Трагизм бытия и поиски пути его преодоления в прозе В. М. Гаршина (1855-1888) и В.Г. Короленко (1853-1921).

         Быстро меняющееся историческое бытие последних десятилетий XIX века породило два типа личности. Трагическому мироощущению человека, не верящему в возможность гармонизировать жизнь, расписывающемуся в бессилии перед развивающейся цивилизацией, противостоит исторический оптимизм, унаследованный от демократов середины столетия. Трагическому мироощущению человека рубежа эпох немало способствовала переоценка идеалов середины XIX века в новых исторических условиях. Под сомнение ставились не только вера в личность, народ, в построение земного рая, но и опыт литературы этого периода. Примером такого рода переоценки служат стихи К. Случевского. В 1880-х годах в стихотворении «Воплощение зла» он писал:

Как света луч, как мысль, как смерть, как тяготенье,

Как холод и тепло, как жизнь цветка, как звук –

Зло несомненно есть. Свидетель – все творенье!

Тут временный пробел в могуществе наук:

Они покажут зло когда-нибудь на деле…

Но был бы человек и жалок и смешон,

Признав тот облик зла, что некогда воспели

Дант, Мильтон, Лермонтов, и Гете, и Байрон!

Проза Всеволода Гаршина созвучна стихам Константина Случевского. Он входит в литературу в конце 1870-х гг. Известным его сделал рассказ «Четыре дня», написанный по событиям, свидетелем и участником которых был сам Гаршин. В 1877 году он добровольцем отправился на Балканы, на войну с турками. Гаршин продолжает традиции Толстого в изображении войны как безумия, как противоестественного самой природе. Но в то же время в «Четырех днях» заявлена и собственная авторская позиция, не дублирующая великого современника.

Сюжет рассказа построен на событиях четырех дней, которые раненый герой, рядовой из вольноопределяющихся Иванов, провел рядом с трупом турецкого солдата, убитого им. Лишенный способности передвигаться, он прикован к месту, где его ранили и где он убил.

Лежа около трупа, Иванов задает себе вопросы о том, кем был этот убитый им человек, и за что он убил его, ведь у него нет к нему ненависти. Убитый такой же, как и он. «Ему велели идти, и он пошел». «Неужели я бросил все милое, дорогое, шел сюда тысячеверстным походом, голодал, холодал, мучился от зноя; неужели, наконец, я лежу теперь в этих муках – только ради того, чтобы этот несчастный перестал жить? А ведь разве я сделал что-нибудь полезное для военных целей, кроме этого убийства»

         Четыре дня связывают Иванова с убитым турком не только вопросами. Чтобы выжить, он переползает поближе к трупу и напивается из его фляжки, но сил на то, чтобы отползти, у него не остается. Он дышит тлетворным воздухом. Он видит, как разлагается тело убитого им солдата. Перед его глазами проходит весь процесс разложения и гниения. Он видит, как «сползло лицо», и появилась «страшная костяная улыбка, вечная улыбка». Уничтожилось лицо человека, появилось лицо войны – улыбающийся череп. Наблюдение за механизмом действия смерти подтачивает веру в бессмертие человека, грозит изменением картины мира в сознании героя.

         За четыре дня для героя война из идеи превратилась в жуткую реальность, обессмысливающую эту идею. «Геройство», «любовь к родине» – значение этих слов девальвируется перед лицом смерти. Человек на войне подобен «собачонке», которую кинули на смерть. Раненый Иванов видит перед собою «кусочек земли» и «клочок неба», вспоминает мать, невесту, несчастную белую собачонку, которую дворник стукнул головой о стену. Эти фрагменты жизни не соединяются воедино перед лицом смерти. Жизнь расползается, лишенная своего стержня. Подобно персонажам Толстого, для героя Гаршина «мир завалился», и в отличие от автора «Войны и мира» нет никакой идеи, могущей его восстановить.

Когда он уходил на войну, кто-то из знакомых назвал его «юродивым». Ему казалось, что он исполняет долг, совершает доблестный поступок. Но уже тогда его доблесть для всех была юродством, а их общие слова о патриотизме и героизме обыкновенным притворством. Осознание бессмыслицы войны не соединяет его с довоенным миром. Там была ложь, фарс, тут та же ложь, но уже без фарса.

         Четыре дня поделили жизнь героя на «до» и «после». Мы не знаем, что будет с ним дальше. Несмотря на то, что его все-таки спасли, и он будет жить, правда, лишившись ноги, но опыт выживания рядом с трупом не пройдет бесследно. Те ценности, в которые он верил, потеряли смысл. Сможет ли он без них жить? Что придет им на смену? И придет ли? Не наступит ли духовный вакуум, при котором вся дальнейшая жизнь уже вне войны потеряет всякий смысл?

Подобное изображение войны как бессмыслицы, которую делают «неразумные люди», мы видели у Толстого. Но у героев «Севастопольских рассказов» и «Войны и мира» не возникало сомнения в необходимости и геройства, и патриотизма. Эти понятия не девальвировались, и смерть за идеалы не казалась юродством. В «Четырех днях» они обесцениваются и в душах людей, и в душе Иванова.

Герои другого рассказа «Происшествие» не находятся на войне. Но они несут в себе тот же комплекс чувств, что вынес с поля боя Иванов. Надежда Николаевна, проститутка, напивающаяся, чтобы забыться, не думать, отказывается от возможности спасения, любви Ивана Ивановича, который когда-то пользовался ее услугами, а теперь устыдился. Он не может поверить, «что она испорчена до мозга костей», и так же, как Надежда Николаевна, запивает тяжкие мыли вином. У обоих героев вызревает мысль о самоубийстве. В жизни не осталось ничего, что могло бы удержать Ивана Ивановича от выстрела. И если Надежда Николаевна себя не убивает то только потому, что еще время не вышло. Но она не видит ни цели, ни смыла жизни

В сюжете «Происшествия» угадывается традиционный сюжет о падшей женщине, спасаемой любовью. Но у Гаршина любовь не спасает героев. Она так же обессмысливается в мире, как героизм и патриотизм.

В рассказе «Ночь» герой, «запутавшийся человек», воспринимающий мир и собственную жизнь как бесконечное притворство и ложь, принимает решение застрелиться. «Все перебрал я в своей памяти, и кажется мне, что я прав, что остановиться не на чем, некуда поставить ногу, чтобы сделать первый шаг вперед… В прошлом нет опоры, потому что все ложь, все обман…» Его размышления о жизни-призраке очень напоминают духовные поиски героев Толстого «Смерти Ивана Ильича» и «Крейцеровой сонаты». Некоторое внешнее сходство можно увидеть и в финалах произведений. Несмотря на то, что герой «Ночи» уверяет себя, что ни в прошлом, ни в будущем ему не на что опереться, но воспоминания о детстве расширяют границы его «собственного, узкого мирка». Утренний звон колокола на рассвете напомнил ему о том, что есть еще и другой мир, вечный. Он берет в руки Евангелие, находит слова, которые могут стать новым смыслом жизни. «Если не обратитесь и не будете как дети…». Кажется, герой выходит на верную дорогу и обретает то, на уже не надеялся, как герои толстовских повестей. Итог ночных размышлений приводит не к самоубийству, а к утверждению новой жизни. «Вырвать из сердца этого скверного божка, уродца с огромным брюхом, это отвратительное Я…, связать себя с общей жизнью… ради общей людям правды…»

Перед героем будто бы открывается истина, к которой приходили все ищущие герои XIX века. Но обретение больше похоже на окончательную утрату. Восторг, который испытывает герой от мысли, что он нашел смысл жизни, убивает его. «Солнце ослепительно вспыхнуло, осветило весь мир и исчезло…» Герой не застрелился. Он умер от разрыва сердца. После его смерти останется прощальное письмо, которое он писал, думая, что уже ничего не изменится в его решении умереть. «Прощайте, люди! Прощайте, кровожадные, кривляющиеся обезьяны!»

         Все свои духовные прозрения герой унес с собой. Они не помогли, не спасли, они убили. Это принципиально новый художественный опыт, отчасти пародирующий предшествующий и открывающий непреодолимый человеком трагизм бытия. Гаршин не видит того смысла в жизни, который утверждала проза Толстого и Достоевского. Все усилия человека, направленные на то, чтобы «обустроить» свой внутренний мир, согласовать его с миром внешним, бесперспективны перед неизбежностью смерти, над которой человек не властен. Если убивает восторг, то следует признать абсолютное торжество зла в мире. Добро, любовь, «святые чувства» бессильны противостоять силе зла.

         Сюжеты рассказов Гаршина, на первый взгляд, повторяющие уже известные литературе, шокируют своими финалами, полностью перечеркивающими известную литературную схему. У Гаршина жанр рассказа приобретает притчевый смысл. Неслучайно в его творчестве появляются сказки, как, например, «Сказка о жабе и розе».

         Рассказ «Красный цветок» отражает жанровые тенденции творчества Гаршина. Фабула его такова. Больной, находящийся в сумасшедшем доме, три ночи подряд выбирается на больничную клумбу, чтобы сорвать красные цветы, которые для него являются воплощением зла.

         Рассказ посвящен памяти Тургенева, но в сюжете можно просмотреть мотивы Гоголя и Достоевского. В рассказе цитируется один из основных мотивов «Бесов», герой утверждает, что живет «вне времени и пространства». Процедура, которой подвергается больной, напоминает пытку. То, что он говорит, скорее, свидетельствует о здравом, чем больном разуме. Интересно, как родилась в его сознании ассоциация красных маков со злом. Больным выдали колпаки с красными крестами на лбу. Эти колпаки побывали на войне. Красный цвет маков был ярче цвета креста. Герой объясняет это тем, что «он впитал в себя всю невинно пролитую кровь, все слезы, всю желчь человеческую». Поэтому он противостоит кресту как символу Бога. Но зло ярче, сильнее креста.

Красный крест на лбу героя подобен терновому венцу Христа. И добровольно взятая на себя миссия спасти мир от зла напоминает нам подвиг Христа. При этом становится понятна реминисценция из «Бесов». Подвиг Христа совершается вне времени и пространства. Это вечный бой добра и зла, утверждающий вечный смысл добра над временным, но очевидным торжеством зла.

         Сорванные маки герой прячет у себя на груди и тем самым приносит себя в жертву, ибо «зло перейдет в его грудь, его душу, и там будет побеждено или победит – тогда сам он погибнет, умрет, но умрет как честный боец и как первый боец человечества, потому что никто не осмеливался бороться разом со всем злом мира»

         Рассказ заканчивается смертью героя. Последний цветок убил его. Человек проиграл битву со злом. Но проиграл как честный достойный боец.

         Гаршин поет оду человеку, честно ведущему свою войну со злом, но совсем не так, как это делали его современники, например, Толстой. Гаршин любил Толстого, но в своем творчестве с ним полемизировал. Неслучайно внешнее совпадение с сюжетами, идеями Толстого разрушаются в финалах рассказов Гаршина. Человек Гаршина обречен на трагедию. «Красный цветок» начинается фразой героя: «Именем его императорского величества, государя императора Петра Первого, объявляю ревизию сему сумасшедшему дому!» В контексте творчества Гаршина эта фраза кажется символической. В сумасшедшем мире, где все перевернуто с ног на голову, где человек не видит смысла жизни, чей опыт необходим, Христа или царя-преобразователя, царя-диктатора? Иными словами, какой вид самопожертвования избирает Гаршин? Отречься от собственного индивидуалистического счастья, погибнуть за человечество, как это сделал Христос. Или «самопожертвование» в духе идей героев-идеологов Достоевского: исправить мир, а страдание взять на себя. Гаршину близок герой, жертвующий собой, подобно Христу. В этом смысле интересно, как писатель изменил финал старинной легенды об Агее. Царь Агей, наказанный за гордость, должен вести в течение трех лет образ жизни нищего. После снятия наказания в легенде он возвращается на престол. У Гаршина иначе. Агей, увидев то, как страдают люди, отказывается быть царем и остается поводырем у нищих слепых.

         Но опыт сопереживания и сострадания не оставляет надежды человеку на преодоление страданий. Цвет зля ярче цвета креста.

         Гаршин был в восторге от первых опытов Короленко. Примерно в одно время с «Красным цветком» Короленко пишет свою притчу о добре и зле «Сон Макара». Герой русской пословицы Макар попадает на суд к Богу. Исповедуясь перед Тайоном, Макар преувеличивает свои страдания, боясь, что деревянная чаша весов, под которой он увидел «глубокое черное отверстие», перевесит золотую. За ложь Тайон разгневался на Макара и приговорил его «отдать трапезнику в мерины, и пусть он возит на нем исправника». Только заступничество Сына Бога спасает Макара от наказания. Он получает шанс рассказать правду о своей жизни. Необразованный, неумный Макар впервые почувствовал в себе дар красноречия, когда начал говорить о том, почему он врал, почему он всю жизнь пил. И из этого рассказа вырисовывается жизнь, полная мучений и настоящего страдания.

         Тайон сравнивает Макара с праведниками. Жизнь, полная страданий, очищает праведника. «Глаза их ясны, и лица светлы, и одежда без пятен… Сердца их мягки…» Макар, прожив страдальческую жизнь, не похож на праведника. «Лицо темное, глаза мутные и одежда разорвана. А сердце поросло бурьяном, и тернием, и горькою полынью» От таких, как Макар, Тайон отвращает лицо свое.

         Макар становится сам себе адвокатом перед Богом. И последний мотив его самозащиты в том, что он не знает, почему рожденный с «ясными, открытыми очами, в которых отражалась земля и небо, с чистым сердцем, готовым раскрыться на все прекрасное в мире», он превратился в «мрачную и позорную фигуру». Речь в собственную защиту изменила чаши весов. Теперь золотая перевешивает деревянную, а значит, снимаются с Макара его грехи. Лишенный надежды на милость Бога, Макар плачет. И эти слезы стали последним аргументом в его самозащите и самооправдании. Они растопили сердце Тайона и его ангелов. Макар прощен и безгрешен.

         Короленко утверждает парадоксальные, на первый взгляд, вещи. Человек в мире оставлен на самого себя и в прямом, и в переносном смысле. Богу не под силу судить человека. Человек – «сам свой высший суд». И при этом ни Бог, ни человек не могут объяснить, почему человек утрачивает свой светлый образ.

         В этой неупорядоченности жизни, в смешении в ней светлого и темного, в явном преобладании зла Короленко близок Гаршину. Равно, как и в том, что только человеку дано защитить себя в этом мире. Но при всей близости художественный опыт Короленко не так трагичен, как опыт Гаршина. После смерти Макара справедливость все-таки торжествует. Человек ее утверждает. После смерти героя «Красного цветка» зло побеждает, потому что нельзя утвердить добро через гибель. Христос взял на себя страдание человека, но не уничтожил зла. Гаршин убежден в том, что страдание непобедимо и человек обречен на него. Это буквально сводит его с ума.

         Короленко верит в возможности человека гармонизировать свое бытие. И если в «Сне Макара» победа справедливости ничего уже не изменит в жизни героя, то в повести «Слепой музыкант» исправление человеком трагической ошибки природы преобразовывает его жизнь, придает ей смысл.

В повести «Слепой музыкант» Короленко ставит своего рода эксперимент на эту тему. Герой повести рождается слепым. Для него изначально мир – черное пятно. Петр «предрасположен к беспредметной озлобленности своим несчастием» и развитием эгоизма, постоянной жалостью со стороны окружающих. Знакомство с миром происходит посредством слуха и осязания. Мир пугает своей неизвестностью. Первое знакомство с расцветающей природой обернулось для ребенка глубоким обмороком. «Природа раскинулась кругом, точно великий храм, приготовленный к празднику. Но для слепого это была только необъятная тьма, которая необычно волновалась вокруг, шевелилась, рокотала и звенела, протягивалась к нему, прикасаясь к его душе со всех сторон неизведанными еще, необычными впечатлениями, от наплыва которых болезненно билось детское сердце»

         Но затем жизнь все больше и больше раскрывается перед ним в своей сложности. Он внимательно прислушивается к ее звукам. Его влечет простая, незамысловатая музыка вербной дудочки, на которой играл конюх Иохим, и умная музыка матери, получившей музыкальное образование. Музыкальное состязание между матерью и конюхом за душу ребенка завершается не победой матери, а победой жизни, в которой простое и сложное сосуществуют как единое состояние души природы и души человека. Дядя Максим, в свое время сражавшийся в отрядах Гарибальди, знакомит Петруся с народной песней. Он же берется за развитие физических и умственных способностей племянника, учит его ездить верхом, читать. Постепенно слепой все больше и больше приобщается к миру, который для него существует в звуках природы, в музыке, в окружении родных и любящих его людей.

         Но человек принадлежит не только своему кровному роду. Он несет в себе в закодированном виде память обо всем человеческом роде. И чем больше Петр живет, тем отчетливее в нем начинают звучать непонятные, странные голоса другого, неведомого ему мира, который начинается за рамками семьи. «Человек – одно звено в бесконечной цепи жизней, которая тянется через него из глубины прошедшего к бесконечному будущему». Короленко уверен, что это движение заключается в устремленности человека к свету. Но что значит свет для человека, живущего во тьме? Петр пытается выразиться в музыке. То, что он сочиняет, производит неизгладимое впечатление на слушающих его близких людей.

Душа человека расширяется вместе с расширяющимся миром. Герой не может справиться с собственным внутренним «я». Особенно после того, как познакомился с двумя звонарями, молодым и старым, слепорожденным и потерявшим зрение. Для него кажется неотвратимым озлобленность первого, не видевшего мира, и доброта последнего, у которого сохранилась память о нем. Смутные вопросы о том, кто он, добрый или злой, волнуют героя. Незнание себя усугубляется претензиями миру, почему он такой. И только приобщение к чужой, неведомой жизни, отрыв от родительской усадьбы дают ему уверенность в себе. Путешествие с нищими слепыми открыло для Петра тот свет жизни, который постигается не физическим зрением, а внутренним. Именно этот свет отражает его музыка.

         В финале повести герой прозревает духовно. «…он носит в душе ощущение жизни, он чувствует и людское горе и людскую радость…»  Преодоление героем тьмы звучит как торжество человеческого духа, способного гармонизировать свое бытие, противостоять хаосу.

         Эта мысль утверждается и в рассказе «Река играет», построенном на противопоставлении «книжного» народа, «умственных» мужиков «вечно страждущему с похмелья» перевозчику Тюлину. Книжный народ – это богомольцы, слепые, нищие, спорящие о вере на Святом озере. Среди них путешествующему герою душно, как в склепе. В Тюлине больше правды жизни, чем в них. Он такой же, как окружающие его березы, река, церквушка. В его душе таится нерасторжимая, бессознательная связь с миром, в котором он живет. Это-то и делает его привлекательным для героя. В момент наибольшей опасности он из пьяненького мужичонки превращается в богатыря, способного покорить играющую реку. Но как только опасность миновала, так тотчас же гаснут глаза перевозчика, а лицо принимает «уныло-апатичный вид».

         Короленко в большей степени, чем Гаршин в своем творчестве продолжает развивать основные идеи литературы XIX века. Он верит в творящие возможности духа, в русского спящего богатыря. Его проза звучит оптимистичнее даже тогда, когда он описывает гибель своих героев, как, например, в рассказе «Чудная». Короленко не смущает вопрос Гаршина о том, почему человек, утверждающий добро, гибнет. Не есть ли это победа зла, а не добра? Короленко – писатель социальный, очеркист. Его судьба отражает судьбы многих, начинающих революционный путь: студенческие волнения, ссылки. Гаршин – писатель-философ, тяготеющий к притче, изучающий природу страдания не столько в его социальном варианте, сколько в метафизическом.

         Оба писателя завершают литературный процесс XIX века. Но в разности их позиций просматриваются основные тенденции XX столетия. Трагическая предопределенность человека в мире, о которой еще говорил Тургенев, (неслучайно «Красный цветок» Гаршина посвящен именно этому художнику) отразится, например, в творчестве Л. Андреева. И вера в личность, способную преобразить мир на гуманистических, справедливых началах, о чем будет писать М. Горький.