи о признании за социальной историей коллективной ментальности привилегированного места или чего-то вроде превосходства, исходя из ее более или менее духовного происхождения и ориентации. Вместе с тем, это законно признаваемое за ней место влечет отказ от упрощений, от игнорирования явлений исторической психологии, слишком часто получающих статус «идеологий» без исторического значения.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему