Немало общего обнаруживаем мы между современной русской прозой и поэзией.
В поэзии рубежа веков выделяются три основных мотива:
подведение итогов XX столетия и всего тысячелетия;
оценка современности;
утверждение жизнеспособных ценностей.
С подведением итогов мы встречаемся в стихотворении Бродского «1994» (1994), в книге стихотворений Кенжеева «Снящаяся под утро» и в книгах стихотворений Виктора Сосноры «Флейта и прозаизмы», «Двери закрываются» (эти книги очень тесно связаны между собой по содержанию). Доминируют у названных авторов разочарование, скепсис, тоска, так как глобальные исторические проекты, выдвигавшиеся в минувшие века, не осуществлены, а в СССР коммунистический проект увенчался крахом. Веру в светлое будущее сменяет ощущение конца истории. «Легионеры с пустыми руками возвращаются из похода... и актёры, которым больше не аплодируют, забывают свои великие реплики». По мысли Бродского, это время будет восприниматься людьми будущего как мраморная надгробная плита на несбывшемся, но питавшемся иллюзиями. Констатируется, что за столетие мир не приблизился к идеалу а XX век в своих преступлениях перед человечностью превзошёл все предыдущие столетия – не потому, что люди стали хуже, а просто появилось оружие массового уничтожения. «Как в тупик, человек упёрся в самого себя» (он оказался слишком несовершенным). Кенжеев вздыхает:
Век двадцать первый. Человечья особь
Скользит в него, как каменная осыпь.
...
Но был ли мальчик? Не было, пожалуй.
Век всякий тесен, словно обруч ржавый
У бога одинокого на лбу.
Кенжеев призывает к мужеству в проживании жизни и даёт понять,что каждый век испытал немало трагедий. Звучит в поэзии и дерзкий вызов будущему без будущего, миры «дюлей»-потребителей, глобальному человейнику, подготовленному XX столетием и, как предполагает Соснора, с наибольшей полнотой сумеющего проявить все свои качества человьёв именно в XXI столетии. Эти мысли проходят через ранее упомянутые книги Сосноры. Как ковчег, спасающий от всемирного потопа вражды, насилия, пошлости, пустоты, рассматривает Соснора культуру. На этом ковчеге, по мысли автора, можно спастись от антижизни. Соснора надеется на то, что в далёком будущем, когда волны насилия и пошлости пойдут на спад, наконец обнажится вершина Арарата и на нём высадятся люди будущего, которые употребят в пищу и «сухофрукты» его стихотворений.
Достаточно тревожны и многие поэтические произведения, посвящённые прошлому, а современности. Выделяются из их числа такие произведения, как поэмы Корнилова «Рулетка» (1999) и Байтова «Три года» (1995), а также книга стихов Стратановского «Тьма дневная» (2000).
Владимир Корнилов – бывший писатель-диссидент и представитель андеграунда. Как никто другой, он ждал перемен, но то, как стали развиваться события в России в постсоветский период, приводит его не только к разочарованию, а и к полному отчаянию. Совсем не то, чего честные, думающие люди ждали, он наблюдает в обществе.
Отчего, господа сограждане,
Снова страшно и тяжело?
А ведь то, что хотелось каждому,
Совершилось, произошло.
Но тот шанс, что дала история,
Прозевали и в этот раз...
...
Приближается апокалипсис,
Ставки сделаны, господа.
Поэту кажется, что сама родина проигрывается в этой бесчестной игре. Одна из причин, почему так всё произошло, автор считает отсутствие общенационального раскаяния, ведь даже нравственного «нюрнбергского суда» над тоталитаризмом не произошло и в постсоветскую эпоху.
Николай Байтов ведёт речь о постоянно откладываемой на завтра жизни, нереализующихся желаниях, съедаемых мелочной суетой. Лирический герой зовёт своего друга всё бросить и поехать в Царское село (аллюзия на Мандельштама). Но хотелось бы – а нельзя. Деньги надо делать, бизнес не отпускает. В следующем году друзья встречаются на дне рождения, и снова звучит тот же призыв.
Звучит мечта и сразу глохнет,
Седая темень бьётся в окна,
И туча (…?),
И вихри снежные летят.
Пушкин перекодированно цитируется, чтобы показать узость духовного спектра современников, внутреннее духовное небо которых закрыто мглой.
