Поэтическая деятельность Фета начинается в 1840-х гг. и продолжается до начала 1890-х. Таким образом, творчество Фета соединяет оба периода литературного процесса второй половины XIX века. Лирика Фета запечатлевает логику движения сознания человека второй половины XIX века, несмотря на то, что поэт никогда не обращался к социальным проблемам столетия. Даже собственная биография осталась за пределами его творчества. Мы можем говорить о биографии духа. Свою поэтическую позицию Фет сформулировал в самом начале пути в стихах 1843 года «Я пришел к тебе с приветом».
В то время, когда в литературе формировалось новое направление «натуральной школы», призывающее изображать прозу жизни, Фет отстаивал право поэта «петь то, что не знает», что только зреет. Эта неясность, незавершенность поэтической мысли могла быть поддержана сторонниками «чистого» искусства и никак не «новой» поэзией. В 1850-х гг. Некрасов опубликует свои поэтические декларации, где сформулирует закон нового поэта – проповедовать любовь «враждебным словом отрицанья». На это поэтическое заявление Фет откликнется спустя три десятилетия стихотворением 1887 года «Муза». Стихотворение начинается скрытой реминисценцией из Некрасова.
Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня,
Бичей подыскивать к закону,
Поэт, остановись! Не призывай меня, -
Зови из бездны Тизифону.
Заканчивается утверждением того, что суть поэзии «исцелять от мук», но не тех бытовых, социальных, исторических, а от мук, которые посылает человеку его дух, стремящийся вырваться на свободу из телесных тенет. Это совсем другое мученье Фет называет «радостью страданья». Поэзия есть высвобождение духа. И в этом ее единственная задача и цель.
Еще раньше в 1850-х гг., когда в журналах разразился спор между поэзией «чистой» и «тенденциозной» Фет уже создал свою «Музу» (1854), которую нельзя в полной мере отнести к поэзии «чистой».
О нет! Под дымкою ревнивой покрывала
Мне музу молодость иную указала:
Отягощала прядь душистая волос
Головку дивную узлом тяжелых кос;
Цветы последние в руке ее дрожали;
Отрывистая речь была полна печали,
И женской прихоти, и серебристых грез,
Невысказанных мук и непонятных слез.
Какой-то негою томительной волнуем,
Я слушал, как слова встречались поцелуем,
И долго без нее душа была больна
И несказанного стремлением полна.
«Невысказанные муки», «непонятные слезы», «невысказанное» как боль души – вот что становится предметом фетовской лирики. Парадоксально, что предметом поэтического слова становится то, что не поддается высказыванию, перед чем бессильно слово. У Фета есть стихотворение, начинающееся этим парадоксальным утверждением «Я тебе ничего не скажу…» (1885), в котором поэт подчеркивает, что слово слишком грубо для передачи того состояния духа, который человек хочет выплеснуть из себя. Поиск слова, адекватного состоянию духа, идет на глазах читателя и в раннем 1843 года стихотворении «Я пришел к тебе с приветом…», и в позднем 1885 «Я тебе ничего не скажу…». Как в слове передать себя, то, как «песня зреет», «как сердце цветет»?
Слово Фета теряет свою прикладную точность и приобретает точность ассоциативную. Фет, исследуя сферу «невыразимого», словом говорит на языке музыки или на языке живописи импрессионизма.
При этом его лирика структурируется. В ней явно обозначается эволюция лирического «я», не похожего на все существующие в поэзии образцы. В лирике Фета обозначается вселенская модель бытия человека стихотворением «Целый мир от красоты…», написанном между 1874 и 1886 годами.
Первое четверостишие построено с нарушением грамматических норм.
Целый мир от красоты,
От велика и до мала,
И напрасно ищешь ты
Отыскать ее начало.
В первых двух строчках не хватает глагола, нет действия. Мы не знаем, что происходит с миром от красоты. Но отсутствие действия-движения создает масштабную картину целостности всего сущего от мала да велика. И это целое есть красота. Эти строчки можно прочесть и так, что красота – начало целостности мира, исток его, соединившая воедино великое и малое. Красота – основа целостности бытия.
В третьей и четвертой строках звучит тема человека. Человек пытается отыскать начала вселенной, разгадать загадку мироздания с момента своего появления в мире. И весь опыт существования человечества говорит о том, что тайны своей вселенная человеку не отдает.
Второе четверостишье начинается с подведения итогов поискам человека. Человек создал время, которым измеряет вселенную. Но за пределами возможностей человека лежит бесконечность. Она непостижима. Перед ней все усилия человека кажутся тщетными. Эти две строки делают само существование человека бессмысленным. Но уже третья и четвертая перечеркивают это и утверждают противоположное.
Что такое день иль век
Перед тем, что бесконечно?
Хоть не вечен человек,
То, что вечно, – человечно.
Вечность, победившая человека, существует только потому, что существует человек, ибо без него никто бы не знал о том, что она есть. Вселенная при всей объективности ее существования невозможна без человека. Без него она только бесконечная пустота.
Картина опустевшей без человека вселенной создается в стихотворении «Никогда» (1879). Его сюжет построен на возвращении человека в мир после смерти. Обратное движение из смерти в жизнь доказывает, что с уходом человека мир умирает, лишаясь своего живительного начала.
Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни рокове бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути!
В таком устройстве мира нет места Богу и нет бессмертия. Со смертью человека уничтожается вселенная, вечность теряет свой смысл. Но при этом поэзия Фета лишена пессимизма, нот отчаяния. Напротив, даже в поздних стихах, таких, как «Еще люблю, еще томлюсь…» (1890), «Как трудно повторять живую красоту…» (1888) исход жизни представляется как последняя радость бытия.
Еще люблю, еще томлюсь
Перед всемирной красотою
И ни за что не отрекусь
От ласк, ниспосланных тобою.
В поэзии Фета две равновеликие вселенные: мироздание и человек.
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой – душа и мысль моя.
(«Добро и зло», 1884)
Первая существует как красота, которую воспринимать может только человек. В нем, как в «росинке чуть заметной» отражается «лик солнца». Драматизм существования человека в лирике Фета связан с ощущением того, что он не в силах преодолеть вечность, понять тайну бытия: «быть не мысли божеством». Но этот драматизм переживается без надрыва, без отчаяния. Человека не могут угнетать его «невольнические тревоги», потому что во вселенной своего духа он «парит, всезрящий и всесильный», не опускаясь до земной прозы. В название стихотворения «Добро и зло» поэт выносит проблему, волновавшую человека изначально. Современники Фета по-разному рассматривали ее. Например, для Чернышевского добро и зло – категории только социальные, они вне морали. Для Толстого и Достоевского добро и зло принадлежат области духа. Без их разрешения невозможно историческое бытие человека. Они суть драматического в жизни человека. Для Фета драма человека не в борьбе добра и зла в человеке, а совсем в другом.
Уже в ранней лирике Фета две его вселенные обозначаются в маленьких пейзажных зарисовках «Чудная картина…» (1842) и «Облаком волнистым…» (1843). В первом стихотворении создается картина вселенского покоя. Взгляд человека скользит от земли («белая равнина») к небу («полная луна») и обратно: «свет небес высоких» – «блестящий снег». Целостность, полнота мира в его незаконченности, в перетекании неба на землю, земли в небо. Эта вселенная существует объективно и «объемлет человека». Но тут же создается образ той, которую сотворяет человек. Он ощущает целостность и полноту объективного мира – «чудная картина! Как ты мне родна», – но с этой родиной связи непрочные, готовые вот-вот разорваться, и тогда чудо исчезнет. Одинокий бег саней разрушает картину вселенского покоя, как в стихотворении Лермонтова 1841 года «Выхожу один я на дорогу…» кремнистый путь, предстоящий человеку, нарушает идиллию мироздания.
Та же самая картина создается и в стихотворении «Облаком волнистым…». Но в нем драматичнее звучит одиночество человека.
Друг мой, друг далекий,
Вспомни обо мне!
Но драматизм пребывания во вселенной еще в полной мере не осмыслен человеком ранней лирики Фета. Названия стихов 1840-х – 1850-х гг., например, «Морской залив», «На лодке», «Горное ущелье», «Туманное утро», «Одинокий дуб» говорят сами за себя. Их герой ощущает себя в лоне природы. Этот мир существует для него. Он в нем, «как первый житель рая». И он центр вселенной.
Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.
(«На стоге сена ночью южной…», 1857)
Человек играет с бездной, она захватывает дух, и он только предчувствует, что игра может стать роковой. В позднем стихотворении 1890 года «На качелях» он полностью постигает роковой ее характер.
Движение от неба к земле и от земли к небу, которое определяло пространство ранних стихотворений еще не драма, а только ее предчувствие. Драматичным оно станет в финале жизненного пути. «Страшная» близость земли и неба, отрадная в молодости, в финале воспринимается как рок, неизбежность которого заставляют все безрассуднее раскачиваться на доске-жизни, или играть жизнью.
Игра жизнью в ранних стихах не воспринимается как игра. Это естественное состояние живого существа в прекрасном мире. Вселенная фетовского человека еще не допускает ничего, мешающего проявлению восторга от красоты. В стихотворении «Я жду…Соловьиное эхо» (1842) радость переживания этого восторга не нарушается ничем. В смену состояний природного мира и мира человека не закралось еще тревожных нот.
Я жду…Вот повеяло с юга;
Тепло мне стоять и идти;
Звезда покатилась на запад…
Прости, золотая, прости!
Но в стихотворении 1886 года, повторяющем сюжет стихотворения 1842 «Жду я, тревогой объят…», состояние человеческой вселенной прямо противоположное. Если в раннем стихотворении «соловьиное эхо», «трава в бриллиантах», небо в звездах, человек – все это вместе источает радость бытия, то в позднем на всем лежит тень исчезновения. Песнь комара – плач. Падающий лист, полет жука, оборвавшийся, как струна, тревога в сердце человека от ожидания встречи, которая может и не произойти.
Тихо под сенью лесной
Спят молодые кусты…
Ах, как пахнуло весной!..
Это наверное ты!
Движущийся мотив всей лирики Фета, мотив огня, в позднем творчестве приобретает драматическое наполнение. Человек подобен звезде и, как звезда, сгорает во вселенной. Его жизнь – «огненная книга».
Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу,
Рабы, как я, мне прирожденных числ…
(«Среди звезд» (1876 )
Она не измеряется датами смерти и рождения, хотя он раб этих от него не зависящих, «прирожденных числ», как звезды, которым тоже отведен свой срок. Истинная жизнь в «полете сердца», во внутреннем огне, заставляющем человека восхищаться красотой, творить. Но с течением жизни человек чувствует, как этот огонь угасает, как истончается его связь со вселенной, как гаснет написанная им «огненная книга».
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет уходя.
(А.Л. Бржеской «Далекий друг, пойми мои рыданья…», 1879)
Весь драматизм поздней лирики поэта в восклицании «Я верить не хочу!» в то, что человек сгорает, что вдохновляющая красота мироздания его беспощадно сжигает, что «сердца бедного кончается полет одной бессильною истомой».
Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,
В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря
И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за темный весь предел, -
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!
(«Когда читала ты мучительные строки…», 1887)
Поэзия Фета, казалось бы, никаким образом не прикасалась к историческим проблемам эпохи, за что его не раз упрекали такие маститые современники, как, например, Ф.М. Достоевский. Личная жизнь Фета с ее трагическими перипетиями не отразилась напрямую ни в одном из его поэтических творений. Но тем не менее мы можем говорить о том, что поэзия Фета в полной мере отражает бытие человека XIX столетия так же, как романы Достоевского и Толстого. Фет улавливает диалектику духа, так же, как Достоевский диалектику сознания, а Толстой диалектику души. Фет, как вся классика второй половины XIX века, погружен в проблемы самоопределения личности. Его человек воплощается не в делании социального блага, не в «разрешении мысли», а в чистом творчестве, в полете духа. И, подобно остальным героям литературы XIX века, в своем бытии переживает вечный путь человечества.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему