«Сказание о старом мореходе» Кольриджа.

Сэмюэл Тэйлор Кольридж — английский поэт-романтик, критик и философ, выдающийся представитель «озёрной школы».

Сочинённый Вордсвортом и Кольриджем под влиянием немецких романтиков в 1798 году сборник «Лирические баллады» прозвучал протестом против классицизма XVIII века с его риторической напыщенностью. Отвергнув рационалистические идеалы Просвещения, Кольридж и Вордсворт противопоставили им веру в иррациональное, в традиционные христианские ценности, в идеализированное средневековое прошлое.

Роберт Пенн Уоррен в статье «Поэма, порожденная чистым воображением. Опыт прочтения» (1945-1946) пишет, что поэма Кольриджа во взаимодействии своих составных частей и образов является символическим воплощением ценностных представлений поэта и его эпохи, которые реализовались в произведении на разных уровнях творческого воображения: осознанном и неосознанном.

• К осознанному («первичному воображению») относится идея о трудном искуплении трагической вины;
• к неосознанному («вторичному» или «чистому воображению»), смысл которого реконструируется Уорреном посредством анализа текстовых соотношений и изучения различных высказываний Кольриджа, — центральное для английского романтизма стремление к синтезу поэзии и правды, красоты и нравственности. Уоррен настаивает на оценочном прочтении поэмы, связанном, в конечном счете, с осмыслением того, как «трудная» поэтическая идея находит своё символическое воплощение.

Критик Роберт Спиэйт, обращает внимание на кольриджевское понимание предназначения поэта, творца. Исследователь, во многом вслед за английским романтиком, трактует проблему поэтического призвания художника в мистическом плане. Сравнивает судьбу Морехода из поэмы «Сказание о Старом Мореходе» с судьбой каждого настоящего художника. Так же, как мореплаватель, который должен был, повинуясь неведомой силе, время от времени повторять свою повесть случайно встреченным незнакомцам, истинный поэт, по мнению Спиэйта, является «посланцем вопреки собственной воле». Он действует по наитию свыше, по воле Бога-творца и воплощает в своём творчестве его идеи.

Выявить специфические особенности поэзии Кольриджа можно более точно, определив его место в английской литературной традиции. Он стоит на грани веков, на сломе старого и возведении нового, как в истории, так и в литературе, на стыке двух мировоззрений, двух литературных направлений. Кольридж и его сподвижники-«лейкисты» стали основателями, прародителями английского романтизма. Опираясь на традиции Просвещения, которые в Англии как нигде были сильны, Кольриджу удалось внести много нового в литературу - от отдельных образов-символов, до языковых, метрических и даже жанровых находок. Его младшие современники, расходясь во многом в политических и эстетических взглядах с Кольриджем, признавали его заслуги в литературе и критике. Так, известно, что «Сказание о Старом Мореходе», «Кристабель» и отдельные стихотворения производили огромное впечатление на В.Скотта, Дж.Г.Байрона, Китса, Шелли и других романтиков.

«Сказание о старом мореходе» Кольриджа:

Старик останавливает троих молодых людей, идущих на сельскую свадьбу для того, чтобы рассказать им трагическую историю своей жизни, а через нее - подключить их к духовному осознанию человеческой жизни. В поэме Кольриджа мудрый Мореход своим рассказом заменяет слушателю веселье на земном брачном пире вкушением плодов божественной мудрости - т.е. брачным пиром в доме Отца Небесного. При этом Мореход прямо называет своего избранного слушателя Брачным Гостем, у которого нет другого имени.

Брачный Гость - аллегорический персонаж. Мореход буквально встречает его на дороге, подобно слугам евангельского царя, которые, «выйдя на дороги, собрали всех, кого только нашли». Мореход «находит» на дороге трех юношей, но выбирает, останавливает лишь одного из них, «избранного» («много званых, да мало избранных»).

Старик останавливает юношу сначала своим огненным взором, а лишь затем, как бы опасаясь, что юноша пройдет мимо, удерживает его за руку.

Кольридж подчеркивает власть взора, способность Морехода взглядом своим, внутренним содержанием своей души, приковывать внимание людей. Позднее, когда Брачный гость услышит музыку, доносящуюся из дома, где играют свадьбу, и захочет присоединиться к земному пиру, Мореход вновь удержит его своим взором и будет продолжать свой рассказ. Брачный Гость - это человек, способный понять духовную суть рассказа Морехода, человек, чья душа может войти в брачный союз с Истиной, Самим Богом. Повесть Старого Морехода должна открыть читателю (Брачному Гостю) дверь в Царствие Небесное, в том смысле, что он должен отказаться от земной мудрости и обратиться к мудрости небесной, в союзе с которой он может обрести спасение. В этой связи слова Брачного Гостя «Открыты двери Жениха, и родственник он мне...» так же приобретают двойное значение, и в духовном своем аспекте указывают на возможную близость Брачного Гостя к Самому Богу, если он воссядет на «брачном пире, который приготовил царь своему сыну».

В конце поэмы появляется конкретный образ небесного пира - это церковь, которую Мореход предпочитает земной свадьбе. Он слышит пение невесты, гостей и одновременно церковный звон, который зовет его на службу.

Рассказ Морехода разворачивается на фоне свадебной музыки, звучащей из дома Жениха, что прямо придает земной свадьбе высокое духовное звучание ее небесного аналога. Сам Мореход позднее тоже невольно благословляет водяных змей, что освобождает его от власти темных сил. Таким образом, и Брачный Гость, и Мореход действуют под влиянием духовных сил, которые различаются между собой.

«Сказание о Старом Мореходе» повествует о связи человеческого видимого мира с духовным невидимым. В странной истории моряка можно увидеть притчу об отношениях человека с Богом и о состоянии человечества до пришествия Христа и после того, как Он был распят. Кольридж подчеркивает связь с Библией притчевой манерой повествования и глоссами, которые комментируют текст, подобно толкованиям, сопровождающим на полях текст Священного Писания. Рассказ старика - это история о морском путешествии, романтическая одиссея одинокой души. Рассказ необычайно сценичен: можно увидеть корабль, радостно отчаливающий от берега, людей, машущих им вслед, мелькающие мимо церковь, холм и маяк на нем.

Путешествие корабля отмечает основные духовные эпохи в развитии человечества: люди радостно начинают свой путь, но вскоре их настигает шторм, и они оказываются скованы льдами в стране, где нет ничего живого. Шторм описан при помощи целого ряда олицетворений: он страшный тиран, который неожиданно захватывает корабль и гонит его своими крыльями (возникает образ огромной страшной птицы). Итак, люди оказываются в руках врага, который загоняет их в долину смерти, где лед и рычание ветра окружают их. Символика сцены также очевидна: человечество, под властью темных сил, оказывается на ложном пути и заходит в тупик.

Холод, снег, метель, лед традиционно воплощают холодное жестокое сердце, опасность и смерть. Этот символический ряд укоренен в фольклорном творчестве (Дед Мороз, Снежная Королева и пр.).

Иисус Христос является одновременно Богом и человеком; Альбатрос ведет себя одновременно как птица и как человек. При этом ответить на вопрос, почему был убит Альбатрос еще сложнее, чем понять, почему был распят Христос. И в Библии и в поэме Кольриджа смерть Спасителя окутана тайной, не все в ней доступно логическому пониманию. Мореход сам не понимает, почему он убил птицу: он ведет себя так, будто «кто-то владеет его волей», но этот «кто-то» - явно злая сила, царствующая во льдах. В Мореходе и команде корабля можно увидеть аналог иерусалимской толпы, которая вначале приветствовала Христа при въезде в Иерусалим, а затем, несколько дней спустя, с тем же энтузиазмом кричала: «Распни его! Распни!».

Так же и команда, вначале принимает Альбатроса с большой радостью, кормит его с руки, играет с ним. С появлением птицы, лед раздвигается и освобождает кораблю путь на север. Противопоставление двух сторон света также символично: корабль оказывается в ледовом плену у южного полюса, т.е. внизу на картографической вертикали, что символизирует низ, преисподнюю духовного мира; Альбатрос же выводит корабль к северу, т.е. ввысь (как по карте, так в и духовном измерении).

И тут, неожиданно для самого себя, Мореход убивает птицу-спасителя.   Герой сам признает, что совершил «адское дело» (hellish thing), сам в ужасе от содеянного. Реакция команды на убийство птицы раскрывает прагматическое отношение людей к спасителю. Вначале моряки возмущаются содеянным, потому что убита птица, которая принесла с собой бриз, выведший корабль из заточения во льдах. Но как только туман окутывает корабль, моряки резко меняют свое отношение к убийству: теперь Альбатрос - это птица, принесшая туман, в котором не видно ни зги, а значит, ее убийство было оправдано. Команда так же быстро меняет свое отношение к спасителю, как до них это сделал Мореход, а еще ранее - жители Иерусалима.

Во всех трех случаях человек представлен в его двух состояниях - любви и ненависти, которые могут мгновенно сменять друг друга. Альбатрос достоин смерти, по мнению моряков, если он принес им зло, или просто неудобство. Мореход убивает Альбатроса из арбалета (англ. cross-bow) - оружия, в основании которого лежит крестовидная опора для стрелы. Крест вновь рифмуется с именем птицы и одновременно символизирует собой деревянный (как и стрела) Крест Спасителя. После убийства птицы рассерженные моряки вешают мертвого Альбатроса на грудь Мореходу вместо креста. «Альбатрос» несколько раз в поэме рифмуется со словом «cross», в одном месте автор прямо соединяет два образа - Распятого на Кресте и птицы, убитой из арбалета:

Образ раскаявшегося разбойника универсален и представляет собой символ любого раскаявшегося грешника. А поскольку нет человека, который прожил бы жизнь и не согрешил, то образ раскаявшегося грешника может быть приложим к любому человеку. Старый Мореход бродит по свету, рассказывая историю своего преступления людям. После убийства птицы последовал целый ряд изменений в природе и в состоянии корабля. В небе появилось кровавое солнце, все вдруг замерло и остановилось, будто остановилась сама жизнь, словно вся вселенная умерла со смертью Альбатроса.