Самое мрачное произведение современной русской поэзии – книга Стратановского. Входящие в неё произведения воссоздают современную действительность в метафизически-бытовом ключе, что необычно, а также и с использованием цитатного письма. Поэтика у Стратановского часто постмодернистская, но посредством её утверждаются идеи модернизма. Оценка наблюдаемого в 1990-е годы в России по преимуществу отрицательная. Происходящее в стране характеризуется как псевдоморфоза (слово Шпенглера), то есть изменение только формы жизни, а не её сущности. Автор даёт понять, что настоящего преображения общества не произошло. Более того, продолжается начавшийся ещё в брежневскую эпоху моральный распад, выдаваемый за перемены.
Новая, говорят, жизнь началась?
Новая – или агония прошлого?
Чёрный анчар тошный?
Отсылка к стихотворению Пушкина «Анчар», в котором анчар – символ деспотический власти. Эта идея развивается и Стратановским, который даёт понять, что суть самой власти в корне не изменилась, общественная атмосфера не очистилась, ядовитые испарения отравляют воздух псевдоценностями, губительными для человеческих душ. Это стало особенно ясно после 2000 года, когда произошёл откат к имперски-консервативному.
В стихотворении, где появляется герой Павка Чичиков («Вчера Павка был партаппаратчиком, но теперь он стал хозяином фирмы по продаже голых российских душ в бананово-лимонный Сингапур») сопоставление с классикой проясняет сущность современного бизнесмена.
Многие тексты книги «Тьма дневная» – миниатюры, словесные вспышки фотоаппарата, дающие мгновенные снимки современности. Чаще всего то, что вызывает его негативную оценку, Стратановский даёт в ироническом освещении. Так, он отсылает к «Пророку» Лермонтова, говоря о грабительских действиях правительства:
И кто-то ваучер вложил
В его протянутую руку.
Как будто камень издевательски вложила власть в протянутую руку населения. Многие миниатюры изображают в разных формах обнищание людей. (Перекличка с Даниилом Андреевым.) Лирический герой одного из текстов предлагает установить по всему городу голограммы продуктового рая.
Пышным цветом, даёт понять Стратановский, расцвела мистика и чертовщина, дающая видимость познания ранее скрываемой истины. Чаще всего на доверчивости людей, утративших почву под ногами, наживаются пройдохи. Мистика и оккультизм хорошо оплачиваются, но, с точки зрения Стратановского, отбрасывают общество далеко назад. Он даёт понять, что государственная пропаганда религии осуществляется главным образом для того, чтобы отвлечь людей от насущных экономических проблем. И если большинство клюёт на предложенную удочку, это признак инфантилизма общества. Стратановский показывает, что официальное православие опошлилось, стало модой, и с его точки зрения глубоко верующего человека это ненормально. Зарисовка ультрамодного спектакля под пером Стратановского вырастает в обвинение в бесовщине на почве христианства. «Вот премьера балета... Пляска голой Марии с добавкой мистических поз».
Стратановский выступает против прощения национальных грехов просто за то, что они свои, а не чужие. Он вступает даже в спор с Блоком, когда повествует о стукаче, причиняющем много неприятностей людям. (А потом этот стукач навещает церковь и горячо молится.) Такой Россия Стратановскому не близка и не дорога. Пишет Стратановский и о тех, кто убивает за деньги: «Фирма Раскольников и сыновья-внуки». Нет ничего святого для тех, кто делает деньги, как бы хочет сказать поэт.
Общая оценка состояния российского общества и вынесена в заглавие книги: «Тьма дневная в регионах отчизны». Несмотря на всё, Стратановский призывает следовать господним заповедям, работать и надеяться. Ясно, что речь идёт о работе над собой, нравственном самосовершенствовании. По словам Стратановского, «дьявол разгулялся на просторах России». В связи с этим перекодируется Маяковский («Работа адова будет сделана и делается уже» – прилагательное употреблено в переносном значении, а у Стратановского в прямом). За отвратительными проявлениями жизни Стратановский видит рожу дьявола и его слуг. Дьявол видится поэту в виде метафизического волка, пожирающего человеческие души. Но, признаётся поэт, «бог оберёг его логово» – то есть только вера в бога даёт Стратановскому силы жить.
Действительно, религиозные мотивы занимают очень и очень заметное место в современной русской поэзии. Помимо книги Стратановского, следует называть книги Кублановского «Третья правда», Чухонцева «Фифиа», Русакова – большой цикл «Разговоры с богом». Эти художники отстаивают ценности подлинного, не фальсифицированного и не огосударствленного христианства. Они не на словах, а на деле призывают стать христианами, добиться христианизации душ. Таким образом названные писатели в эпоху девальвации прежних ценностей возрождают ценности христианские. Среди таких авторов нельзя не выделить Юрия Кузнецова. Ценности православия опоэтизированы в его произведениях: вера в бога, обожение человека и святость как идеал. Наибольшую известность из написанного им в данный период приобрёл цикл поэм «Путь Христа». Наиболее удачна входящая в цикл поэма «Юность Христа» (1999). В центре находится образ Христа – подростка, которому в начале поэмы 12-13 лет. Задача очень трудная, об этом периоде не известно практически ничего. Автор решил показать духовное становление и возмужание будущего учителя христиан, выразителя идей ненасилия, всечеловеческого братства. Заметное место в поэме занимают апелляции к сознанию читателя. Автор словно взывает к молодому поколению России выдвинуть из своих рядов спасителя родины, продолжающего дело Христа на земле, который бы смог помочь реальному преображению общества. Православие трактуется у Кузнецова как истинное христианство.
Христианские настроения сильны и в поэтическом дневнике Ахмадулиной «Нечаяние» (1999). Это явление стихопрозы, хотя это тоже в большой степени метафоризированная проза поэта. «Молитвослов объясняет значение слова нечаяние как бесчувствие». Однако имеется в виду мнимое, кажущееся бесчувствие, степень высшей сосредоточенности, «чуткое забытьё». Ахмадулина показывает, что начинает и заканчивает работу, зажигая свечу. Свеча, которая горит перед ней, как бы напоминает ей и о свечах в церкви и горящих душах. Само творчество для неё – молитва во благо человека. Ахмадулина стремится представить жизнь и в её реалистически конкретных проявлениях, и, с другой стороны, видит жизнь как рай, она стремится её опоэтизировать, в большой степени для этого архаизирует свой стиль, часто использует старославянские обороты, возвращает в письменный язык Ъ и Ь, поёт хвалу Далю и всем создателям словарного богатства русского языка, которое, как и всё культурное наследие, перейдёт потомкам. Свеча в поэтическом дневнике Ахмадулиной – символ поэтического творчества. Метафора горения воплощает то, что поэт создаёт для людей.
Поэты стремятся утвердить и новые жизненные ценности, связанные с медленным затяжным переходом к эпохе постмодерна. Автором, который решает эту задачу в своих произведениях, стал Тимур Кибиров. Самая заметная его книга данного периода – «Парафразис» (1996). Само слово «парафразис» означает, с греческого, пересказ, переложение текста другими словами. Но у Кибирова традиционная литературная форма, неоднократно использованная предшественниками, трансформируется в постмодернистский палимпсест, то есть текст, который пишется поверх других текстов – в данном случае начиная с Библии и «Слова о полку Игореве», включая всех значительных русских поэтов и завершая рекламными слоганами последних лет XX века. К диалогу с культурой прибегает автор, оценивая новые, не устоявшиеся явления современности.
Роль своеобразного зачина играют у Кибирова открывающие «Парафразис» стихотворения «Игорю Померанцеву (Летнее размышление о судьбах изящной словесности)». Померанцев – представитель русского зарубежья, вынужден был эмигрировать, жил долго в Англии, сейчас в Чехии. Другу-поэту Кибиров как бы рассказывает о тех переменах, которые совершаются на родине после декабря 1991. Подзаголовок отсылает к фельетону Достоевского «Зимние заметки о летних впечатлениях» (о пребывании во Франции). Достоевский в своём фельетоне высмеивает людей, готовых поменять одни предрассудки и мерзости на другие. Кибиров, соответственно, высмеивает людей, которые готовы поменять советские предрассудки и мерзости на постсоветские. Достоевский презрительно высказывается о «лакейских пьесах» французских авторов, которые стремились приделать «радужный хвост» новым хозяевам жизни. То же самое делает и Кибиров. Он замечает, что культ денег вышел на первый план, причём бизнес, к сожалению, часто имеет криминальный характер. Как ни печально, появилась почти сразу и массовая культура, которая обслуживает новых русских и внедряет идеалы общества потребления. Кибиров пародирует эту культуру. В частности, он отсылает к «Письмам к римскому другу» («Но ворюги мне милей, чем кровопийцы»): «Лощёный финансист, конечно, во сто раз милее, чем коммунист... « «Густобровая мразь» – намёк на Брежнева, а Боровой – один из самых известных олигархов 1990-х годов. Вор оказывается у Кибирова предпочтительнее только в сравнении с маньяком-убийцей, так как опустошает карманы, но не лишает жертву жизни.
Криминализация жизни, довольно отчётливо о себе заявившая, характеризуется Кибировым как новая чума, «идущая в хрущёвские дома». Он акцентирует примитивизацию запросов и облатнение нравов в обществе, идущих прежде всего от так называемых новых русских. «Театр уж полон, ложи блещут» => «Кабак уж полон, чернь резвится и блатует». Сравнение с Пушкиным указывает на падение уровня культурных запросов. Подтверждает наблюдение Кибирова и перечень ведущих жанров постсоветской массовой литературы, который занимает значительное место в начале «Парафразиса». В основном это «отлакированная дешёвка». Предпочитают ходовые низкопробные детективы, приключенческо-псевдоисторические романы, фантастику вкупе с мистикой и эротикой. Кибиров использует приём сгущения и пародирования, побуждает смеяться над пошлостью массовой культуры. Поэт отказывается видеть в литературе только рыночный товар. Он предстаёт сторонником некоммерциализированной литературы, свободной также от «откупа рейтинга продаж» и вообще от «приручения деньгами». Однако его пугает свобода безнравственного обеспечения, которая нередко оборачивается цинизмом. Он – за то, чтобы современная русская литература не ограничивалась только критикой негативного. Он хочет, чтобы она наряду с тем утверждала некие позитивные ценности и сам даёт пример в «Парафразисе», внедряя в постмодернизм несвойственную ему учительскую ноту, вводя в него лирическое «я», что получило в критике название новой искренности.
Новая искренность предполагает воскрешение фигуры автора посредством скрещивания поэтики постмодернизма с поэтикой реализма, а также насыщение произведения лиризмом, так что это уже не классический, а трансформированный постмодернизм, не совсем типический. В постоянном интертекстуальном диалоге с предшественниками кибировский alter ego размышляет о жизни и смерти, о судьбах России, о нравственных ценностях русской литературы, выявляет свои пристрастия и антипатии.
Сразу же вслед за зачином идёт цикл «Памяти Державина». Державин, как известно, опоэтизировал идеал мирной идиллической жизни в деревне, где человек, окружённый близкими ему людьми, наслаждается природой, чтением и трудом. В родственном положении оказался и сам Кибиров, который показан проводящим лето вместе с семьёй после рождения дочери под Москвой, в одной из деревень. Кибиров реабилитирует в «Парафразисе» сферу частной жизни, очень долго умалявшуюся в советском обществе, где она всегда считалась несущественной и на первый план всегда выдвигалась жизнь общественная. Кибиров воспевает ценность семьи, давая понять, что без полноценной семьи нет полноценного общества. Семья, по Кибирову, – основа и опора человека в жизни. Личное у Кибирова – вовсе не мелкое, сфера частной жизни беспредельна и включает философские раздумья поэта, его готовность и способность наблюдать красоту природу. Предаваться радостям духа и плоти. Кибиров поэтизирует сам феномен жизни как главной для человека ценности и ставит вопрос так: каким только богам люди не поклоняются, только не главному для человека богу – жизни. Вслед за Пастернаком как автором книги «Сестра моя жизнь», поэт призывает к празднованию бытия. Включение в текст романсных и песенных структур усиливает ощущение гармоничности.
Величайшим даром бытия считает Кибиров любовь. Это вторая главная ценность, вслед за жизнью и наряду с семьёй. Если большинство произведений о любви посвящено описанию любви несчастной, то у Кибирова в цикле «Колыбельная для Лены Борисовой» доказывается возможность любви счастливой, от которой женщина расцветает и самым своим присутствием преображает жизнь мужчины. Поэт изображает свою жену Лену и даёт прелестный идеал женственности в неком ореоле сияния. Возникает образ женщины-девочки, что указывает не только на юный возраст жены, но и на её нравственную чистоту. Здесь отчётливо чувствуется ритмическая параллель с песней «Ненаглядный мой» Риммы Казаковой.
Домашние забавы молодых супругов, характеризуемые как всякого рода «игры и штучки», превращают их жизнь в настоящий праздник. Как отмечает поэт, он с женой, несмотря на относительное материальное неблагополучие, всё равно счастлив. Поэт превращает в поэтический монумент даже скрипучий диван. Таков кибировский вариант темы памятника. Монументы венчают великие дела, даёт понять поэт. Почему бы не увенчать величайшую сладость жизни – моменты наслаждения?
Реализуется восходящая к Брюсову и Пастернаку метафора женщины как книги-шедевра, которую хочется читать снова и снова. Ценность любви во всех её проявлениях и поэтизирует Кибиров. Отражением любви, переполняющей поэта и его супругу, светится буквально всё в художественном мире «Парафразиса». Посвящения Лене Борисовой написаны в стилистике романса.
Самую изящную литературную форму – сонет – Кибиров выбирает, повествуя о «домашнем ангеле», новорождённой дочке Саше в цикле «Двадцать сонетов к Саше Запоевой». (Запоев – настоящая фамилия поэта.) Кибиров показывает, что появление на свет дочки вызвало ранее неизвестные ему отцовские чувства, прежде всего трогательную нежность и заботу о беззащитном существе, как он воспринимает свою дочь. Своё отношение к дочке поэт обозначает понятием «сюсюканье». Демонстрируя новый подход, он уравнивает частное с гражданственным и перефразирует Некрасова: «Я лиру посвятил народу своему» => «Я лиру посвятил сюсюканью». Сюсюканье означает использование кода сентиментализма. Но, проливающий буквально слёзы умиления над родившейся дочкой, Кибиров постоянно подшучивает над собой и сдобривает сентиментализм юмором, поэтому счастливо избегает такого недостатка сентиментализма, как слащавость.
Поэт рассказывает о своём собственном методе воспитания – воспитании любовью, запас которой он хочет передать дочке на всю её последующую жизнь, которая сложится неизвестно как. Вид детских слёз для поэта невыносим: когда девочка провинилась, он вначале ставит её в угол, но затем сразу смягчается. «Тебя ещё успеют наказать – охотников найдётся выше крыши». Проблема отцов и детей решается бесконфликтно через стремление передать ребёнку лучшее из того, чем обладает сам поэт. Поэтизируя ребёнка, Кибиров напоминает о ценности человека вообще. Вслед за Пушкиным и Петром Шаликовым, которого поэт часто цитирует, он воспевает нежные чувства, в которых, по его мнению, ничего плохого нет.
Последняя из поэм, входящих в книгу, тоже посвящена дочке и называется «Возвращение из Шилкова в Коньково». За шесть лет, пока Кибиров писал сборник, Саша подросла. Сквозные мотивы «Возвращения» – утверждение неказённой любви к родине, боготворение чуда жизни, благотворная роль искусства. Все эти понятия на полудетском языке поэт стремится внедрить в сознание дочери. Он понимает, что, если будет плохо России, будет плохо и Саше. Самый мрачный вариант развития событий – гибель жизни на Земле. В «Парафразисе» закономерно звучит нота опасения за жизнь:
Гарантий нет. Брюллов свидетель.
В любой момент погаснет свет,
Прервутся радужные сети,
(…?) шествие планет.
Большинство современного человечества не думает о том, что может произойти, а Кибиров об этом напоминает и проклинает «безмозглые» амбиции народов, наций, классов, партий, «одиночек с бикфордовым шнуром», которые воюют друг с другом и разрешают конфликты опасными способами. Кибиров даже оспаривает Тютчева, который в стихотворении «Цицерон» писал:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
У Кибирова же:
Блажен, кто видит, слышит, дышит.
Блажен, кто посетил сей мир.
Идёт чума. Готовьте пир.
Обращаясь к Пушкину, который стал его постоянным «собеседником», Кибиров преобразует тютчевский пиршественный апофеоз конца в пушкинский пир во время чумы. Современная реальность описывается Кибировым, таким образом, как пир во время чумы. Это тоже страшный прогноз. (Известно, что во время пандемии чумы в эпоху Средневековья погибло 100 млн человек – но вымерли не все, человечество выжило и сохранилось.) В другом месте Кибиров уподобляет мир «блюдечку с голубой каёмочкой» – цитата из Ильфа и Петрова. Предполагалось, что на этом блюдечке могут поднести миллион. Уподобление предназначено указать на то, как богат мир и как он в то же время хрупок.
Кибиров мечтает переписать жизнь как палимпсест, который содержал бы благую весть радости бытия, а не этих мук и страданий. Творческая работа, наращивающая культурный пласт, реконструкция всего лучшего, что создано человечеством, – вот какую задачу начал выполнять Кибиров в тексте своей книги стихотворений и поэм. Он извлекает из прошлого всё самое ценное и преподносит современникам. Античное отношение к жизни как к пиру, на который призван каждый рождённый, соединяется в «Парафразисе» с христианской традицией – проповедью покаяния, милосердия, сострадания. Необычен способ, которым поэт вводит христианские ценности в текст, – почти всегда через литературу. Таким образом из сферы религиозной они перемещаются в сферу эстетическую, допускающую гораздо большую степень условности, в том числе условных обозначений идеального. В финале «Парафразиса» своей подросшей дочке автор предлагает прочесть не Библию, а сказки Пушкина.
Трактовка религии у Кибирова носит относительно вольный характер. В стихотворении «Молитва» лирический герой просит у бога «укротить кусаку комара» и и в то же время допустить его в рай. Тем самым Кибиров подводит к мысли: ничто живое не должно быть уничтожено. Нельзя всё на свете измерять только своей меркой. (Погибнут комары – нечем будет питаться птицам. Птицы перестанут существовать – от вредителей погибнут леса и проч.) Стихотворение же «За всё, за всё тебя благодарю» – отсылающее к Лермонтову – тоже напоминает молитву перед сном. Видно, что поэт обращается и к богу, и к своей любимой жене. Сюда проникает вечный кибировский юмор, устраняющий слащавость.
Вместе с тем, Кибиров не скрывает, что придерживается евангельских заповедей, хотя ограничиваться только христианством он не считает возможным и старается воссоединить идеалы христианства с идеалами античности. Верность христианству проявляется в стремлении к внутреннему нравственному очищению, покаянию, избавлению от слабостей. И в этом случае всё преломляется через сферу литературы, главным образом через Пушкина: «Кто жил и мыслил, тот не может // В душе не презирать людей» – Кибиров не отрицает этого высказывания самого умного из русских писателей, но дополняет его собственным: «Кто жил и мыслил, тот не может // В душе не презирать себя». Пожелания, которые поэт адресует современникам, он распространяет и на самого себя: «(…?) ты станешь, стыд и боль стерпя, гордыню в сердце истребя». Делая экскурс в прошлое, Кибиров вспоминает своих родителей, с которыми он время от времени конфликтовал. Теперь же, сравнивая себя со своим отцом и матерью, он видит, что те были более заботливыми, лучшими родителями, чем он. Учительная нота здесь адресована самому себе.
Таким образом, Кибиров в «Парафразисе» на плюралистической основе сопрягает переосмысленные христианские ценности с постмодернистским плюрализмом, экуменизмом и панэкологизмом – призывом к сохранению всего живого на земле. Едва ли не все возникающие у него вопросы Кибиров связывает с литературой и все свои размышления опосредует литературой. Тем самым он подчёркивает, что у людей есть неисчерпаемый золотой эстетический запас, и это тоже одна из ценностей, о которых не следует забывать. Поэт взывает к тому лучшему, что есть в человеке, и стремится его активизировать, одухотворить. Если сравнить книгу Кибирова с книгой Стратановского, то можно сказать, что «Парафразис» – самая светлая книга в современной русской поэзии и, может быть, всей современной русской литературе. Мрачное и светлое в современной литературе уравновешивают друг друга, побуждая, с одной стороны, адекватно воспринимать жизнь, а с другой стороны, не отчаиваться и отстаивать свои идеалы.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему