Работа над "Войной и миром" была особенно мощным всплеском творческой энергии у Толстого. Он ищет и не может пока что увлечься художественными замыслами. К тому же в начале 70-х годов наступает полоса увлечения педагогической деятельностью (первая была в конце 50-х начале 60-х годов). Толстой вновь открывает в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, пишет "Азбуку", затем "Русские книги для чтения". На рассказах для детей, включенных в эти книги, выросло уже множество поколений русских людей, и каждое новое поколение, наши дети и дети наших детей, все с тем же увлечением читают их и воспитываются ими, потому что это в своем роде классические, непревзойденные произведения искусства. Позднее, уже в 80-х годах, из этого опыта вырастут не менее знаменитые "народные рассказы", потребовавшие от автора громадных усилий в работе над языком, в стремлении к тому, чтобы все было "красиво, коротко, просто и, главное, ясно", Толстой мысленно ставил перед собой "цензуру дворников, извозчиков и черных кухарок", как он говорил, т.е. восприятие простых людей из народа.
Нравственные же цели, определенные им, были исключительно велики: во-первых, спасти новых Пушкиных и Ломоносовых, которые, по словам Толстого, буквально "кишат в каждой школе", и, во-вторых, создать "университет в лаптях", потому что крестьянские дети, прошедшие ученичество, могут учиться, совершенствоваться и учить других.
В 1870 году возникает первоначальный замысел романа "Анна Каренина": судьба светской женщины, "потерявший себя", супружеская измена и все последствия, вытекающие из этого события. Энергичная работа начинается лишь в 1873 году, рамки идей, как всегда, расширяются, появляются новые персонажные линии, осложняющие сюжет: Левин - Кити, Облонский - Долли; возникает "роман широкий, свободный" (Л. Толстой), включающий в себя бесконечное разнообразие вопросов современности. Произведение выходит в громадное пространство философских, религиозных, нравственных проблем. Они будут сконцентрированы в эпиграфе к роману: "Мне отмщение и Аз воздам". Героиня, одаренная, обаятельная женщина, обречена. Однако люди и высший "свет" не вправе судить ее, так же как она не вправе "наказывать" Вронского своей смертью. Все совершается по воле Божией, и нарушение его заповедей карается только им, но через самого человека. Трагический исход "Анны Карениной" как бы отрицает финал "Войны и мира" со счастливым материнством Наташи Ростовой.
Новый роман Толстого (закончен в 1877 году) отмечен сумрачным, драматическим колоритом. Центральная героиня погибает, смерть ее ужасна. Но на грани гибели и тоже в смертельном тупике оказывается и Левин. "Счастливый семьянин, здоровый человек, - пишет Толстой, - Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться".
Анна переступает нравственный, христианский закон в отношении Вронского, детей; Левин ведет мирскую жизнь, в которой не видит смысла, и только случайная реплика крестьянина о мужике его же деревни, Фоканыче: "Он для души живет. Бога помнит", - вдруг освещает ярким светом путь впереди, открывает возможность выхода из тупика.
Уже в самой композиционной системе романа заложено ощущение смятения: кошмар, который преследует Анну и Вронского, начинается в первый же момент встречи героев на ночном вокзале железной дороги, и то же зловещее видение возникает в финале в гаснущем сознании героини в момент мучительного отхода из жизни. Вл. Набоков (в романе "Пнин" и в лекциях по русской литературе) заметил, что время Вронского и Анны настолько насыщено внутренним напряжением, что уходит вперед на три года(!) по сравнению с временем Левина и Кити, хотя у Толстого такие несоответствия встречаются очень редко: он всегда точен в изображении последовательности описываемых событий.
Современная как критика тщетно пыталась понять и истолковать роман, Ф.М. Достоевский первым в "Дневнике писателя" точно определил его значение: "Анна Каренина" есть совершенство как художественное произведение", - добавив, что с ним ничто подобное в европейской литературе "в настоящую эпоху не может сравниться". А глава русских передвижников Н.И. Крамской, создавшая портрет Толстого как раз в эпоху напряженной работы над "Анной Карениной", заметил в одном из писем: на гения похож.
Драматизм романа в значительной мере объясняется тем, что и сам автор стоял на пороге жесточайшего духовного кризиса, своей "духовной драмы". В "Исповеди" (1879-1881) Толстой делает признание: "Я отрекся от жизни нашего круга, поняв, что это не жизнь".
Что же собой представлял этот духовный перелом? Каково его содержание? И как воздействовала на сознание современников религиозно-нравственная проповедь Толстого? Чехов в рассказе "Хорошие люди" (1886) по горячим следам событий свидетельствовал: "Это было как раз время - восьмидесятые годы, когда у нас в обществе и печати заговорили о непротивлении злу, о праве судить, наказывать, воевать, когда кое-кто из нашей среды стал обходиться без прислуги, уходил в деревню пахать, отказывался от мясной пищи и плотской любви". В основе теории Толстого, получившей определение: "непротивление злу насилием", - лежала христианская идея: борьба со злом при помощи зла же, т.е. насилия, не уменьшает, а лишь способствует увеличению зла. Злую силу можно победить только добром.
Однако толстовское непротивлению злу на деле становилось мощным рычагом протеста и именно сопротивления, но без применения силы. Мир, который окружал Толстого: общественные институты, социальные отношения, законы, право, мораль - все представлялось ему несовершенным, он все брал под сомнение. Не просто осуждал или критиковал, но отрицал. Отрицал одно время, отказываясь писать "художественное", даже искусство, которому отдал столько сил и в котором мог полнее всего высказаться.
Теория Толстого несла в себе черты социальной утопии. Он утверждал равенство людей перед трудом. Все, по мысли Толстого, должны приложить свои силы к сфере материального производства, чтобы уничтожить "рабство нашего времени", ужасные условия существования жизни рабочих людей, взять на свои плечи часть их усилий.
Земля, утверждает он, - общая, она ничья и должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает; он справедливо говорил о себе, как об адвокате многомиллионного русского крестьянства.
Однако пути решения этих болезненных для русской жизни проблем были утопичны, т.е. вполне в духе самой теории Толстого, с ее безграничной, даже в какой-то мере простодушной верой в человека, в его нравственное самосовершенствование. Помещики сами должны прийти к мысли о том, чтобы добровольно отдать землю крестьянам, собственники отказаться от собственности как от предрассудка, который сеет вокруг неизбежное зло, царь - распустить войско и т.п.
Взрывная сила протеста, заключенная в теории Толстого, вскоре же дала о себе знать: калечились судьбы многих его последователей, некоторые оказывались под судом, другие в тюрьмах и ссылке. Толстой становился опасен для властей. Но когда он сам стал протестовать, - а обрушить на него такие же репрессии - значило бы неминуемо вызвать всемирный скандал: гений его давно уже вышел за пределы России, - и высказывать возмущение тем, что за него ссылают, на него не обращают внимания, - один из жандармских генералов весьма галантно, однако совершенно точно ответил ему: "Граф, ваша слава слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить!" Поэтому и говорили часто, что в России оказалось два царя: один сидит на троне и правит государством, другой владеет душами людей и отрицает усилия первого.
В 80-е годы Толстым создаются "народные рассказы" (1885-1886) - разнообразные в жанровом отношении произведения: сказки, легенды, короткие зарисовки, бытовые сценки; и повести: "Холстомер" с подзаголовком - "История лошади" (1885), "Смерть Ивана Ильича" (1886). Появляются его драматургические произведения: в 1886 году народная трагедия "Власть тьмы" ("Коготок увяз, всей птичке пропасть") и в том же году комедия "Плоды просвещения" с ярко выраженной острой сатирической направленностью.
С 1886 года началась работа над романом "Воскресение", как всегда в первых стадиях обдумывания замысла, с большими перерывами. Но с 1898 года работа развернулась так энергично, как никогда еще с Толстым не бывало. Дело в том, что, образно говоря, его подстегивал ритм типографского станка: нужно было успеть на средства, вырученные от продажи романа, зафрахтовать два морских парохода, чтобы перевезти в Канаду представителей религиозной секты духоборов, жестоко преследовавшихся правительством, и текст печатался одновременно в России и в Англии (бесцензурное издание).
Обличительная сила писателя в последнем его романе достигла высших своих пределов. Именно об этой сатирической манере Толстого когда-то остроумно и точно сказал Бернард Шоу: "Толстой видит мир из-за кулис политической и общественной жизни, в то время как большинство из нас, одураченное сидит, в задних рядах партера" Критика Толстым суда, церкви, вплоть до Священного синода и его главы Победоносцева, которого все узнали в Торопове, тюрем, чиновничества, аристократического света и обитателей дна была неотразимой и резкой, а изображение церковного богослужения в острожной церкви оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения высокопоставленных деятелей русского православия. В 1901 году, спустя три года после появления романа, Толстой был отлучен от церкви. Русские церковники дорого бы дали, чтобы вернуть свое опрометчивое решение, потому что Толстой, отрицавший ряд догматов православия, был глубоко верующим человеком и подлинной совестью нации, а к тому времени - и мирового людского сообщества.
Ему оставалось 10 лет жизни. За этот срок он написал почти пятьдесят (!) законченных и не вполне завершенных произведений. Требовательность его к себе была невероятно велика, ведь к числу незаконченных им вещей он относил подлинные шедевры: драму "Живой труп", повесть "Хаджи-Мурат", великолепный рассказ "После бала"!
Творческие планы и жизнь писателя были прерваны неожиданным поступком: уходом в ночь с 27 на 28 октября 1910 года 82-летнего старика Толстого из Ясной Поляны. Это был шаг навстречу смерти. Он получил крупозное воспаление легких и 31 октября на станции Астапово вынужден был сойти с поезда, а 7 ноября в 6 часов утра наступила смерть. Последними словами, произнесенными в полубреду, были слова: "...Я люблю истину". Последняя запись в дневнике умирающего, начатая его рукой по-французски: "Вот и план мой. Делай, что должно..., - и затем продолженная дочерью: "И все на благо и другим, и главное, мне", Первые слова этой последней, предсмертной записи - вступительная часть французская пословица: "Делай, что должно, и пусть будет, что будет". Он следовал этому правилу всю свою жизнь.
Толстой - один из величайших новаторов русской и мировой литературы. Создав "Войну и мир", он не смог определить ее жанра и назвал ее "книгой" (статья "Несколько слов по поводу книги "Война и мир"). "Что такое "Война и мир"? - писал он. - Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. "Война и мир" есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось". Позднее произведение было определено исследователями как роман-эпопея, причем определение было заимствовано из дефиниций Гегеля в его "Эстетике" по поводу древнегреческой эпопеи. "Мир нации и эпохи", "всеобщее эпическое состояние мира", по Гегелю, - это не случайное происшествие, а "действие, вплетенное в целостность своего времени и состояния нации": природа, семья, государственная жизнь предстают в эпопее как некоторое внутреннее единство, а не просто как обширная панорама жизни. С романом Толстого было соотнесено и еще одно положение Гегеля - "героическое состояние мира", заключающееся "в сплоченности и в сознании, что один значит что-то только в единстве с другими". Поэтому часто говорят о романе как о "народной героической эпопее".
Однако такие определения не охватывают все-таки жанровой необычности и сложности "Войны и мира", а тем более, - общих свойств романов Толстого, которые роднили бы их между собой. Ведь "Война и мир", "Анна Каренина", "Воскресение" - это одна авторская рука, одно авторское сознание, одно мировосприятие, одни приемы.
М.Бахтин был прав, говоря об особенной прочности "жанровой памяти" в истории литературы. Неповторимое своеобразие типологии толстовского романа, новаторского явления в литературе, созданного им, можно было бы определить как жанровую полифункциональность, сложнейший жанровый синтез.
В самом деле, все без исключения романы Толстого - это психологические и вместе с тем бытовые романы, семейные и исторические (они включают в себя интерес к определенным историческим событиям и фактам, а "Война и мир" к тому же несет в себе черты романа-хроники), это романы испытаний; наконец, философские романы, так как философичность - это свойство художественной мысли Толстого, а философия — его родная стихия: вопросы бытия, жизни и смерти всегда его особенно занимают.
Он разрушитель канонов. Например, в основе семейного романа всегда оставалась так называемая "романтическая, или любовная интрига". Однако о романах Толстого уже нельзя сказать так, как говорил Салтыков-Щедрин, иронизируя над характерными построениями Тургенева: в его романах на каждого помещика, непременно порядочного и симпатичного, "приходится по соответствующей помещице", а любовь в его изображении - такое чувство, что каждый околоточный надзиратель, т.е. грубый низший полицейский чин, готов стать во фрунт и взять под козырек. У Толстого же "романтическая" интрига всегда уходит в глубокие пласты жизни, осложняется философскими, религиозно-нравственными истолкованиями.
Более того, создается представление, что Толстой не просто нарушает, а прямо разрушает привычные жанровые опоры романа, такой эпической формы, где автор должен стоять вне событий. А здесь он вдруг, прерывая повествование, выходит на авансцену и начинает рассуждать как публицист, опровергая одну точку зрения, утверждая другую, излагает авторские взгляды на исторические события и исторических лиц, выдвигает философские, нравственные концепции, тут же развивая их.
С точки зрения представлений о романе как особой, объективной эпической форме - это "жанровый неологизм". Ничего подобного до Толстого не существовало. Самое замечательное же состоит в том, что эти чуждые, казалось бы, романной природе вторжения оказывались у него и органичными, и даже необходимыми. Попытки вывести их за пределы романа, разрушали его целостную художественную ткань.
Даже вопросы эстетики и психологии творчества подвергаются обсуждениям на страницах его романов. Если сделать выборку всех эпизодов, связанных с художником Михайловым в "Анне Карениной", то получится своего рода микротрактат об искусстве и исследование творческого процесса работы художника. Многие идеи будущего создания Толстого "Что такое искусство?" (1898), уже заложены были здесь, в "Анне Карениной".
Аналогичный жанровый сложнейший синтез демонстрирует и "Воскресение". Первотолчком для замысла послужил сообщенный Толстому известным судебным деятелем А.Ф. Кони факт из его собственной практики (в дневниках и письмах Толстого одно время замысел так и назывался - "коневская повесть"). Однако Толстой не только преобразил сообщенный ему действительный факт (герой рассказанной Кони истории, никогда прежде не видел до суда этой "падшей женщины", на которой под впечатлением судебного процесса принял решение жениться), но и придал роману глубокое философское, нравственное звучание. Название романа - "Воскресение" - имеет символическое значение; воскресение Катюши Масловой к иной жизни состоялось, на пути к нему находится и Нехлюдов.
Помимо синтеза жанровых особенностей, о которых шла речь (все они есть и в "Воскресении"), в этом романе существует еще одно жанровое "заимствование": это роман путешествующего героя. Поэтому и возникает здесь перед автором возможность показать все русское общество в его различных пластах: от изысканной светской гостиной до смрадного острога.
Уникальный случай: в романе Толстой изложил целый важнейший раздел собственной поэтики - теорию характера. Глава 59 части первой открывается размышлением: "Люди, как реки: вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то мутная, то холодная, то теплая. Каждый человек несет в себе задатки всех свойств людских. Одно из самых обычных и распространенных суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, энергичный, апатичный и т. д... А мы всегда так делим людей. И это неверно",
Парадокс состоит в том, что теория характера (Толстой так и назовет ее - "текучесть характера" - наиболее полно сформулирована не на страницах статей, трактата или дневника, а в романе! Суть этой концепции, по которой Толстой строит изображение своих действующих лиц, состоит в двух положениях: контрастность, отсутствие однотонности в художественной трактовке героя и движение, развитие характера.
"Люди - пегие: дурные и хорошие вместе", - замечает Толстой в одной из дневниковых записей. А в другом случае говорит: "Мы пишем не так грубо, как прежде: злодей - только злодей и Добротворов - только добротворов, но все-таки ужасно грубо, одноцветно". Цель художника, утверждает он, - добиться того, чтобы создаваемые им лица "оживали бесконечной сложностью всего живого".
В научной литературе о Толстом одно время бытовало мнение, что этих качеств он лишает отрицательных героев, что они душевно "неподвижны и статичны". Но стоит только вспомнить старого князя Куракина, отказывающегося от заветного "мозаикового портфеля" и борьбы за него, или Анатолия Куракина, рыдающего в лекарской палатке на Бородинском поле, или Долохова после дуэли с Пьером Безуховым, где он чуть было хладнокровно не застрелил беспомощного человека и между тем оказывается нежным сыном и братом, или, наконец, самого "нелюбимого" его персонажа - Наполеона, "актерствующего" героя, который вдруг на Шевардинском редуте отказывается от своей маски величия, испытывая ужас надвигающейся катастрофы и неотразимой погибели, которая охватывает беспомощного человека и перед которой он бессилен, - достаточно вспомнить эти и множество других эпизодов (например, холодную чиновничью "машину", Каренина, плачущего у постели жены, или сцену, когда он не может из-за сильнейшего волнения выговорить слово "перестрадал", -достаточно вспомнить эти и многие другие великие достижения Толстого-психолога, чтобы убедиться в том, насколько нелепа применяемая по отношению к нему до сих пор градация в распределении авторской симпатии по принципу "положительные" или "отрицательные" персонажи; у Толстого все более сложно, схематические рубрики, уместные в иной писательской манере, рушатся у нас на глазах.
Гораздо более прав был В.В. Вересаев в "Записках врача", утверждая, что великое преимущество Толстого как художника заключается в его "поразительно человечном отношении к рисуемым лицам". Толстой со своими художественными новациями далеко опережал время. Диалектика души и внутренний монолог были способом художественного изображения работы человеческого сознания, созданным именно им, задолго до Джеймса Джойса, и только позднее получившим определение "потока сознания". Точно так же он опередил построения экзистенциализма с его концентрацией внимания не на событии, а на состоянии действующего лица, что нашло свое наиболее полное и яркое выражение в гениальной повести "Смерть Ивана Ильича".
Анализируя еще в 60-е годах лучшие образцы литературы, Толстой приходит к выводу, что в русской классике нет ни одного художественного прозаического произведения, которое бы вполне укладывалось в традиционные жанровые формы, начиная с "Мертвых душ" и кончая "Мертвым домом". Он имел в виду, не указывая авторов, роман Гоголя, названный поэмой, и "Записки из Мертвого дома" Достоевского, соединившие в себе черты художественной мемуаристики и беллетристической манеры вымысла.
Но его собственный опыт был таким же: он открывал своим творчеством новые горизонты искусству, давал миру новые литературные формы.
Поможем написать любую работу на аналогичную тему